Страница 39 из 41
- Запомним, великий царь!
Дарий невесело рассмеялся и подал знак начать переправу.
22. ТАЙНА ЖЕЛЕЗА И СТАЛИ
Из сомкнутой пасти железных щипцов тянулись четыре серебряных проволоки. Их противоположные концы были крепко зажаты клещами с витыми ручками. Медленно поворачиваясь, клещи свивали проволоку в причудливый жгут.
- По краю пойдет, - сказал Старик.
Он сидел на высоком камне, горбом выпиравшем в траве. Узловатые пальцы крепко держали щипцы. Арзак своими клещами мог свободно вертеть и гнуть проволоку, не боясь, что она сорвется. Украсить край новой серебряной чаши Старик доверил ему.
Чаша стояла тут же, на плите наковальни. Она напоминала готовый раскрыться цветок или утонувшее в листьях яблоко с отсеченной верхушкой. Во всей степи один Старик мог сделать такую чашу. По низу вился узор из круглящихся желобков - листьев, верх украсит серебряный жгут, свитый Арзаком. Но главное будет на круглых стенках. Их ровный блеск послужит нарядным полем для фигур сыновей Таргитая, испытавших однажды по воле отца свою ловкость и силу. Старшему не повезло - тетивой выбил зуб. Средний исхитрился древком пропороть ногу. И только младшему брату, Скифу, тугой и крепкий отцовский лук пришелся как раз по руке.
Живи вековечно память о гордом Скифе! Серебро донесет подвиг героя до самых отдаленных потомков.
- В Ольвии Таргитая называют Гераклом, тот тоже, как Таргитай, побеждал чудовищ, и эллины думают, что Скиф его сын.
Старик потянул жгут. Криво свернувшийся виток расправился и встал в ряд с остальными. Арзак, сказавший о Геракле и Таргитае, прикусил с досады губу. Сколько раз он давал себе слово молчать во время работы. Старик ведь молчит.
Кузню Старик, как всегда, разместил в полете стрелы от кочевья. Он обзавелся новой кибиткой, соорудил новые наковальни и горн. Готовил еду, приносил топливо и раздувал в горне огонь раб и персов. Все было другое. Только лошадь осталась прежней, и после того, как Арзак вернулся, две чалые лошади похожие друг на друга, словно Белоног был отражением Белоножки, снова паслись рядом. Не хватало их прежнего дружка Лохмата.
Трудно было думать о тех, кого не хватало...
- Я закопал ее на краю Ольшанки, - такими словами Старик встретил Арзака, когда Арзак отыскал кочевье, с которым продвигался Старик. Старик и раньше менял места пребывания, то с одними походит, то к другим перейдет.
"Оборотень", - говорили о нем люди и пугали им малых детей, но, завидя кибитку и горн вблизи своего кочевья, кричали радостно: "Старик приехал! Смотрите - Старик!"
Приезд Старика означал, что помятые щиты будут выпрямлены, прохудившиеся котлы залатаны. Появятся новые гривны с конями, летящими неутомимо, как солнце, будут бляшки с пантерой, свернувшейся кольцом, как на луне. Без Старика степь не степь и скифы не скифы. Каждый знал, что заговоренные Стариком разящие без промаха наконечники помогли прогнать персов. Ходили даже слухи, что Золотую пантеру бог войны - Меч передал Иданфирсу через Старика. Степь была полна рассказами о своем мастере. Все знали, где он находится. От кочевья к кочевью люди указывали Арзаку дорогу.
- Я вырыл яму наверху обрыва, - продолжал говорить Старик. - Сколько нашлось браслетов и гривен - все надел на нее. Лепешки у него положил, горшочек меда поставил.
Арзак не удивился, что Старик прежде всего заговорил о Миррине. Давно, десять лет назад, Старик вынес Миррину из кровавой лужи, и она стала ему как дочь.
- В Ольшанке обрыв крутой. Ни человек, ни зверь не разроют яму, добавил Старик. Редко он произносил подряд так много слов.
- Одатис спасла, а сама погибла, прошептал Арзак. - Ксанф сказал, что, когда станет мастером, его первой работой будет плита с изображением Миррины. Миррина будет стоять в эллинском платье, с покрывалом на опущенной голове. Филл сказал, что Миррина стала звездой, и мы зовем Мирриной звезду у Ковша.
- Кто эти люди? - спросил Старик.
Арзак рассказал и про сонное зелье Ликамба, и про то, как подкоп вели, и как в Ольвию добирались:
- Когда Одатис проснулась, она долго спрашивала: "Арзак-окс, мы в царстве Вечности? А почему ты здесь, разве ты тоже умер? А кто эти чужеземцы?" Я ей все рассказал, как тебе рассказываю. Я сказал: "Миррина дала тебе жизнь и за это сама поплатилась жизнью. Не забудь свою мату. Не забудь свою родину-степь во второй своей жизни среди эллинов. Ксанф и Филл будут тебе защитой и братьями" Одатис заплакала. Я сам чуть не плакал, когда мы добрались до места и наступило время расстаться.
- Одатис ушла, - проговорил Старик. Что заключалось в этих словах? Рад ли Старик, что Одатис спаслась, или, может быть, осуждает, что посмели нарушить покой кургана?
- Одатис в степь не вернется, - сказал Арзак. - Она останется в доме врачевателя Ликамба. Она для него словно тень Миррины, он зовет ее "дочь". Лохмат скулит, но и он не вернется, ни за что не покинет Одатис.
Старик тяжело посмотрел из-под насупленных бровей. Он сидел на горбатом камне. Во все стороны растекалась степь. Война сюда не заглядывала, и трава стояла высокая, человеку по пояс, пересыпанная цветами, как золотые бляшки самоцветами. С пестрых венчиков вспархивали мотыльки. Прыгали кузнечики, проносились жесткокрылые стрекозы. Все звенело, сверкало, радовалось.
- Ты тоже уйдешь к тому, кто был мужем Миррины? - спросил Старик после молчания. - Тебя привлекла жизнь эллинов?
- Нет, - ответил Арзак. - Я не мог бы жить в ловушке из стен. Я никогда не покину тебя и степь. Я буду, как ты, кузнецом.
С этого дня Старик стал поручать Арзаку сложную работу.
- Живи сто лет, царь Иданфирс!
- Радуйтесь, радуйтесь! Победа с нами!
- Тьма персов - и вот разлетелись они как пыль. Сила врага - вот вошла она в наше оружие.
- Радуйтесь, радуйтесь, радуйтесь!
Крики и звон висели над царским станом, как назад две луны висели над повозкой Савлия. Но тогда был плач, теперь наступило время веселья. Тогда звенели бубенцы, отгонявшие духов, теперь звенят пущенные по кругу чаши.
- Радуйтесь, радуйтесь!
Разгульно, весело, пьяно пировали царские скифы. Гремела музыка, вихрем носились танцовщицы. В котлах с козлами-оберегами кипела баранья похлебка, разваривалась нежная белуга. Самый большой котел предназначался для вина. Черпачок без устали нырял в терпкую жидкость, наполняя ритоны и чаши. Только смелый и храбрый, только тот, кто убил врага, был достоин отведать хмельной напиток из царского чана. Но разве встретились на пиру трусы? Достаточно было увидеть гроздья скальпов, подвешенные к пластинчатым поясам, чтобы оценить боевую хватку тех, кто сейчас веселился и пил. По кругу ходили чаши из распиленных черпаков, вызолоченных изнутри и обтянутых воловьей кожей.