Страница 16 из 23
– Да, здравствуйте. Я мисс Мэйсон, дочь миссис Брикстер.
Красные сумерки почти погасли, но она захватила последний их лоскуток.
– Мамы нет, но могу ли я чем-нибудь вам помочь?
– Могу ли я чем-нибудь помочь? – поправил он.
Она слегка улыбнулась.
– Не уверена, что настолько хорошо вас знаю, чтобы решить это за вас.
– Я имею в виду сегодня – могу ли я помочь сегодня?
– Не могу сказать вам, доктор Хайнс…
– Нет. Я доктор Харди, ассистент доктора Хайнса.
– …извините, доктор Харди. Мы можем предложить чашку кофе на кухне и мелочь, какая найдется в доме.
Билл решил, что эта последняя фраза не укладывается в аристотелеву логику. Он подумал и начал сначала:
– Мисс Мэйсон, мне позвонили из этого дома, чтобы оказать помощь вашей маме. Если ее увезли…
– Ее увез папа.
– А… извините… что случилось?
– Она узнала, что чикагская оперная труппа дает «Луизу».
– А, понимаю, – согласился Билл. На самом деле понимал не очень, его отвлекало это лицо в густеющих сумерках. – То есть она не переносит «Луизу»… понимаю, моя тетя тоже не могла…
– Это становится все печальней и печальней, доктор Хайнс…
– Нет, Харди, ассистент доктора Хайнса.
– …извините, доктор Харди. Но когда в картине появляются тети, не очень понятно, о чем мы все-таки говорим. Мама уехала на «Луизу», а не от нее. Но она отправилась довольно внезапно, папа нес запонки в руке. Я только что приехала домой, несколько лет здесь не была, только что познакомилась с новым папой и пытаюсь привыкнуть. Если кто-то в доме болен, я не знаю – кто. Мама ничего мне не говорила.
– Так ваша мама не больна? Она не звонила доктору Хайнсу? Это все ошибка?
– Она не выглядела больной, когда отправлялась в оперу.
– Ну, тогда… тогда, может быть, на этом закончим. – Он посмотрел на мисс Мэйсон еще раз и решил не заканчивать. – Может быть, лучше проверим? Я вам дам телефон коммутатора, и они скажут, был ли там вызов. Мне даже кофе и мелочи не надо – я подожду в машине.
– Хорошо. Да, лучше прояснить ситуацию.
Через несколько минут она появилась на веранде с конвертом в руке.
– Извините, доктор Хайнс, вы оказались правы. Мама звонила врачу.
– Меня зовут Харди.
– Ну, не будем об этом опять – она вызывала того из вас, которого вызывала. Простите, я покажусь невежливой, но почем мне знать, вы можете оказаться рэкетиром.
Он удержал смех при себе и сказал:
– Итак, мы там же, с чего начали – если только ваша мама не ожидает меня в антракте оперы.
Она протянула ему конверт.
– Я нашла его на столике в передней, когда возвращалась к вам, – адресовано доктору… – Тут она вовремя запнулась и, когда он поднес записку к фаре, поскольку уже стемнело, мягко закончила: – Надеюсь, теперь все прояснится.
Дорогой доктор,
на самом деле я звонила вам насчет мальчика, потому что опять стала интересоваться домашними делами, как вы и рекомендовали. Это очень помогает, но мы с мужем решили, что для меня полезнее будет выйти на люди. И мы поехали, тем более что исполняется опера, которую мне особенно хотелось увидеть. Или мы сходим в кино. Что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о себе, как вы советуете. Простите, что причинила вам неудобства.
Искренне ваша
P. S. Я предполагала остаться дома и сказать вам о мальчике, но муж счел, что мне лучше уехать. Он сказал мне, что он украл блугу. Я не знаю, что такое блуга, но убеждена, что в его возрасте этого не следовало делать.
А. М. М. Б.
Билл переключил свет с ближнего на дальний и при ярком свете перечел письмо: то же самое – мальчик украл блугу, женщина хочет, чтобы доктор что-то сделал в связи с этим. Смутное представление о том, с какими проблемами вынужден сталкиваться доктор Хайнс, а вслед за ним теперь и он сам, впервые вызвало на лбу у Билла смутный сочувственный пот. Он резко повернулся к девушке:
– Когда вы заметили пропажу бруги?
