Страница 73 из 96
Хотя, быть может, такие капитаны просто чаще выживали, потому что из всех способов передвижения, придуманных человеком, океанский парусник, должно быть, являлся самым опасным. Спустя годы я читал где-то, что даже в десятилетие, предшествовавшее 1914 году, когда картография и береговые знаки улучшились до неузнаваемости по сравнению с тем, что было пятьдесят лет назад, зарегистрированный в «Ллойде» торговый парусник с большей вероятностью заканчивал свои дни на морском дне, чем его разбирали на верфи на дрова.
Командование такими кораблями требует мгновенных решений, решительных действий и железных нервов. Не помешали бы и способности принуждать непослушных, уставших или испуганных моряков выполнять приказы. Правда, на военных кораблях было полегче за счет больших экипажей и суровых санкций военной дисциплины, поддерживающих приказы капитана.
Хотя даже на борту торговых судов встречались очень эффективные капитаны — тихие, мягкие и не особо внушительные физически. И все-таки в целом, человек вроде Славеца фон Лёвенхаузена, наделённый бычьим голосом и внешностью баварского героического тенора, имел некоторые преимущества еще до того, как его нога ступила на палубу.
Все знали, что корветтенкапитан граф фон Фештетич — справедливый и достойный человек. Но при этом, нерешительный, довольно робкий и не способный навязать свою волю подчиненным.
Мы все презирали линиеншиффслейтенанта Микулича как личность. Но уважали его профессионализм, и, если бы пришлось выбирать, под чьим командованием находиться, его или Фештетича, большинство, стиснув зубы выбрало бы Микулича. В конце концов, какой смысл в хорошем человеке, если он выбросит корабль на подветренный берег во время шторма?
Фештетич безусловно знал, какого мы мнения о нём после унизительного провала попытки обойти мыс Горн. Плюс к этому, котировки его профессиональных навыков пострадали при инциденте с «Тапаханноком», когда только благодаря сообразительности Залески корабль не разнесли в щепки.
После Кальяо капитан удалился в свою каюту и предоставил управление кораблем офицерам — сомнительная политика, тем более что Микулич, как известно, ненавидел Залески, «этого скользкого поляка», и презирал «слабака» линиеншиффслейтенанта Свободу.
Мы видели капитана на воскресной службе, но в остальные дни недели почти не встречали. Редкими стали даже приглашения на обед в капитанский салон. Камбузный телеграф сообщал, что «Старик» превратился в беспомощного алкоголика, привязанного к койке с кляпом во рту, чтобы не дать ему откусить язык в ужасе от армии синих ёжиков, врывающихся через окно и ползающих на подволоке. Однако репортажи о белой горячке у капитана входят в инвентарь камбузных репортеров с тех времен, когда первый человек вышел в море, так что подобные басни шли на нижней палубе с большой скидкой.
В конце апреля мы поняли — что-то явно не в порядке. Стоял обычный теплый полдень, под нисходящим ветром паруса тянули так же ровно, как и последние три недели. Корабль шуршал по волнам на обычных семи узлах, и только волна за кормой напоминала, что мы двигаемся по плоской неизменной равнине кобальтово-синего цвета.
В четыре склянки свободных от вахты кадетов созвали на обеденные навигационные занятия, сегодня посвященные некоторым теоретическим аспектам гринвичского часового угла: коррекции небольших вариаций длины дня из-за годового оборота Земли вокруг Солнца, звездному году и прочим подобным вещам, которые хотя не имеют практического значения при движении корабля из пункта А в пункт Б, могут пригодиться у экзаменационной доски при продвижении молодого офицера от звания зеефенриха к званию фрегаттенлейтенанта.
Залески был занят до самого полудня, так что урок проводил капитан. Мы достали тетради и карандаши. Глобус, хронометр и секстант лежали на покрытом одеялом столе, доска установлена. Мы приступили к занятию.
Только когда мы перешли к вопросу о наблюдении неподвижных объектов по время движения, стало понятно: что-то идет не так.
