Страница 8 из 13
Юлий Ким: Раз, два. Все. Ле хаим. Теперь посмотрим, что с гитарой. После Битова чрезвычайно легко выступать. С его призывом не дорожить любовию народной. Точнее, с пушкинским призывом. Поскольку сказано было – делай, что хочешь, я и приступаю. Мне тоже захотелось вспомнить некоторые стихи, но все-таки сначала я должен вам сказать несколько слов о сегодняшнем юбилее. Или дне рождения, если точнее.
Выступает Юлий Ким
Я Ахматову видел не единожды. Но на портрете. На портрете я ее видел, исполненном Юрием Ковалем, у которого был период шаризма. Он все рисовал в виде шаров. Шары были прекрасны, но за ними терялось сходство с оригиналом. Поэтому единственное, что я понял, что он воспринял Ахматову, как явление величественное. И действительно, это было несколько величественных шаров, а что это была Ахматова, трудно было догадаться, если бы не подпись. Потом я видел Ахматову еще в собрании Гарика Губермана, но он привез это, по-моему, либо из Сочи, либо из какой-нибудь тьмутаракани… Это была небольшая статуэтка, изображающая женщину в белом, с огромными лиловыми губами, такими же глазами и пунцовыми щеками. Чтобы мы не ошиблись, внизу было написано «Ахматова». Гарик вообще любит собирать кич. Ну и наконец еще одно воспоминание, связанное с Ахматовой, другого рода. Это воспоминание музыкальное. Композитор Дашкевич, с которым я сотрудничаю довольно давно, написал музыку к ее «Реквиему». Это было сочинение для солистки с мужским хором. Солистка нашлась сразу, его любимая и многими нами ценимая и любимая Елена Камбурова, которая мгновенно выучила всю эту довольно сложную партию свою и всю спела. Она пела текст, а мужской хор должен был сопровождать вокализ. То есть он пел букву «а» по нотам, которые предписал ему Дашкевич. Это «а» звучало местами очень сильно. Интересно, где нашел Дашкевич этот мужской хор. Он долго искал для Камбуровой достойное вокальное мужское обрамление, и этим хором оказался, в зале Чайковского было дело, хор МВД. И этот хор МВД явился в своих форменных мундирах милицейских, с погонами. Мундиры все были отутюжены, выглядели очень красиво. Папки с нотами у них были красные. Это был абсолютно конвой. И этот конвой очень старательно пел предписанные ему ноты, и получалось очень сильное впечатление, причем с каким-то двойным смыслом. Потом, я помню, какой-то лохматый неврастенический тип налетел на меня, почему-то на меня, а не на Дашкевича. Ну, вероятно, он знал о нашей с ним дружбе… в перерыве, а нет, после этого события он налетел и закричал: «Это кощунство! Это кощунство!» Но я с ним не согласился. Мне казалось, что именно так и должно быть. Так им и надо, пусть поют. И вот на этом мои воспоминания заканчиваются, и я приступаю…
Но, прежде чем петь, я решил почитать стихи, вдохновившись примером Городницкого, тем более что с его именем эти стихи и связаны. Как-то мы с ним провели, довольно бесславный в смысле финансовом, концертный тур по северу, зато за это время мы с ним хорошо сошлись, подружились. И это, наверное, было самым главным итогом нашего взаимного тогда путешествия. В результате, как говорят поэты, ко мне пришли строки.
Юлий Ким и ГородницкийДве заслуженных гитары,Две почтенных седины,Песни бардовской титаны,Колебатели струны,Посреди родной страныНа пространном перегонеВ замечательном вагоне —В мягком, спальном, черт возьми!Как у Бога на ладони,Ужинают визави.Только что-то не по-русскиИхний выглядит фуршет:Вон грибочки, вон закуски,А поллитры – нет как нет!Неприятные деталиПодмечает грустный взор:Между рыбкой и салямиАдельфан и валидол.И с улыбкою печальнойВспоминаешь пару строк:«Нет дороге окончанья,Есть зато ее итог…»Но зато какого жаруПолон праздный разговор!Красота – вести на паруЭтот смачный перебор:Где,КогдаИ сколько водкиБыло выпито – в Находке,На Курилах и Камчатке,На Фарерах и Чукотке,На Игарке, на Майорке,На байдарке, на моторке,Вдоль деревни у калитки,В будуаре у красотки,Над кроваткою малютки,Под голландские селедки.Под французские улитки,Под х/б и ДДТ,И т. д.!И т. п.!Вот какие тары-барыДве заслуженных гитарыРазвели в своем купе,Развалясь на канапе!Для начала, позвольте я разбегусь на песнях не своих. Потому что это предмет моей гордости – спеть две песни Окуджавы. Я с трудом учу чужие песни, даже если они мне нравятся, запоминаются они все-таки с трудом. Это не свойство моего отношения к ним, а это качество моего слухового склероза. Но тем не менее, для того, чтобы принять участие в фестивале имени Булата, я должен был выучить хотя бы одну песню Булата Шалвовича. Я поднатужился и перевыполнил норму вдвое. И с тех пор мне ужасно нравится петь эти песни. Причем одну из них я даже позволил себе продолжить. Вот эту вот.
Что-то дождичек удач падает нечасто,Впрочем, жизнью и такой стоит дорожить,Скоро все мои друзья выбьются в начальство,И, наверно, сразу мне станет легче жить.Робость давнюю свою я тогда осилю.Как пойдут мои дела, можно не гадать:Зайду к Юре в кабинет, загляну к Фазилю,И на сердце у меня будет благодать.Зайду к Белле в кабинет, скажу, здравствуй, Белла,Скажу, дело у меня, помоги решить.Она скажет: ерунда, разве это дело,И, конечно, сразу мне станет легче жить.Часто снятся по ночам кабинеты эти,Не сегодняшние – нет, завтрашние – да:Самовары на столе, дама на портрете.В общем, стыдно по пути не зайти туда.Города моей страны все в леса одеты,Звук пилы и топора трудно заглушить.Может, это для друзей строят кабинеты?Вот построят, и тогда станет легче жить.«…»Этой песенке, Булат, третье десятилетие.Кабинетов развелось – сосчитать нельзя,Бренди с виски на столе, Путин на портрете,Кто угодно за столом, только не друзья.Но друзей твоих, Булат, все не убывает,И ни сумою, ни тюрьмой их не устрашить,Если что, они твою песню запевают,А от этого, Булат, сразу легче жить.