Страница 37 из 38
Но как бы то ни было, а Валинор, перенесенный за пределы Эа, сделался далек, как никогда прежде. Это был конец. Все мои надежды рухнули, и отчаяние вновь сделалось неотъемлемой частью моего существования.
Кольцо… мое величайшее творение и вечное проклятье. Не выполнив своего предназначения – даровать свободу – оно обратилось в рабство для собственного создателя. Оно сводило с ума, казалось, что стоит лишь пожелать – и оно исполнит все твои мечты, утолит любую жажду. Но я помнил, во что превратились давшие волю страстям Кольценосцы-смертные, и гнал прочь встающие перед внутренним взором прекрасные картины будущего. Лишь сейчас я до конца осознал, насколько страшная сила сияет золотом в моих ладонях. Эта мощь была слишком велика даже для меня, мощь, рассчитанная на самого могучего из Айнур, что некогда был глазами Единого, ломала меня, Майя, точно щепку. Я знал, что такая ноша мне не по силам… Но по-прежнему продолжал бороться с порождением собственного отчаяния. Знаете ли вы, каково это: не иметь права произносить свои желания даже в мыслях, опасаясь, что проклятый тускло-золотой ободок воспримет минутную слабость как руководство к действию? Как страдать от незаживающей раны и не выказывать боли ни жестом, ни взглядом, ни даже мыслью… гнать прочь проникновенный, затягивающий шепот: «тебе больно… ты устал… ну, признайся же в этом… пожелай избавиться от мучений и все прекратится… все пройдет и станет, как раньше… ну же, давай…». Наверное, я не вынес бы искушения и, подобно призрачным воителям-улаири сделался бы рабом этой драгоценной мерзости… Если бы не был ее создателем. В отличие от Назгулов, я носил Кольцо, которое выковал сам, я прекрасно знал его свойства и возможности, а также, хотя бы приблизительно, пределы его могущества. А то, чего я столь страстно желал, в любом случае, находилось за этими пределами.
Я предпринял еще одну, на мой взгляд, весьма беспомощную попытку прорваться на Запад, к морю. Атака на Гондор увенчалась успехом, мне удалось закрепиться в Минас-Итиле, но после этого сражения приобрели вялотекущий характер, точно итог противостояния не интересовал ни одну из сторон. Единственным, кого тревожили мои действия (как, впрочем, и мое невредимое наличие в природе) был внук Феанаро Ярого Пламени. «Последний союз Эльфов и Людей» – так назовут в летописях обрушившийся на меня кулак Запада. Мог ли я выиграть ту битву? Мог… Конечно мог, стоило лишь только пожелать. Но все мои силы уходили на борьбу с властью Кольца, с той чудовищной мощью, которую я не мог, не имел права пустить в ход… Это потом менестрели сложат балладу о победе славного воина Исилдура над Черным Чародеем Сауроном. Победы не было, не могло быть: даже самый сильный человек – не противник для Майя. Наверное, наш, так называемый поединок смотрелся по меньшей мере странно: светлый витязь в блистающих доспехах, наносящий удар за ударом по глухой защите противника, поднимающего свой меч лишь для того, чтобы отразить нацеленный выпад. Снова и снова…
Я балансировал на грани между разумом и инстинктами, с трудом удерживая себя от одного-единственного движения, что положит конец бессмысленному перезвону клинков. Я устал… От войн, от неудач, от Кольца, от себя самого… Устал от бесконечных потерь моей бесконечной жизни, жизни, в которой так и не смог сделать самого важного. Тано… летящие через вечность так и не соприкоснувшиеся ладони, солоноватый привкус на губах: это кровь или слезы? Неважно… Я так и не сумел освободить тебя… И пусть потом рассказывают, как Исилдур отсек Врагу палец с кольцом и как лишенный плотской оболочки дух Черного Властелина со злобным воем прянул в небеса… Пусть! Я искал смерти… пусть так, но стать, наконец, свободным, уйти за Грань Мира и там, за Дверями Ночи, вновь повстречаться с тобой, Учитель! Кор’им-о-анти-этэ, вечная моя скорбь… В тот миг, когда вскользь задевшее лезвие меча рассекло кисть, я был почти счастлив. Это ведь так просто: опустить руки, выронить от боли оружие и со счастливой детской улыбкой встретить грудью последний удар. К счастью, я всего лишь бессмертен, а вовсе не неуязвим…
Но он не стал добивать меня. Как зачарованный, мой недавний противник приблизился и поднял с истоптанной земли окровавленный ободок золота, жадно пожирая его глазами… Кольцо, рассчитанное на мощь валы, легло в ладонь смертного раньше, чем я успел его предупредить. Бедный мальчик! Глупец… я видел, что проклятая вещь с первой же секунды подчинила себе нового хозяина. Исилдур даже не взглянул в мою сторону, ну еще бы! Воображаю, что ему доводилось слышать! Кольцо Всевластья… секрет мощи Врага… Отныне в этом мире его не интересовало ничто другое. Бедняга… надеюсь, что он успел погибнуть раньше, чем сошел с ума.