— Известно, что свет проходит расстояние от Солнца до Земли за восемь минут, так что когда мы пользуемся секстантом, то наблюдаем не позицию Солнца как такового, а видимое положение, которое оно занимало восемь минут назад. Также нужно держать в голове, что наблюдения мы ведем с движущегося объекта, и это вносит дополнительные искажения в расчеты. Конечно, при движении на запад на борту корабля со скоростью семь узлов этой ошибкой можно смело пренебречь, настолько она мала. Но давайте обсудим случай, когда мы путешествуем вокруг света в районе десяти градусов южной широты на одном из дирижаблей графа Цеппелина. Если бы мы могли лететь со скоростью в тысячу морских миль в час, абсурдное предположение, но давайте примем его для целей нашего урока, тогда мы смогли бы идти в ногу с солнцем, то есть вращаться как бы вместе с планетой, в результате хронометр на борту тикал и отсчитывал бы время, а для нас все время длился бы местной полдень, двигающийся по планете вместе с нами. А если бы нам удалось двигаться быстрее тысячи узлов, мы смогли бы оставить солнце позади и заставить время идти вспять или ускорить его течение, двигаясь против солнца на восток. Факт в том...
Фештетич крутанул глобус так, что моря и континенты слились в одно серо-зеленое пятно.
— Факт в том, что если я смогу разогнать дирижабль быстрее скорости света, то выйду на орбиту Земли и вернусь обратно раньше, чем стартовал. Тогда, сделав необходимое количество стартов, я заставлю хронометр идти назад в реальном времени, вернусь в собственную молодость, когда я был таким же прыщавым кадетом, как вы, выбрал эту паршивую профессию и обрек себя на жизнь в этом болтающемся в океане деревянном ящике, полном вонючих хорватов и обманутых молодых идиотов, думающих, что они подписались на жизнь, полную приключений, как считал и я, но скоро обнаружат себя втиснутыми за стол, заполняющими бесконечные формуляры и обслуживающими тупых ублюдков! Да!
Он сломал указку об колено, разбросал обломки, сел за стол и разрыдался. На мгновение повисло неловкое молчание, прерываемое только приглушенными всхлипываниями капитана и смущенным шарканьем сорока с лишним пар юношеских ног. Должен ли кто-то утешить несчастного? Но ведь это капитан, первый после Бога... В итоге Макс Гаусс скользнул вниз и вызвал доктора Лучиени и капеллана, сказав, что капитан, похоже, получил солнечный удар.
Они отвели Фештетича в его каюту, и после мы долго его не видели, только иногда замечали, сидящим в кресле на полуюте, закутавшись в одеяло. Он смотрел на горизонт, тихонько что-то бормоча, а два крепких матроса наблюдали за ним с вант на случай, если он попытается прыгнуть за борт.
На следующее утро объявили, что капитану нездоровится, и его функции переходят к линиеншиффслейтенанту Микуличу до дальнейших указаний, а Залески будет назначен старшим офицером. Еще один офицер выбыл из строя, четвертый с тех пор, как мы покинули Полу. Что не так с этим кораблем? Предсказатели с нижней палубы — кок и парусный мастер — говорили, что несчастья связаны с каютой, набитой черепами мертвецов, и такими темпами будет большой удачей, если мы доберемся до Индийского океана и не потонем.
Утром первого мая мы подошли к берегу. Накануне вечером впередсмотрящие рапортовали о необычных облаках на западном горизонте. Также мы заметили водоросли и альбатросов, которые (как заверил герр Ленарт) редко путешествуют дальше чем на один день пути от берега. Весь тот вечер кру простояли у порочней полубака, раздувая ноздри нюхали воздух и просили всех «прикрыть варежку», если шум мешал чувству обоняния. Я спросил Юнион Джека, чем они заняты.
— Масса Отокар, я чую берег. Чую всякий лес, всякий жареный мясо на берегу.
Он оказался прав — на следующее утро появились темные, закрытые облаками пики гор над западным горизонтом. Вся вахта собралась на полубаке, наблюдая как корабль рассекает воду. Согласно нашим картам, это был остров Хива-Оа, самый северный из Маркизских островов, в то время французская колония.