Страница 87 из 96
Во время обеда он прогуливался вдоль линий столов на батарейной палубе, наблюдая за тем, как моряки не едят тушеное мясо, на что они имели полное право, и следя, чтобы никакой другой еды они не получили. После еды команда снова отправилась на работы, без часового послеобеденного отдыха, предписанного по уставу, поскольку, по словам Микулича, если не было обеда, то и нечего после него отдыхать.
Моряки подчинились в угрюмом молчании, но под палубами распространялись мрачные настроения. Они начали закипать, когда после обеда обнаружили на носового трапе тушку Фрэнсиса, корабельного поросенка, привязанного за задние ноги, кровь капала из перерезанного горла на посыпанный опилками брезент. Микулич воспользовался тем, что моряки внизу, и приказал коку с помощником зарезать животное, чтобы обеспечить кают-кампанию свежим мясом и отделаться от гадящей на палубах скотины. Матросы гневно загудели.
На мгновение показалось, что команда взбунтуется, но после секундного замешательства моряки разошлись по рабочим местам, подгоняемые мрачными приказами старшины и боцмана. При всех своих грязных привычках, поросенок стал любимцем нижней палубы, он бегал по всему кораблю и везде получал небольшие угощения. Учитывая обстоятельства появления на борту «Виндишгреца», зарезать его было хуже убийства, настоящим богохульством, плевком в лицо богам, правящим морями и предопределяющими судьбу всех, кто по этим морям ходит.
Это случилось примерно в пять склянок послеобеденной вахты. Группа моряков работала на реях такелажа бизань-мачты — кру Юнион Джек, юный чешский матрос Хузка, которого Микулича отстегал линьком у берегов Чили, и итальянский моряк Паттиера. Микулич стоял у основания мачты, наблюдая за работой на шкафуте. Вдруг раздался удар, сверху вниз просвистела такелажная свайка, одна из тех, что используются для сращивания проволочных тросов, причем самая большая, номер шесть — толщиной примерно с огурец.
Она вошла в доски палубы на добрых четыре сантиметра прямо у левой ноги лейтенанта. Сверху не было предупреждающего окрика, так что я думаю, свайка упала случайно. В любом случае, тот, кто попытался бы убить Микулича таким способом, играл с судьбой. Что касается Микулича, тот не сдвинулся ни на сантиметр, только бросил взгляд на воткнутую в палубу свайку, а затем на такелаж. После этого он прогулялся до поручней и спокойно смотрел в сторону Понтиприта, как будто ничего не произошло. Через минуту владелец свайки, Паттиера, спустился по выбленке и засуетился у подножья мачты, подбирая инструмент в надежде, что никто его не заметил. Он вытащил свайку из палубы и находился на пути к вантам, когда Микулич остановил его с самой благодушной улыбкой на лице.
— Потерял что-то, Паттиера?
— Э-э-э... нет... разрешите доложить...
Первый удар Микулича отбросил его на поручни. Он попытался встать, но прежде, чем ему удалось подняться, лейтенант вскочил на него и стал метелить кулаками, пока несчастный не растянулся на палубе, а затем пнул жертву, пытающуюся перевернуться, поднял за воротник, прислонил к мачте и начал молотить, как боксерский мешок. Вскоре Паттиера лежал на палубе без сознания в луже крови и блевотины. Я надеюсь, что без сознания, потому что Микулич поднял его бесчувственное тело за воротник и пояс, пронес к поручням и выбросил за борт к акулам, кружащим весь день за кормой. Их привлек запах выброшенного за борт протухшего обеда. Паттиера больше не появился на поверхности. Вместо этого вода за кормой вскоре окрасилась кровью. Волны выбрасывали его останки на пляж весь следующий день, но их было недостаточно для похорон.
Мы с Тарабоччиа и несколько матросов оказались потрясенными свидетелями этой сцены. Микулич повернулся к нам.
— Видели, как он сам упал в море, а? Так, теперь вы двое, спускайтесь сюда, я с вами разберусь. Попытка убийства офицера? Вообще-то за это грозит смертная казнь. Но думаю, что вас двоих можно отпустить после хорошей порки.
На палубе появились боцман и старшина корабельной полиции.
