Бизнесмен

А если…

Сначала Кушнер, теперь Артем. Как сказал Мишкин отец, он всегда любил Ингу и не женился, потому что не мог найти девушку, похожую на него.

У Кушнера-старшего какие-то дела в Прибалтике.

Что объединяет Мишку, Ингу и Прибалтику?

Лет десять назад у нашей «бригады» были там определенные интересы, но тема быстро закрылась.

Инга родилась и окончила в Латвии школу. Там до сих пор живет ее отец, после смерти матери создавший новую семью и практически оборвавший все связи как с дочерью, так и с другими родственниками.

Мишку, Ингу и Латвию объединяют Холоновский и Муса.

Неужели нынешние события – продолжение той давней истории?

Я не мог в это поверить.

Я не видел Холоновского и Мусу с той нашей единственной встречи в конце апреля восемьдесят седьмого года. Вернее, не видел вживую. Оба промелькнули на экранах телевизоров. Холоновский – как один из активных участников избирательной кампании Ельцина в девяносто шестом. Ельцин совершал предвыборное турне и в каком-то городе, сняв пиджак, пошел отплясывать по открытой сцене. Телекамера на мгновение зафиксировала Холоновского, выглядывающего из-за кулис, а в следующем сюжете он дал короткое интервью, закончившееся призывом: «Голосуй, или проиграешь!»

А Мусу я с удивлением узнал, когда двумя месяцами позже смотрел репортаж о подписании Хасавюртовских соглашений. Отпустивший усы и бороду Муса, в каракулевой папахе и камуфляже, стоял среди чеченских полевых командиров, сопровождавших Масхадова. Его окликнули, он отвернулся и отошел, а потом мелькнул на заднем плане, разговаривающий по спутниковому телефону.

Я попытался навести о них справки и выяснил, что Холоновский считается преуспевающим столичным политтехнологом, консультирующим многих известных политиков и бизнесменов.

А вот про Мусу ничего конкретного узнать не получилось. Во всяком случае, в Питере его сто лет никто не видел. А в Москве, где он пользовался серьезным авторитетом в чеченской диаспоре, последние упоминания о нем относились году к двухтысячному. Может, он вообще погиб во второй чеченской войне…

Я не мог поверить, что спустя семнадцать лет они вспомнили обо мне и взялись отомстить за мелкие неприятности, которые я когда-то им причинил. Хотя один сумасшедший, с которым я разговаривал в декабре девяносто первого в тюремной больнице и предупреждал, что через десять лет они до меня доберутся…

Инга ушла в спальню, я же пробрался в комнату сына. Сидел, смотрел на экран монитора. Потом включил компьютер. Если существует подсказка, которая поможет вычислить похитителей, то она непременно содержится в «компе». Может, у Артема в последнее время появились какие-то подозрительные знакомые…

Я просмотрел все файлы, которые смог открыть, и ничего любопытного не нашел. Разве что обилие порнухи. Похоже, сыночек был частым посетителем запретных сайтов и перекачивал с них понравившиеся картинки. Следовало отметить, что его вкус в отношении женщин с моим совпадал. Только я в его возрасте давно не был девственником и имел теток покруче тех, что красовались на интернетовских фотках. Он же, как мне представлялось, до сих пор вряд ли даже целовался по-настоящему. Только открытки разглядывал, да шмыгал носом перед дыркой в стене женского туалета.

Мое занятие было прервано звонком сотового телефона. На дисплее вытянулся номер Рамиса, и я нарочито спокойно сказал:

– Слушаю. Какие-то новости?

– Мы пробили трубочку, с которой тебе эта шмара звонила.

– Что так долго?

– Быстрее не вышло. Номер зарегистрирован месяц назад, по левому паспорту: хозяин его давно умер. Поговорили с девчонкой из «эмтээса», которая регистрацию оформляла, но она ни хера вспомнить не может. Говорит, каждый день по десятку клиентов… Но якобы, если бы было явное несоответствие между паспортом и тем, кто его предъявил, она бы это заметила и регистрировать бы не стала.

– Ты ей веришь? Может, с ней по-другому поговорить, не так ласково? Если ей сунули денежку, чтобы она в документы туфту написала, то должна помнить, кто и когда ей совал…

– Понимаешь, она с одним пацанчиком живет, которого я знаю немного. Он клянется, что она не врет.

