Страница 5 из 38
Я (уныло):
- Рраугнур… Почему вы вечно врываетесь ко мне в тронный зал с докладом точно в кабак?
Рраугнур (не моргнув и глазом, радостно так):
- Потому что это и есть кабак, повелитель!
После подобного хамства я, как правило, изволил гневаться и кидаться подвернувшимися под руку тяжелыми предметами, но поскольку начальники погранзастав, все как один, носили стальные доспехи, то шанса извлечь из этой безобразной выходки хоть какой-то урок, у них не было и быть не могло.
Потом… когда Эйлинель ушла из моей жизни, я почувствовал себя странно. Ну да, этот период я уже описывал. На тот момент в замке оставалось орков пятнадцать от силы – все те, кто был приставлен к исполнению каких-либо обязанностей. Все они прекрасно знали о смерти «жены повелителя», слава Тьме, что у Ночного Народа не принято травить душу бесконечными слезными соболезнованиями с трагическим заламыванием рук. Но так или иначе, я стал замечать, что приготовленная еда куда вкуснее, чем обычно, парковые дорожки в любую погоду сияют брусчаткой, а в так называемом «тронном зале» кто-то додумался повесить занавески столь любимого орками огненно-красного цвета – короче, мои подданные всячески старались хоть как-то скрасить мое горе. В итоге, все вновь пришли к тому, с чего начинали – от домашнего уюта меня начало тошнить точь-в-точь так же, как прежде – от вооруженной до зубов охраны у двери уборной. Но на этот раз мне отчего-то неловко было как следует рявкнуть на тех, кто так бестолково, но искренне заботился обо мне. Стремясь ускользнуть из этого мягкого и теплого царства обволакивающей лени, я все реже появлялся дома. Сначала ходил на могилу Эйлинель, а потом – стал все дальше забираться в лес. И вот тут-то и произошла одна встреча, послужившая отправной точкой целой череды событий.
Вообще-то мы уже встречались раньше. Триста или четыреста лет тому назад, когда про Людей в этих краях еще и не слыхали, а морские птицы несли тревожную весть о пылающих кораблях из далеких земель, моя пограничная стража сообщила, что далеко к северо-востоку от Тол-ин-Гаурхота объявились чужаки, которые идут сюда. Любопытство одолело меня настолько, что я приказал зорко следить за неведомыми пришельцами, и ежедневно докладывать об их продвижении. Со словесного описания Рраугнура, того самого невоспитанного командира северной погранзаставы, я понял, что речь идет о Перворожденных – во всяком случае, заостренную форму ушной раковины Рраугнур изобразил довольно убедительно. По сводкам пришельцев оказалось очень и очень немного, около двух с половиною десятков – обоего пола. Приняв во внимание сие обстоятельство, я склонен был сделать вывод, что это не вооруженное вторжение, а мирные поселенцы. Вы не поверите, но тогда я радовался, подобно тому, как Дети Эру радуются птице, свившей гнездо под стрехою их дома. Но недолго. Видели ли вы когда-либо птицу, что, поселившись под крышей человеческого жилья, стала бы возводить неприступные стены вокруг плетеного своего гнездышка? Я вот тоже не встречал… В общем-то, их можно было понять – незнакомая чужая земля, где-то поблизости находится Вражья твердыня… Ну, насчет близости они почти угадали – Тол-ин-Гаурхот находился где-то в лиге от их поселка.
