Страница 2 из 18
Потом пришла осень, меня призвали в армию, и жизнь моя на два года изменилась совершенно, и я изменился, наверное, еще сильнее.
Вернулся я, конечно, тоже осенью, но за эти два года во мне проснулось вполне осознанное желание учиться. Отец был этому невероятно рад и, нарушая все свои принципы, уже приготовил наш пединститут к моему появлению.
Однако это появление могло состояться не раньше, чем следующим летом, а до этого времени мне следовало чем-то заниматься. И тут произошло то, что так изменило мою жизнь.
Состоялся один из немногих разговоров отца и сына, то есть моих деда и отца, и не знаю, как именно, но дед сумел убедить, что сейчас, раз уж прошло так много времени после школы, да и армия мне школьных знаний не добавила, я должен усиленно готовиться к экзаменам. А это, уверял дед, возможно только при том условии, что я не буду проводить время на работе «от звонка до звонка».
Все закончилось тем, что дед каким-то образом оформил меня учеником портного в ателье, которое постоянно умоляло его принять какой-нибудь заказ, но работать мне предстояло, конечно, под его присмотром.
Помню, как директор ателье, к которому мне пришлось идти для разговора, на прощание сказал слова, удивившие меня:
– Повезло тебе, молодой человек! У такого мастера будешь учиться!
Для меня, конечно, дед так и оставался дедом, но работать он меня учил жестко. Сравнивая его с нашим старшиной, которого боялась вся батарея, я видел, что старшина в сравнении с дедом в отношении следования установленным порядкам – мальчик.
В общем, когда пришло время поступать в институт, я уже сделал свой выбор и поступил на заочное.
Ну, а что? Призыв в армию меня уже не пугал, а в моем возрасте сидеть на шее у родителей было просто стыдно. Работая с дедом, я зарабатывал довольно прилично, даже если равнять с доходами таксистов или рубщиков мяса, только работа моя была чистая, изящная.
Еще одна причина моего выбора вполне понятна. Среди заказчиц деда часто встречались довольно милые дамы лет тридцати-тридцати пяти, и мои романы шли один за другим легко и приятно.
Вот так я и стал, продолжая родовое ремесло, скорняком.
Рассказал я вам об этом только для того, чтобы понятнее было вам все мое дальнейшее повествование.
Несколько слов и о нем.
Многие годы я собирал все, что касается обстоятельств и деталей случившегося. В ту пору, когда происходили самые первые события, я об этом даже не догадывался. Потом, когда пошли слухи, относился к этому без особого интереса, ибо не знал, что ко мне это уже имеет самое прямое отношение.
Потом, когда события вырвались наружу и стали угрожать и мне, и тем, кто мне дорог, я постепенно старался взять их под контроль и следить за изменениями. И лишь спустя несколько лет, отыскав тех участников событий, о которых я в свое время не знал, я смог написать это повествование.
Итак, я начинаю рассказ, который будет развиваться в соответствии с хронологией событий.
Часть первая
1
Воронов проснулся от того, что солнце ярко светило ему в лицо, проникнув сквозь веки и прервав сладкий сон. Вообще-то он выспался так, как давно уже не удавалось, но ему хотелось полежать еще несколько минут, наслаждаясь не только собственной расслабленной и беззаботной неподвижностью, но и осознанием того, что никуда не надо бежать, никуда не надо спешить и никуда он не опоздает!
Чувство усталости от десятичасовой дороги исчезло за время сна. Сам полет занял часов около трех, а остальное время ушло на поиск транспорта и тряску по кочкам и колдобинам местных дорог и вообще на всякую ерунду провинциального разлива. Но сейчас, поглощая царившую тут тишину, Алексей Леонидович Воронов наслаждался и предвкушал отдых, добродушно посмеиваясь над теми чудаками, которые летят в поисках рая земного куда-нибудь на Сейшелы или в Доминикану.
Откуда там рай!
Он выглянул в окно и окинул взглядом вершины деревьев, окружавших дом. Вот он – рай! Пей ведрами!
Улыбнувшись, Воронов вернулся к спящей Ирме, которой он был обязан этим счастьем таежной безмятежности, и поцеловал ее.