Изгнанный из собственного дома, я ушел на север, в леса. Рана почти не тревожила меня – случались и пострашнее. Куда больше пугало меня другое: я начал меняться. Кольцо, так долго и тяжко мучившее меня, но одновременно с этим заставлявшее держать в узде все желания и порывы, больше не действовало. И вместе с ним ушли наполнявшие меня чувства: вины, потерь и боли, теперь на дне кубка опустевшей души плескалась лишь злость. Только злость: на себя, на Великих, что осудили на плен и изгнание моего Учителя, на Младших и Старших Детей Эру, что боятся вслух произносить имя того, кто создал меня, на летописцев, испещривших добрую дюжину пожелтевших страниц описаниями событий, которых никогда не было… На все тех, кто забыл, на тех, кто не знал, на тех, кто мог жить без моего Тано, на тех, кто с облегчением вздыхал при упоминании древнего зла, надежно запертого за Дверями Ночи. О том, что в летописях говорилось обо мне самом, я в тот момент не задумывался, но, сдается мне, я вволю посмеялся бы над подробными живописными повествованиями о моем коварстве и жестокостях, если бы на тот момент еще не разучился смеяться… Это звучит как исповедь безумца, я знаю. Подобное предположение недалеко от истины, я действительно сходил с ума. Но мое помешательство было тихим. В дебрях подарившего мне приют Лихолесья я скрывался от посторонних глаз не потому, что боялся сам. Я избегал встреч, зная, что если кто-то потревожит меня в моем теперешнем состоянии, то бояться придется уже не мне. Я вновь начал принимать давно забытый облик: летящее меж стволов и ветвей тело сильного зверя, капли росы на черной шкуре, запах влажной земли… Безумный бег под луной, где время отсчитывают лишь гулкие удары сердца, вновь дарил мне иллюзию свободы и полноты бытия.
А потом появились они. Истари… разноцветно-безликие марионетки Великих. Запад, пришедший на Восток. Бродяги в бесформенных одеяниях, странствующие лицедеи с магическими жезлами, призванные нести свет, мудрость и волю своих кукловодов… Светлый Совет…Пародия на Маханаксар, что ли? Те судили Валу, а эти…ну да. Равным должно судить равного. Поначалу я не обращал на них внимания. До тех пор, пока среди всех этих Серых, Синих и Карих не увидел его. И тогда все запоры рухнули, в моей душе возникло новое ощущение, не похожее ни на что из пережитого прежде. Это была ненависть… Видя его безукоризненно-белую мантию и надменный взор, я не мог забыть окровавленных пальцев Учителя, оставлявших следы на моем плече. И невольно представлял себе, как эти сведенные судорогой боли ладони, тщетно цепляясь, скользят вниз, пачкая кровью снежно-чистое одеяние предателя: смотрите же все, вот она – правда! Я знаю… И он тоже знал это. Он… Курумо… Сэйор Морхэллэн. Те, на Западе, отлично знали, что значит для меня это имя…
Удушливо-черная волна ненависти захлестнула меня с головой, затопила каждую клеточку моего сознания. Эта встреча была вызовом, оставить который без ответа я уже не мог. И пусть потом говорят, что предназначенье Истари состояло в том, чтобы сдерживать мою растущую власть над Средиземьем. На самом деле Западу просто очень хотелось заставить меня действовать, любыми способами спровоцировать применение силы. Тогда сразу же появится причина уничтожить меня, Черного Майя, последний росток зла, взлелеянный Морготом… И я поддался. Мысль о мести и вправду сделалась смыслом моего существования, даруя ощущение долга, что необходимо исполнить во что бы то ни было. Иллюзия праведной кары, настигшей перехитрившего закон подлеца… Я был безумен и беспощаден, и вряд ли позавидовал бы тому, кто отважится встать у меня на пути. И Светлый Совет понял это. Троим из пяти хватило проницательности и ума не вмешиваться в поединок двух заклятых врагов, бывших некогда учениками одного Учителя. Эти трое попросту отступили в тень, лишь издали наблюдая за развитием событий, поскольку понимали: это не их война, они здесь лишние. Это потом летописцам придется из кожи вон лезть, чтобы придумать более или менее соответствующее истине и идеологически выдержанно объяснение, почему ни Алатар, ни Радагаст, ни Пелландо не принимали непосредственного участия в Войне Кольца. Наше противостояние было подобно дуэли огня и льда, верности и предательства, сердца и рассудка. И все это время где-то на два шага от плеча находился тот третий, что добровольно взял на себя роль безмолвного арбитра. Тот, кто по праву был достоин именоваться мудрейшим из Майя Светлого Совета: Олорин, Серый странник – вечная середина меж Светом и Тьмой, единственный из Истари, кто периодически оказывался преградой на моем пути. Едва ли он защищал Курумо… думаю, он просто хотел, чтобы поединок проходил честно. Именно поэтому он столь тщательно заметал следы исчезнувшего Кольца, одновременно ища способ уничтожить его. На тот момент я был уже безумен окончательно и бесповоротно, сейчас мне трудно вспомнить эту войну, ибо то был уже не я. Конец Третьей Эпохи Средиземья слился для меня в один бесконечный день, полный кошмарного бреда. Я упорно продолжал разыскивать Кольцо и рвался на Запад к Митлонду, уже не отдавая себе отчета: зачем. Тщетно пытался вспомнить: почему это так важно? Что за странное видение неотступно мучит меня, кто этот склонивший голову седой человек? Черные одежды, белые потоки волос… Я не вижу лица… кто? Почему? Огонь, жадно пожирающий бревенчатые стены, украшенные затейливой резьбой… поле черных цветов – дымом от пожарища. Полнеба… полсердца.