Страница 4 из 17
Когда во время перерыва на ланч я нашел Ванессу и поделился с ней бутербродом, она была потрясена. Я не приносил еду из дома и не ел размазню в школьной столовой. Вместо этого мне пришло в голову попробовать бутерброды из соседней кулинарии. «Давай познакомимся, – предложил я. – Нам предстоит много времени провести вместе, никуда не денешься».
«Вы что, серьезно? – спросила она. – Вы даете мне половину бутерброда?» Это поразило ее больше, чем мое намерение провести с ней перемену. В районе, где дети счастливы получить крошки, половина бутерброда с хорошим сыром, ветчиной и майонезом – такой бутерброд называют «золотым стандартом гетто» – была равносильна золотому дождю.
Позже, за многие и многие обеденные перерывы, я узнал историю Ванессы. У нее был старший брат, наркоман со стажем, который поглощал все внимание матери. Ванесса решила доказать, что она ничем не лучше, просто чтобы ее тоже замечали. За внешним упрямством и жесткостью скрывались прекрасные способности и выдающиеся навыки выживания. Она рычала, как питбуль, если надо было, но могла быть очаровательной, как пудель.
Временами Ванесса проявляла признаки выдающегося интеллекта. Например, она провела изящный, полный, но очень эмоциональный и несколько ненормативный анализ причины, почему социальное жилье не оправдало себя. Она издевалась над остальными учениками, курила травку для расслабона и пугала других учителей скверным характером. Я знал, что она, как и многие другие ученики, периодически останавливалась в туалете по дороге в класс и заглатывала бутылку алкогольного напитка. Потом от нее пахло сладким, и она ходила как сомнамбула. Эта дешевая сладкая смесь сока с вином рекламировалась так агрессивно, что мои ученики называли ее «наркотик для гетто». Дешевле молока и сока, в бутылках всех цветов радуги, он был частым гостем на обеденных столах учеников и делал для них школу более терпимой.
Ванесса даже не думала готовить уроки и выполняла только те правила, которые ее устраивали. Однако чаще всего мы с ней ладили. Иногда она готовила класс к моему приходу. Ванесса была природным лидером, могла успокоить шум одним взглядом или пробудить интерес к уроку умным вопросом. Когда она старалась, все вокруг тоже были в ударе.
Как учитель-новобранец я понятия не имел о педагогике. От меня требовалось отстоять урок перед классом. Это было не очень трудно, тем более что в подвале я обнаружил учебники по естественным наукам. Большинство из них было написаны в 50-х годах. Как-то мы читали учебник вслух в классе, когда один мальчик поднял руку и сказал: «Однажды человек полетит на Луну».
Другой откликнулся: «Да ладно, ты думаешь, это возможно?» Этот диалог заставил меня усомниться в своей памяти. Мне что, приснилась высадка на Луне, или это было на самом деле?
Когда я рассказал ученикам о Нейле Армстронге и гигантском прорыве для всего человечества, они просто пожали плечами. «Лунный танец» Майкла Джексона во время американского турне – это все, что мои дети знали о Луне. Для них скафандром был черный кожаный пиджак с тремя молниями. Большинство из них черпали информацию из передач канала MTV.
Чтобы компенсировать недостаток моего образования, отсутствие наглядных пособий и устаревшие учебники, я доверился интуиции. Я вырос в Бронксе в 60-х и 70-х, и это научило меня быстро усваивать неписаные правила. В густонаселенном районе люди постоянно оценивали друг друга. Вы должны были с первого взгляда решить, кому можно доверять, кто смотрит вам в глаза, а кто скрывает свои мысли за солнечными очками. Рукопожатие и обещание носили характер официального соглашения. Баскетбол научил меня ценить разговор начистоту. Вы не говорите, что можете бросить мяч, – вы его бросаете. Действие значит больше слов. В какой-то момент, чтобы выиграть пари о моих атлетических способностях, я должен был перепрыгнуть через старенький автомобиль, припаркованный на обочине. Я забрал выигрыш и перепрыгнул еще раз.
Я продолжал жить по правилам, которые усвоил еще мальчишкой. Внешне Бронкс превратился в царство беззакония, но время от времени правила еще выполнялись. Мой класс не был отделен от мира, где жили мои ученики; он был частью той же экосистемы.
Прежде чем мои ученики узнали, что я был спортсменом, я заключил с ними пари. Мы все отправились в спортивный зал. Я достал лестницу, прикрепил баскетбольную сетку и выровнял ее, а потом положил сверху стопку книг. Кроме необходимых учебников я выбрал свои любимые книги, которые, как я интуитивно понимал, заинтересуют и учеников. Это был способ наладить с ними отношения – геркулесов прыжок, который намного превышал трехметровое расстояние от сетки до пола. «Если я допрыгну до сетки и достану книги, вы должны будете их прочитать, – сказал я. – Согласны?»
Дети засмеялись. Я старался представить эту задачу более трудной, чем она была на самом деле.
«Ну давай, Ритц», – сказал один мальчик, делая вид, что ободряет меня. Я посмотрел на остальных. У всех на лицах читалось: невозможно.
«Ладно. Я покажу вам свой лучший прыжок. Пожелайте мне удачи».
Нагнетая обстановку, я медленно убрал с дороги лестницу, потер руки и внимательно посмотрел на сетку.
Два быстрых шага и – прыжок! Бац! Я схватил книгу и бросил ее прямо в руки ученика: «Это тебе!»
Замерев, парень смотрел на меня округлившимися глазами. Он знал, что должен выполнить свою часть сделки. Договор был нерушим, как подписанный контракт.
Я побежал к исходной позиции.
Шаг, еще шаг – прыжок! Бац! Еще одна книга! Я вручил ее следующему ученику. Вскоре каждый из них получил книгу, а также домашнее задание. И знаете что? Все до единого прочитали свои книги. Мы узнали, какие книги и авторы произвели самое сильное впечатление, и решили прочитать их вместе в классе. Ученики не пропускали уроки, потому что им было интересно, какой трюк я придумаю в следующий раз.
Очень скоро я понял, что учеников очень интересует моя жизнь, моя история и любые подробности, касающиеся моей семьи. Когда я рассказал о себе, чтобы построить с ними доверительные отношения, они узнали, что учеба и усердный труд занимали большую часть нашей жизни. Они были потрясены, обнаружив, что я сын иммигрантов. Это отличало меня от других учителей и делало в каком-то смысле ближе к ученикам. Хотя я часто шутил, что был научным экспериментом и меня нашли в мусорном контейнере, им очень нравились рассказы о доме, где я родился и вырос. Когда выяснилось, что мы в чем-то похожи, мои ученики начали воспринимать наш класс как одну семью. Если уж на то пошло, они полюбили все, что нравилось мне. Я широко пользовался этим на уроках.
Часто мне приходилось воспитывать их, и, честно говоря, иногда они пытались воспитывать меня. Я не должен был показывать им, что ощущаю себя большим ребенком, даже не способным отрастить приличные усы. Рядом с некоторыми парнями я выглядел как восьмиклассник. Вместе с тем я получил определенную власть над их судьбой. Когда они звали меня: «Мистер Ритц!» – я оглядывался в поисках своего отца. Разве это обращаются ко мне? Дети смеялись над этим и называли «Миста» (сокращенное от мистер). Потом они шутили, что мое имя, наверное, Эй, а фамилия Ритц. И в классе, и в коридорах они кричали: «Эй, Ритц!» – и я обычно отвечал улыбаясь.
Наши отношения улучшились, когда я поделился историей моей семьи. Мой отец родился в Румынии и приехал в Америку еще мальчиком через Израиль. Его семья обосновалась в нижней части Манхэттена и вскоре переехала в симпатичный дом в Бронксе. «Семейная легенда гласит, что мой отец в возрасте 12 лет катил тачку с семейным имуществом через весь Манхэттен и Гранд Конкорд, до самого перекрестка Мириам-стрит и 19-й улицы».
«Тачку? Не может быть!» – хором воскликнули ученики, и я понял, как они изумлены.
Когда мои родители познакомились, отец работал в отделе корреспонденции в крупном частном банке на Манхэттене, «Браун Бразерс Харриман». Он не очень хорошо умел читать. Его учитель не догадывался, что у него проблемы с грамотностью и он понимает иврит лучше английского. Отец привык читать книгу справа налево, а не наоборот.