Когда-то у них был роман настолько бурный, что дело шло к свадьбе. Их устраивало в сложившихся отношениях все. Они не следили друг за другом, не устраивали сцен из-за того, что «всегда у тебя работа на первом месте», заранее планировали отдых так, чтобы ни ей, ни ему не надо было что-нибудь срочно «сдвигать».
Но так случилось, что однажды все-таки пришлось «сдвигать», из-за чего они и расстались.
Они почти полгода собирались на Корсику, чтобы отдохнуть там только вдвоем. Нашли крохотный пансионат, который держала семья украинцев, обещавшая сделать их отдых «гарным, як николы», и, судя по тому, что они рассказывали и показывали на видео, все это было вполне реально.
За три недели до вылета Воронову пришлось срочно лететь в Новосибирск по делам на «пару дней». Этот срок называл заказчик, это подтверждал хозяин фирмы, в которой он тогда работал. В это верил и сам Воронов, но дела повернулись иначе, и он вернулся в Москву только за неделю до вылета с незавершенными делами.
Тут выяснилось, что Ирме тоже надо улететь «на денек», а потом, когда она там «зависла», ему снова пришлось лететь в Новосибирск. Туда Ирма и позвонила, чтобы беззаботным тоном сказать, что она летит, потому что «просто глупо разбрасываться деньгами и терять такой вариант с хорошими хозяевами». Воронов что-то промычал – или прорычал, – и Ирма улетела.
В общем, когда он вернулся, в его квартире уже не было даже запахов ее парфюма. Все выветрилось…
Возможно, она вспоминала его точно так же, как и он ее, но никто из них не беспокоил другого довольно долго.
Собственно, до того самого момента, с которого начинается рассказ.
Последняя неделя была у Воронова дерганой, будто и не было впереди отпуска.
И, удивительно, на работе не было никаких проблем, потому что он, верный уже выработанной привычке, давно работал по своему собственному графику и других заставлял работать точно так же. Он даже – не поверите! – в понедельник вышел на работу как обычно, и только удивленные взгляды сотрудников и закрытый еженедельник на рабочем столе напомнили, что он в отпуске.
Пришлось делать вид, будто забыл что-то жизненно необходимое и только потому заскочил на пару минут. И, пока двигался по коридорам и ехал в лифте, ощущал на себе насмешливые взгляды всех встреченных, включая уборщиц.
В общем, после всего пережитого у него были все основания отправиться к Шурику. В наказание он оставил машину на стоянке возле здания фирмы и пошел пешком, потратив на дорогу почти полтора часа, но результат порадовал: он совершенно успокоился, входя в бар, расположенный неподалеку от Патриарших.
Воронов пил свой «туборг» и поддерживал спортивный разговор с Шуриком. Именно так – спортивный! С самой первой встречи, когда Воронов оказался в этом баре совершенно случайно, они говорили о спорте, и на этом сдружились. Для них не важно было, о чем говорить: о футболе, хоккее, теннисе или биатлоне. Их обоих привлекало столкновение справедливости, которая иногда недостижима, и порядка, который всегда должен дойти до заранее определенного состояния. При этом Шурик больше любил футбол, где еще сохранилась возможность ничейного исхода, а Воронов наслаждался волейболом или теннисом, где любая игра должна закончиться победой.
Шурик, между прочим, почти кандидат филологических наук – у него дома уже пять лет лежали обсужденная на кафедре диссертация, стопка авторефератов и список их рассылки – крепко стоял на том, что отсутствие завершенности есть вариант перспективы, без которой человек умрет от скуки, а Воронов утверждал, что эта самая завершенность, которая Шурику так не нравится, есть фикция, ибо завтра будет новый матч, к которому тоже надо быть готовым!
Конечно, это был нескончаемый спор, продолжавшийся, во-первых, потому, что для обоих это был отдых от текучки, во-вторых, потому, что для такого отдыха лучшей компании, чем Шурик, нельзя было и придумать, а в-третьих, потому, что этот спор можно было растягивать на часы, а можно было закончить всего одной фразой и без всяких обид распрощаться.