— С вашего позволения, герр лейтенант, — сказал Негошич, — но порка отменена на морском флоте с 1868 года. И в любом случае, нужно сначала отдать их под трибунал, даже если бы пороть еще разрешалось. Если вы обвиняете этих двоих в покушении, со всем уважением, герр лейтенант, их нужно арестовать и отдать под трибунал в Поле.
Микулич улыбнулся.
— Это фольклор, боцман, сказочки нижней палубы. Порка была приостановлена реформами эрцгерцога Альбрехта, а не запрещена, и все еще может использоваться в экстренных ситуациях по усмотрению командира во время военных действий, в случае, когда нельзя созвать военный трибунал без необоснованной задержки. Ну так вот, я командир, мы в десяти тысячах миль от Полы и с тех пор, как утром мы отправили на берег вооруженные отряды, я считаю, что сейчас идут военные действия. Кто-нибудь собирается со мной спорить? — Он огляделся, желающих поспорить не нашлось. — Очень мудро. А теперь, друзья, мы запрем вас на ночь, пока парусный мастер не свяжет мне кошку-девятихвостку, и с утра, после восьмой склянки, зададим каждому из вас тридцать шесть ударов, что к сожалению, максимум, возможный по уставу. Но не переживайте, я прослежу за качеством каждого удара. Что касается тебя, черномазый, — он повернулся к Юнион Джеку, — я всегда хотел посмотреть, какого цвета ниггеры внутри. Вот завтра и посмотрим, да? Я вообще-то хотел бы привлечь к порке твоего друга Старборда. У вас такие сильные руки, что даже жалко их не использовать. Если он откажется, тогда я и его выпорю вместе со всеми.
Мы ничего не могли с этим поделать, не затевая мятеж. Такой вариант развития событий тем вечером шепотом обсуждался на нижней палубе, но в итоге большинство выступило против. Половина команды находилась на берегу с разведывательными отрядами. Если оставшиеся на борту захватят корабль и останутся у Понтиприта, то десантные отряды, вернувшись на фрегат, подавят мятеж — хотя бы потому, что на берегу находился почти весь арсенал корабля.
Поднять мятеж и выйти в море тоже не выглядело хорошим вариантом, кадеты почти наверняка примут сторону офицеров, так что для управления кораблем не хватит рук, а также на несколько месяцев придется бросить своих товарищей на произвол судьбы на острове, полном свирепых людоедов, пока их не спасет шхуна торговцев копрой или проходящая мимо канонерка. Да и в целом остается вопрос, что вообще делать после мятежа, даже если он удастся.
В 1903 году военный корабль, захваченный экипажем, имел мало шансов скрыться даже в самых отдаленных уголках Тихого океана. Большая часть островов – чьи-то колониальные владения, а телеграфные кабели доходили до самых отдаленных мест. Единственной надеждой на убежище оставались кое-какие республики Центральной Америки с ее нездоровым климатом. Самые молодые и, так сказать, ветреные члены команды «Виндишгреца» уже испарились в Кейптауне и на Кальяо, где с корабля сбежали семнадцать моряков. Оставшиеся в основном были профессиональными моряками с семьями на далекой родине, а не горсткой космополитов-беспризорников с полубака торгового судна.
У австрийского правительства были полные сведения об этих людях, и оно несомненно объявит их в розыск по всему цивилизованному миру. Ни один моряк с женой и детьми в Поле не воодушевился от перспективы провести остаток дней, плавая на торговом судне под вымышленным именем или вкалывая шахтером где-нибудь в джунглях Амазонии. В результате решение не приняли. Договорились отправить из Ост-Индии коллективную телеграмму протеста военному министру и императору.
Около трех часов ночи мы услышали стрельбу и бешеный топот ботинок на палубе. Поскольку всей команде приказали спуститься вниз на закате и запретили подниматься на палубу до побудки в половине шестого, то мы просто лежали в гамаках и прислушивались. Неужели все-таки вспыхнул мятеж? В кают-компании воцарилось тревожное настроение. Мы всей душой ненавидели Микулича, но знали, что в случае чего статус кадетов поставит нас на одну сторону с ним против нижней палубы. Около четырех часов с вахты спустился Тарабоччиа.