– А ему ты веришь?

– Он на правильных понятиях стоит. И нет ему резона воду мутить, помог бы нам, если б был в состоянии.

– Ну, как знаешь. Все?

– Еще не все! С трубочки этой за месяц было несколько звонков сделано. В основном тоже на трубки. Мы сейчас проверяем. Вот только…

– Ну что еще? Да не тяни ты, блин, время!

– Я думаю, они что, совсем на голову контуженые? Почему не выключили определитель? Боюсь, телефон давно хозяина поменял, и нынешний, который звонит тебе, с прежним никаким боком не связан…

Инструкции поступили в половине восьмого утра.

– Выспался?

Я промолчал. «Лошадь» скрипуче заржала.

– Давай ближе к теме, – поторопил я.

– Может, и дам, если попросишь как следует! – она перевела дыхание. – Бабки готовы?

– Готовы.

– Хорошо! Сам их нам привезешь.

– Привезу. Куда везти?

– Не суетись под клиентом. Приедешь один, на красном запоре…

Я не понял:

– Чего?

– Машинка такая есть, иностранная. Называется «запорожец». Усек? Вот на нем и поедешь. На красном, чтоб мы видели издалека.

– Да где ж я его возьму?

– Где хочешь. Времени тебе – три часа. В одиннадцать ты должен стоять у «Лесной». Найди место поближе к остановке восьмидесятого автобуса. Я позвоню. И чтобы никого с собой не брал!

Она отключилась.

…Машину купили по газетному объявлению. Дедок, который ее продавал, обалдел дважды. Вначале, когда мы подкатили к его дому на двух внедорожниках. И потом, когда выложили пятьсот баксов и за полчаса сначала отметились у гаишников, а потом оформили сделку у прикормленного нотариуса. Связавшись с нами, дед был уверен, что его неминуемо кинут, и хорошо, если обойдется без ударов по голове, одними угрозами. Только ощутив в руке тощую пачку банкнот, он начал возвращаться к жизни. Я заметил в его глазах слезы, когда он прощался с машиной. И хотя стоило думать о своих неприятностях, я представил, как он покупал это чудо советского автопрома четверть века назад и с гордостью катил на нем на дачу, набив салон родственниками и помидорной рассадой.

– Подожди, отец. – Он уже развернулся, чтобы уйти, когда я тронул его за плечо.

Порывшись в бумажнике, я достал тысячерублевку и сотню:

– Это тебе на такси, чтоб до дома доехал быстрее. А это…. – сказать слово «поминки» язык мой не повернулся. – А это – отметить продажу.

– Спасибо.

Если доллары он убрал чуть ли не куда-то под рубашку, то рубли положил в нагрудный карман заношенного пиджака. Я поправил зеленую тысячу так, чтобы уголок не торчал над кармашком и протянул для пожатия руку:

– Счастливо, отец!

Он ушел. Пока я занимался благотворительностью, Рамис забрался в кабину «запора» и, чертыхаясь, осваивал управление. Я посмотрел на часы: времени оставалось в обрез, только-только до «Лесной» добраться.

– Вылазь, Татарин! – Я хлопнул по крыше «запора».

Он выбрался из непривычной машины, сунул руки в карманы. Прищурившись, посмотрел вслед уходящему старику. Тот не воспользовался моим предложением добраться быстрее и чапал к остановке трамвая.

Рамис достал сигареты, предложил мне. Я отказался. Он тоже не стал закуривать и убрал пачку в карман. Зачем тогда вынимал?

– Почти как с завода, – он кивнул на «жопарик». – Идеальное состояние. Как будто не ездили.

– Сколько там на спидометре?

– Двадцать пять тысяч.

– Вряд ли он скручивал. И похоже, ни одного «мерседеса» на клык не насадил…

Я сел за руль. Машинально хотел отрегулировать кресло и рулевую колонку… Ругнулся и повернул ключ в замке зажигания. Мотор бодро заверещал.

Татарин принес из джипа спортивную сумку. В ней, на дне, под грудой старого шмотья, лежали деньги в целлофановом пакете. Я бросил сумку на заднее сиденье и хлопнул дверью.