– Какой бруги?
Мимо.
– Брунги?
Она отодвинулась, вежливо, но ощутимо, и Билл, чтобы оправдаться, объяснил подробно:
– Так. Ваш брат, по-видимому, взял что-то, что ему не принадлежит. Ваши родители хотят знать, зачем и с какой целью. Можете разобрать это слово?
Их головы почти соприкоснулись в луче фары, его бойкие светлые бачки легонько царапнули ей щеку, и золотистый шелк ее волос заслонил ему уголок глаза – вернее, весь глаз целиком.
– Не могу вам помочь, – сказала она, помедлив.
– Чувствую, что должен разобраться.
– Хорошо, – согласилась она. – Свет у него еще горит.
Она провела его по холлу, украшенному останками убитой дичи.
– Поговорите с ним здесь? – задержавшись перед лестницей. – Или у него в будуаре?
– Давайте поднимемся, – предложил Билл; он смутно надеялся, что бруга будет торжественно выхвачена из-под подушки и дело разрешится нотацией, извлеченной из ранца с заготовками.
Очаровательная стала подниматься по лестнице, указывая дорогу, как маяк, который позже, на веранде, возможно, прогонит сумрак из души молодого доктора… – или что-нибудь в этом роде.
Надежда разрешить загадку как будто начала оправдываться, но когда они ступили в предположительно освещенную комнату, их встретила полная темнота. Мисс Мэйсон щелкнула выключателем, и Билл увидел мальчика тринадцати лет в пижамной куртке поверх нательного комбинезона, на постели демонстративно не первой свежести и на книге, смущенно шмыгнувшей под подушку.
Видимо, это и есть иглу, подумал он. В его сознании искомый предмет обрел арктическую форму. Под враждебным взглядом мальчика он запустил руку под подушку и извлек бледно-голубой томик, по дороге прочтя заглавие: БЫВШИЙ БЕЛЫЙ РАБОВЛАДЕЛЕЦ и с трогательной скромностью обозначенное имя автора: ТОТ, КТО ТАКИМ И ОСТАЛСЯ.
Билл отложил книгу спокойно, как если бы она заинтересовала его не больше, чем, например, «Мои сорок лет в фонтанах Тиволи», и сказал:
– Ну-с, молодой человек, как наши дела?
Но молодой человек давно презрел подобное словоблудие. Он с неприязнью посмотрел на Билла, потом на сестру, потом опять на Билла и молча послал их, как прежде выражались, к шутам.
Доктор, однако, был не либерального десятка, он крепко взял мальчика за плечо, уложил на постель и сообщил:
– Если хочешь играть в эти игры, убедишься, что я сильнее.
Мальчик без сопротивления лег, посмотрел на него снизу тухлым взглядом и ответил:
– Ну, и что вы сделаете?
Это был вопрос. В некоторых вопросах Билл хорошо разбирался, но сейчас что-то подсказывало ему, что этот вопрос не из тех. Он взглянул на девушку, но в блестящих глазах прочел только то, что читается в них из века в век: «В мире командуют мужчины, пусть мне скажут, куда меня ведут, а я уж или соглашусь, или нет». Билл сел около кровати и вступил в беседу, подпорченную паузами, запинками и долгими остановками, которые непременно были бы зафиксированы добросовестной стенографисткой в суде.
– Что ты любишь?
– Я?
Мальчик молча оглядел доктора.
– Что ты любишь? – повторил доктор.
– Книги люблю, – без убежденности ответил мальчик.
– И я люблю книги.
– Если не возражаете, – сказала девушка, видя, что разговор принимает спокойный отеческий характер, – я должна там кое-чем заняться.
Билл почувствовал, что дверь за ней закрылась весьма поспешно. Он пожалел, что не уехал сразу, как только выяснилось, что миссис Брикстер нет дома: он не был психиатром и не был моралистом – он считал себя ученым. Он полагал, что разобраться с больной женщиной в неотложном случае мог бы вполне уверенно; но при взгляде на этого пациента его голову как петушиный гребень оседлало какое-то забытое отвращение к тринадцатилетним мальчикам, и он озлобленно подумал: да я им и не детектив.
Но удержал свой гнев в себе и сиропным голосом поинтересовался у мальчика: