Страница 4 из 18
После этого, бормоча что-то себе под нос, спустилась вниз.
Оставшихся сил Воронову хватило лишь на то, чтобы раздеться, бросая одежду себе под ноги.
Он не услышал, когда и как сюда пробралась Ирма, но утром его это обрадовало.
2
Бабушка Ирмы за несколько часов много раз меняла свой тон и отношение к происходящему вообще и к Воронову в частности.
Поначалу она, поджав губы, едва слышно ответила на их приветствия, когда они спустились вниз. При этом одним взглядом она выразила свое отношение и к внучке, которая утром выходила вместе с мужчиной, нимало не стесняясь этого, и, конечно, к Воронову, который был для нее вообще «непонятно кем».
Завтрак был не очень привычный для столичных жителей, но невероятно вкусный: отварная картошка, зелень прямо с грядки и постное масло. Ирму такой набор продуктов не удивил: она положила на тарелку пару картофелин и сноровисто раздавила их вилкой, потом посолила, посыпала зеленью, перемешала все это и с аппетитом стала есть. Вся эта процедура пробудила интерес и у Воронова, и он, старательно повторяя за Ирмой, тоже принялся за завтрак.
Вообще-то Ирма, с того момента как они спустились с чердака, говорила не умолкая. Сперва рассказывала о своих делах, выдумывая что-то на ходу, потом стала допрашивать бабушку, которая оказалась весьма словоохотливой, когда коснулись родственников, и подробно, со своими оценками и характеристиками излагала события во всей их полноте. Потом, когда Ирма поела, они и вовсе начали своеобразное соревнование, когда каждая хотела узнать больше и вопросы сыпались как из рога изобилия.
Уже все было съедено, уже Ирма убрала со стола и вымыла посуду, а разговор продолжался, и Воронова это стало утомлять.
– Где тут у вас покурить можно? – поинтересовался он, едва возникла пауза, и вышел во двор, следуя указующей ладошке хозяйки дома.
Сейчас, среди дня, можно было подробно рассмотреть все то, что называлось «домом бабушки».
Бревна, из которых был сложен и дом, и какие-то небольшие строения, и даже забор, удивляли своей толщиной и добротностью.
Прервав осмотр, он взглядом стал искать место, куда можно было бы бросить окурок, когда сзади раздался все такой же недовольный старушечий голос:
– На, держи. – Она протягивала ему проржавевшую консервную банку. – Бросай туда эту свою… вонь.
Воронов ощутил какое-то неудобство, будто его застали за делом не совсем приличным, и пробормотал:
– Да я вот искал, куда бы…
– Ну, вот, сюда и бросай, – бабка повернулась и пошла в дом.
Но Воронов спросил ей вслед:
– Это у вас такой строительный материал?
– Чево? – бабка повернулась и уставилась на него непонимающим взглядом.
– Ну…
Воронов замялся на пару секунд, потом начал объяснять:
– Очень дорогое дерево, наверное. Дорогое жилье у вас получается, а?
Бабка продолжала смотреть на него с недоумением, потом степенно ответила.
– Дорогое? А кому платить-то?
Слегка развернулась и повела рукой в сторону:
– Тут лесов-то много – руби хоть что.
Помолчала и добавила вроде как извиняясь:
– Нашему-то дому уж больше века. Его еще прадеду ставили, когда он на прабабке женился, а она уже дедом моим беременна была. Так что на том месте уже давным-давно новые деревья выросли.
Воронову показалось, что она даже усмехнулась.
– О чем ругаемся? – сладко потягиваясь, к ним шла Ирма.
– Да, не ругаемся мы, – успокоил ее Воронов.
– Чего мне с ним ругаться-то? – обозначила свое отношение бабка. – Ты бы до магазина сходила, Ирка.
– До магазина? – оглядела себя Ирма. – Ничего, не сойдут тут с ума от такого вида?
Весь ее наряд – шортики и маечку – можно было бы называть «мне нечего скрывать».
Бабка, однако, только фыркнула:
– Кому ты тут нужна со своим хахалем! Иди давай!
Едва выйдя со двора, Воронов спросил:
– А в магазине-то что ей купить?