С их предводителем я однажды столкнулся в лесу. К счастью, я был без охраны, ибо тогда встреча могла оказаться совершенно иной, он тоже бродил один. Этот Элда с первой же минуты поразил меня тем, что предостерег от вражьих ловушек и прочих опасностей, которыми буквально кишит проклятый лес, а когда я, наивно вытаращив глаза, поинтересовался, что же такого страшного он встречал в чаще, то получил поистине потрясающий ответ: «Не знаю, кто ты, о, путник, но послушай доброго совета. Я и мои соплеменники живем в этих краях не столь долго, однако нам ведомо многое. Здесь неподалеку – владения Саурона, будь осторожен!». Такая неподдельная искренность просто не могла не тронуть, и даже истерический смех не испортил первого впечатления друг о друге. Выяснилось, что мой новый знакомый заблудился и слегка подмерз, а у меня в поясной фляге совершенно случайным образом оказалось «Пламя творения»… История знает великое множество примеров, когда с одного-единственного стакана начиналась долгая и крепкая дружба, этот случай было трудно вписать в общую канву, но, по крайней мере, отныне прецедент все-таки существовал. Мой неожиданный собеседник достаточно быстро догадался о том, кто я на самом деле…но вот что странно: это не изменило ровным счетом ничего, ну, разве что теперь он перестал пугать меня рассказами о моих же собственных злодействах… хм, и на том спасибо. Расчувствовавшись окончательно, я объявил новому соседу, что в моих владениях он всегда – желанный гость, а пограничной страже (ох, а Рраугнуру – в особенности!) настрого запретил самостоятельно решать судьбу нарушителей границы: отныне это право принадлежало только мне.
Я не вспоминал об этой встрече добрых три сотни лет – жизнь била ключом, подкидывая все новые и новые вопросы, заставляя искать ответы там, где прежде не смог бы и предположить – короче говоря, у меня была масса объективных причин позабыть о давнем приглашении моего доброго соседа на чашечку коньячку. Как вдруг… Впрочем, вот об этом как раз поподробнее.
====== Всё о фолк-роке ======
Стылый осенний лес принял человека в свои сырые объятия. Вековые сосны обступали со всех сторон, холодный лесной воздух обжигал легкие. Под ногами хрустели мокрые ветки, а вместе с дыханием изо рта вылетали клубы пара, мешаясь с промозглым туманом. Сам путник – парень лет двадцати или около того – одет был явно не по сезону: толстый дорожный плащ поверх домотканой рубахи, весьма неаккуратно заштопанной в нескольких местах. Было заметно, что человек привычен к долгим переходам и ночевкам посреди леса, но к этому своему путешествию подготовился не совсем тщательно, будто некие силы заставили его бежать под защиту леса, не оставив ни минуты на сборы. Да, именно так оно и было.
Неверный свет, проглядывая меж стволов кусочком далекой синевы, играл с путником, то исчезая, то появляясь вновь. Парень то ли и впрямь заблудился, то ли просто бродил, не слишком заботясь о направлении, но двигался неизменно в ту сторону, откуда пробивался свет.
Есть хотелось ужасно, поскольку все припасы он прикончил еще два дня назад, а в расставленную со вчерашнего вечера ловушку так и не попалось никакой дичи. Поэтому когда юноше показалось, что где-то вдали играет лютня и чудесный голос исполняет красивую мелодию, он вполне справедливо рассудил, что ему мерещится, и даже слегка приуныл, потому как от таких галлюцинаций, как известно, один шаг до голодного обморока. Падать в обморок совершенно не хотелось, и парень пошел в том направлении, откуда доносился звук. Как ни странно, но пение стало громче, и, хотя слов по-прежнему было не разобрать, сама мелодия казалось странно знакомой. И он побежал, спотыкаясь о выступающие из земли корни.
Лес расступился, открывая небольшую сухую поляну. Здесь царствовала та самая осень, которую менестрели зовут «золотой». Ослепший от хлынувшего в глаза внезапно яркого света небес, парень не сразу увидел сидевшую на бревне девушку с лютней. Лютня была черная и украшена рисунком в виде языков пламени, а ее хозяйка была одета в дорогое шелковое платье с длинными расклешенными рукавами, все великолепие которого разбивалось о напяленную поверх ярко-оранжевую рубаху с непонятной надписью. Ушки у девушки были острые как бритва и увешаны кучей сережек, цепочек и бусин. И парень как стоял, так замер с открытым ртом:
– Ти… Тинувиэль! – восхищенно выдохнул юноша, начисто позабыв о своем недавнем намерении потерять сознание от голода.
- Ой!
Девушка испуганно вскочила, уронив инструмент в траву. Несколько долгих мгновений она разглядывала стоящего перед ней молодого бродягу в потрепанном плаще и с увесистой заплечной сумкой. Потом врожденное воспитание, видимо, одержало верх над желанием завизжать. Она подняла упавшую лютню, с достоинством выпрямилась, и нерешительно улыбаясь, спросила: