Страница 73 из 76
Бедные родичи. Чимин бедный. Он ведь не знал, что за собой повлекут его рассказы о моем прошлом. Хена тоже несчастна. Волнуется сейчас, не дай бог, за меня. Думает о том, что я сделал после нашего разговора. А я ничего не сделал. Сижу в своей ванной с зажигалкой в руках. Ха-ха.
А бедный ли я? Безусловно. Дед говорил, что нельзя себя чрезмерно жалеть. Я и не жалею. Только вот что ждет меня дальше? Таблетки мне новые выпишут. Я опять все забуду. Буду жить, как прежде. А хочу ли я жить, как прежде? Нет. Я упустил свой шанс попасть в музыкальную индустрию. Хорошо, если шанс не упустил, то хочу ли я туда вообще попадать? Не особо. Рано или поздно меня все равно отстранят от работы за психические отклонения. Шоу-бизнес и не таких психопатов видал, но хочется ли мне рисковать? Больше рисковать мне не хочется. Есть ли в этом мире люди, которые готовы меня поддержать? Родственники? Им проблем хватает и так. Чимин? Неужели я осознанно пойду на то, чтобы ломать чью-то жизнь? А почему я так категоричен насчет себя? Да потому что все это повторялось раз за разом. Вспоминаю — больно. Забываю — что-то мучает меня, пока я не вспомню все заново. Я практически убил четверых людей. Хена была неправа, когда говорила, что только она одна виновата в том, что случилось с родителями — моими и Хосока. Кто знает, может, аварии можно было бы избежать, если бы я не подлил свою долю негатива в тот огромный сгусток, что сформировался над нашими головами. Что было бы, если бы я не поссорился со своими родителями? Может, Хосок был прав?
И я не смог спасти своего лучшего друга. Я убил его.
Готов ли я продолжить жизнь монстра?
Я резко поднялся в ванне, но подскользнулся и упал, ухватившись за эмалированный край. У меня закружилась голова, но я продолжал глядеть в одну точку во всей ванной комнате. Я напряженно смотрел на полочку над раковиной. Туда поставили мои таблетки. Поставили именно туда потому, что здесь я о них не забываю. Иду умываться, вижу их и беру с собой. Банка была полупустой. Я вспомнил, как около часа назад пытался принять хоть одну из этих таблеток, но меня ужасно тошнило от перенесенного стресса. Пил я в свой день рождения мало, но мне было плохо, словно бы я выпил бочку вина один. Постепенно мне стало легче, но желудок все еще горел огнем.
«Лучше мне покончить с собой!» — надрывался в глубинах моего разума Чонгук.
Должен ли я продолжить жизнь монстра?
Нет.
Я смотрел на таблетки. Как быстро они действуют? Через сколько минут передозировка начнет сказываться на моем организме?
В тот момент самоубийство казалось мне единственным выходом из череды страданий, что я пережил. Я вылез из ванной и встал перед раковиной, оперевшись руками о ее край. Я смотрел в зеркало, висящее над раковиной, и мое лицо все сильнее вытягивалось. Мышцы расслаблялись, я успокаивался. В моих глазах читалась холодная решимость. Когда ты принимаешь окончательное решение насчет чего бы то ни было, ты всегда успокаиваешься. Я умылся, схватил баночку с ванной полки, быстро запихивая ее в карман брюк и вышел из ванной в коридор. Мертвенная голубизна ванной комнаты была лишь отчасти рассеяна дневным светом. На улице тоже было холодно и мрачно. Шел мелкий дождь. Этот год выдался до ужаса дождливым.
Я загладил назад волосы, затолкал баночку с таблетками поглубже в карман и побрел к себе. Нужно накинуть на себя хоть что-то, а больше из вещей ничего не нужно. Нужно лишь попрощаться.
Родичи еще спят. Им достанется все, что у меня есть. Смешно, ведь у меня нет почти ничего, что им было бы по-настоящему нужно. Им нужен я. Но я, правда, не могу остаться. Простите меня.
Я зашел в комнату, распахнул шкаф, натянул на себя первую попавшуюся мне водолазку и уже развернулся к двери, чтобы быстро уйти из дому, но вдруг меня огорошила мысль: что я оставлю человеку, который нуждается во мне больше остальных?
Я подошел к столу и принялся рыться в его ящиках. Попутно я вспомнил, что оставил в своем доме в Тэгу все подарки, что мне подарили, кроме альбома, полароила и портрета, что теперь стоял на моем столе, прислоненный к стене. Я сорвал со своего портрета ткань, в которую тот был бережно обернут. Какой же он был красивый. На минуту я подумал, что могу сейчас, как Дориан Грей, продать свою душу дьяволу и заполучить непорочное тело. Но зачем мне непорочное тело, если моя душа и разум запятнаны кровью? Я опустил голову вниз и возобновил поиски чего-либо, что было бы таким же хорошим, как этот портрет. Наконец, я вытащил из ящика флэшку с биркой, которую я прикрепил к ней сам. Именно на этой флэшке хранилась незаконченная версия моего собственного трека, которым я так дорожил. Я собирался найти человека, который споет припев этой песни. Я вспомнил о том, как красиво Чимин поет, и решил, что именно ему я должен передать эту флэшку. Я хочу, чтобы именно он закончил запись этой песни. Попрошу его пойти в студию, пусть дозапишет. Я сунул флэшку в другой карман брюк. Это будет красивым последним словом.
Я взял с собой телефон и уже собирался выйти на улицу, когда вдруг услышал бабушкин голос:
— Юнги, ты дома? Я думала, вы останетесь ночевать в Тэгу, — я слышал шарканье тапочек и сдержанный зевок.
Нет, не сейчас.
— Я просто соскучился, — отчасти это было правдой. Я чувствовал, что уже очень сильно скучаю по своим родным, хотя они находились совсем рядом, в одном доме со мной.
Бабушка улыбнулась и подошла ко мне. Я уже ничем не выдавал себя.
— Куда ты так рано убегаешь? Ты хоть поспал?
— Нет, — честно ответил я. — Мне нужно подышать свежим водухом, мне кажется, что тогда я усну.
Женщина фыркнула.
— Смотри, чтобы не украли тебя.
— Ба, я уже совершеннолетний, — коротко рассмеялся я. Родственница приглаживала мои неаккуратно лежащие волосы.
— Тем более. Украдут еще такого красавца.
— Ты шутишь, — я уже собрался уходить и все же остановился у самого порога. Я крепко обнял женщину, которая растила меня семь лет, заботилась обо мне и лечила меня.
— Бабуль, я очень хочу, чтобы вы побывали в том доме. Там очень хорошо.
— Ох, господи, — бабушка тоже обняла меня в ответ. — Обязательно побываем. Все вместе.
— Да, — я отстранился от родственницы и открыл входную дверь. Дождь стих. В воздухе стоял запах мокрого асфальта, перед домом разлилась лужа.
— Может, дома останешься? — Бабушка будто чувствует. Она все-таки потеряла мою маму и старшего внука. Я у нее остался совсем один. Чувствует. Прости. Прости меня.
— Мне очень душно, — я сморщился и вышел на порог.
— Приходи скорее, не загуливайся.
Я не ответил ей, что скоро приду, как я делал это обычно. Дверь за мной захлопнулась. Я потрогал карман. Банка была на месте.
Я пошел по направлению к дому Чимина. Он, конечно, спит. Еще бы. Он совсем не привык к ночным вечеринкам и обществу незнакомых ребят. К тому же он сорвался со мной и Хеной и поехал обратно в Кванджу, он, верно, очень устал. Но у меня не было времени.
Солнце еле-еле отрывалось от горизонта. В городе царили едва рассеянные солнечным светом сумерки. Изредка проезжали мимо машины. Свет горел только в окнах предприятий, где работали допоздна. Все здесь напоминало мне о Хосоке. Наш любимый магазин, в который мы бегали за мороженым, наше любимое кафе. Если бы я увидел ту концертную площадку, где мы отрывались под песни Вонджэ, то место, где мы разожгли свой большой и яркий костер, то я бы и вовсе сошел с ума. Мне хватало того, что я видел тонувшие в утреннем тумане верхушки гор за городом.
Чимин жил в многоэтажке. Я без проблем зашел в дом и поднялся на этаж к Чимину. Мне было боязно стучаться и звонить в дверь. Вместо этого, я позвонил самому Паку. Хоть бы он услышал меня.
Небеса смилостивились надо мной. Чимин был весьма встревожен моим визитом. Мне было жаль, что я разбудил его, но другого выхода у меня не было.
— Юнги? Почему ты звонишь? Что-то случилось?
Что мне ему сказать?
— Я еще раз хочу поблагодарить тебя за твой подарок. Не могу уснуть. Я стою возле твоей двери.