Страница 65 из 96
Я взглянул на медальон. Довольно симпатичный жетон в память о первом причастии с витиеватым дизайном. На реверсе выгравировано каллиграфическим шрифтом: «Arciduca Giova
— Безумная, совершенно съехавшая с катушек парочка, — бормотал себе под нос Залески, пока мы брели вниз по тропинке сквозь бушующий ветер и снег.
Мы увидели моряков, столпившихся вокруг тусклого, мерцающего огонька керосиновой лампы.
— А вы особо не торопились! — заявил Кноллер. — Что там у вас стряслось? По звуку было похоже на кабаре. А мы тут мерзнем. Могли бы и пригласить внутрь. Если и есть где-то в мире место с более ужасной погодой, то я его не встречал. Кто они? Беглые заключенные? Безумцы? Отшельники? Я думал, что здесь живут только индейцы.
— Всего лишь охотники на выдр, старый чилиец и его жена. Он заявляет, что он наполовину швейцарец, потому и играет на аккордеоне. Мы просто не могли вырваться. Надо думать, к ним тут нечасто забредают посетители.
— Совершенно не удивлен. В любом случае, давайте вернемся на корабль, пока мы все схватили пневмонию. Я продрог.
Заблудившись по дороге в лесу, на рассвете следующего дня мы вернулись обратно в бухточку, промокшие и уставшие. Пока мы гребли на корвет, линиеншиффслейтенант Залески сидел необычно тихо, а как только мы добрались, прежде остальных прыгнул на сходни и забрался на палубу, скрывшись внизу в поисках капитана. Их беседа не продлилась недолго, потому что без пятнадцати шесть, как раз, когда я грел окоченевшие руки об оловянную кружку c кофе на батарейной палубе, наверху раздался вопль:
— Кадет Прохазка. Старший офицер корабля вызывает вас на палубу.
С такими вызовами не спорят, даже когда ты вымок, устал и продрог до костей. Я поторопился на палубу, где ждал линиеншиффслейтенант Микулич. Он пребывал в плохом настроении.
— Вызывали, герр лейтенант? — отсалютовал я.
— Прохазка, эти черномазые внизу понимают вас, а вы их?
— Разрешите доложить, довольно-таки хорошо, герр лейтенант.
— Отлично. А насколько хорошо они умеют болтать на немецком?
— Разрешите доложить, пока что очень плохо, герр лейтенант.
— Превосходно. Хорошо, немедленно тащите мерзавцев наверх, пусть спускают своё каноэ. Потом ступайте к оружейнику и принесите прочный деревянный ящик. От винтовок вполне подойдет. Еще прихватите парочку кирок и лопат у боцмана. Мы сходим на берег и займемся садоводством.
Иссиня-черные от холода и лишений девять кру вышли на палубу, как было приказано, и отправились занимать места в каноэ. Запрошенные предметы загрузили в лодку, и мы сквозь серые утренние волны отправились к обломкам «Святой Маргариты», оставив собственный корабль на якоре, качаться на волнах. По приказу Микулича мы высадились на галечный пляж около развалившейся хижины и рядка могил около нее.
— Отлично, начнем вот с этой. Прохазка, велите им копать.
Копать пришлось недолго, тела после той пьяной ножевой драки двенадцать лет назад похоронили неглубоко.
Когда мы выкопали первый комплект костей, Микулич произвел измерения.
— Метр восемьдесят два, слишком высокий. Попробуйте еще одну.
В итоге мы выкопали три скелета, прежде чем удовлетворили запрос Микулич касательно роста.
— Метр семьдесят два, этот должен подойти. Ну, чего ждете, собирайте его в ящик.
Собрать удалось не слишком много: жалкий набор костей, пара кожаных моряцких ботинок и ржавый складной нож. Мы также нашли несколько монет, немного аргентинских по десять песо и чуть-чуть английских медных пенни, новейший из которых был датирован 1889 годом. К моему удивлению, Микулич выбросил их в лес. Прежде чем мы сложили в ящик череп, Микулич взял его, смахнул грязь, приложил на место челюсть и критически осмотрел.
— Да, полагаю, при некотором воображении... Давайте, возвращаемся на борт.
Когда мы отплывали от берега, с края леса послышался крик. Женский голос.
— Герр лейтенант, подождите!