Ирма рассмеялась:
– Да, ничего ей не надо! Она теперь год будет всем рты затыкать рассказом о том, какая у нее внучка красавица и хахаль у внучки богатый и молодой!
– И красивый! – добавил Воронов, но Ирма хохотнула.
– Им твоя красота фиолетово. Главное, что молодой и богатый?
– Молодой? – все еще пытался кокетничать Воронов.
– Да, у них и в пятьдесят мужик еще молодым считается, – уколола Ирма.
Они шли по пустынной улице, состоящей точно из таких же заборов из толстых бревен, как у бабки, и пыль сразу оседала на ногах. Воронов недовольно поморщился, а Ирма скинула босоножки и пошла босиком.
Она сразу стала на полголовы ниже, но Воронова удивляло другое: лицо ее посвежело и даже покрылось румянцем.
– Да, ты на глазах преображаешься, – сделал комплимент Воронов, и Ирма, довольно улыбнувшись, кивнула головой.
– Иногда я думаю, на кой же черт я живу в этом бедламе по имени Москва, когда есть такое чудо! А потом снова все начинается, и я не представляю себе жизнь без этих столичных бегов и скачек, – негромко сказала она и продолжила неожиданно: – Давай я тебе покажу село, а, Воронов. Я ведь тут долго жила.
Рассказчицей она оказалась хорошей, время от времени удивляясь тому, как много она помнит. Проходя мимо каждого двора, подробно перечисляла тех, кто жил в этом доме во времена ее детства и юности, порой припоминала что-то интересное об этих семьях. В завершение прогулки, когда уже шли к «родовому гнезду», рассказала и легенду о возникновении села.
Выходило, если верить ее рассказу – а почему бы ему и не верить, – что много лет назад появился здесь славный казак Балясный, пришедший со товарищи через несколько лет после того, как знаменитый Ермак, нанятый купцами Строгановыми, двинулся через Урал-камень покорять Сибирь, и было это во времена Ивана Васильевича Грозного.
В бою с лихими людьми, которые проживали в этих местах уже давно и уступать земли не хотели, казак Балясный был ранен. Когда его соратники отдохнули после боя несколько дней и собрались идти дальше, он попрощался с ними и остался на опушке леса, потому что идти дальше не мог, а быть обузой не хотел.
Товарищи его, оставившие ему провизии на несколько дней, были уверены, что жить Балясному оставалось совсем чуть-чуть, и были несказанно удивлены, когда через несколько лет, вновь оказавшись в этих краях, увидели Балясного, но уже не на опушке лежал он, а хозяйничал в селении, которое тут сам и основал.
Обзавелся за эти годы Балясный женой – то ли турчанкой, то ли армянкой, а может, и цыганкой – и детьми. И установил тут порядки строгие, но простые и понятные, которым все подчинялись. Почти добровольно подчинялись. Балясный, как гласила легенда, до восьмидесяти лет не болел, за молодухами ухлестывал и кулаком мог быка свалить. И все здесь так понравилось утомленным жизнью казакам, что решили они тут же осесть, благо им бояться было некого. Теперь пусть их боятся!
Так и стала расти деревня, потому что все хотят жить в месте, где его не только уважают, но и защищают всем миром. Правда, одно осталось изначально решенным и навеки принятым: не было в Балясной – так стали называть деревню – церкви. Решили, что коли уж тут живут и православные, и магометане, и иудеи, да и иные могут прибиться, то лучше бога не гневить и молиться каждому у себя дома.
Ирма, увлеченная и возбужденная своей новой ролью, продолжала разговор и за столом, куда бабка усадила нас, едва мы вошли во двор, да еще и отругала, что «мотались, как абрашкина корова, а люди языком за вами трепали», но видно было, что ей было приятно. Ведь «трепать языком» соседи, видимо, прибегали сразу же, едва их видели.
Ну… такие вот в Балясной нравы…
Воронов только сейчас глянул на часы и удивился: за прогулкой и разговором время незаметно подошло к обеду. И сразу засосало где-то под ложечкой, захотелось есть.
Тем временем бабка, не знавшая ничего о семинарах по оптимальной организации дня и управлении временем, совершенно ненаучно стала накрывать стол, отправив обоих мыть руки.