Милли Штюбель хромала по берегу на больных ногах. Мокрые и спутанные волосы облепили голову, всем своим видом она олицетворяла страдание.
— Герр лейтенант, возьмите меня с собой, прошу вас... — она схватила Микулича за руку. — Возьмите меня с собой. Не оставляйте меня умирать здесь, в этом ужасном месте. Я не сделала ничего плохого, клянусь. Это все его идея насчет страховки и корабля и этого всего. Я не увидела и гульдена из тех денег. Пусть меня посадят в тюрьму, если нужно, но только после того, как я еще раз увижу Вену, мамочку и сестренок. Заберите меня с собой, пожаааалуйста.
Ответ Микулича был типично точным и уместным — жесткий удар в лицо, опрокинувший ее ничком в воду. Пока мы отплывали от берега, она истерически рыдала. Последнее, что я видел — как она, заламывая руки в плаче, обращаясь к нам с мольбами, стоя на коленях на мелководье. Я отвернулся и стал смотреть на корабль. Через час мы подняли якорь и покинули берега полуострова Брекнок.
Глава тринадцатая
Подходила к концу последняя неделя февраля 1903 года. Уже дней десять как мы плыли в полный штиль с обвисшими, как кухонные полотенца, парусами. Корабль медленно покачивался на волнах тихоокеанского течения. Наконец-то самый большой мировой океан по праву удостоился своего имени.
Мы наслаждались попутным ветром от мыса Пилар до Вальдивии, где высадили на берег лейтенанта Родригеса-Крайтона после месяца пребывания на борту. В течение всего этого времени наш счётчик постоянно «тикал», накопив значительную сумму для выплаты в казну Чили в качестве сбора за услуги лоцмана.
Не то чтобы нам было слишком тяжело на пути к Вальпараисо, где пришлось провести два дня, чтобы выполнить срочный текущий ремонт и хоть немного исправить повреждения, полученные в водах мыса Горн. Но когда пятого февраля мы покинули Вальпараисо и направились вверх по побережью в расположенный в двух тысячах миль перуанский порт Кальяо, то в конце лета в южном полушарии наступил такой штиль, что «Виндишгрец» большую часть времени вместо ветра несло на север Перуанское течение.
Невыносимо тоскливо день за днем созерцать одну и ту же зеркальную гладь синего как сапфир моря с серо-коричневой полоской пустыни Атакама вдали, за которой возвышается розово-лиловый оплот Анд с покрытыми снегом вершинами.
Бесконечная протяженность чилийского пустынного побережья — одна из величайших опасностей, что подстерегает корабли при длительном плавании. Если в штиль слишком приблизиться к берегу, то прибрежная волна может вдребезги разбить корабль. Из-за отсутствия ветра уйти обратно в море он уже не сможет. Из-за крутого спуска морского дна невозможно даже бросить якорь.
Чтобы избежать этой угрозы, приходилось держаться по меньшей мере в четырёх милях от берега. Да, у нас имелся паровой двигатель, но требовался по меньшей мере час, чтобы поднять давление пара в котлах, да и в любом случае, после нашего «тура» по бухтам и протокам Магелланова пролива, угля осталась всего пара тонн.
Пополнить его запасы в Пунта-Аренасе мы не смогли, потому что исчерпали отпущенные на зарубежные закупки угля денежные средства на 1902 год, а казна не одобрила дополнительные расходы.
Но ничего страшного, сообщили нам телеграммой, еще остались лимиты 1902 года на австрийский уголь, так что нам нужно подождать зафрахтованный пароход из Европы, груженый пятьюстами тоннами богемского угля, который обошёлся в итоге четыре или пять раз дороже, чем если бы мы купили его в Пунта-Аренасе.
По условиям фрахта уголь должен был поступить в чилийский порт Консепсьон и дожидаться нас там. Но мы его так там и не увидели, что нас не особо удивило, поскольку нет чилийского порта Консепсьон. Есть одноименный чилийский город, удаленный от моря на несколько километров и обслуживаемый портом Талькауано. Вероятно, ошибке поспособствовало географическое положение: слишком маленькое расстояние между этими точками на мелкомасштабных картах Южной Америки, имеющихся в распоряжении Министерства финансов. Мы прибыли в Талькауано в конце января, но там никто не знал ни о каких австрийских пароходах и богемском угле.