Страница 7 из 21
Сформировалась стройная система центральных ведомств. Их тогда называли «избами» («Помесная изба», «Челобитенная изба», «Розбойная изба»), или приказами. Умножилось количество «приказных людей» (грамотных профессиональных чиновников) – дьяков и подьячих.
В 1550 г. вступил в силу новый Судебник, заменивший своего «предшественника» – маленький Судебник 1497 г.: тот содержал целый ряд устаревших за полстолетия норм. Новый свод общерусских законов оказался гораздо больше по объему. Он является аналогом современного уголовно-процессуального кодекса, но помимо этого содержит ряд важных норм по другим отраслям права[61]. Многие области Московского государства получили территориальные своды законов – «уставные грамоты»[62]. Приказные органы того времени работали в соответствии со специальными инструкциями, по значению и составу своему соответствующими современным профильным «кодексам». Известен, например, подобного рода документ, специально разработанный для Разбойного приказа. Он представляет собой аналог значительной части уголовного кодекса в современном понимании.
Церковь, ведомая св. Макарием, создала Великие Минеи Четьи, т. е. тот самый общерусский пантеон святых, а на соборе 1551 г. одобрила «Стоглав» – важнейший универсальный сборник, содержащий юридические, нравственные, вероисповедные и административные нормы. В нем же декларировалось исключительно важное для истории русского просвещения решение учредить по городам «книжные училища»[63]. На протяжении нескольких десятилетий московские митрополиты вели с правительственными кругами полемику о церковном землевладении. Государство всячески стремилось ограничить его, а еще того лучше – реквизировать владения архиерейских домов и монашеских обителей. Напротив, Церковь желала сохранить и преумножить свое достояние. В 1551 г. удалось прийти к приемлемому компромиссу: выходу поместий и вотчин из «службы» в пользу монастырей и архиереев были поставлены жесткие ограничения[64]. В честь казанской победы 1552 г. был воздвигнут великолепный Покровский собор[65], более известный нашим современникам как храм Василия Блаженного.
Это была великая по объему работа, и она была выполнена в необычайно короткий срок. Всего-то за десятилетие! Ко второй половине 50-х гг. XVI столетия главное реформаторам удалось завершить. Административно-политическая структура державы обрела черты устойчивости и здравой унификации.
Можно сказать, при Иване III Старая Русь очищалась в плавильном горне, вытекая оттуда чистым металлом России, а при Иване IV Россия отливалась в конкретные формы государственного бытия.
В марте 1553 г. царь слег с тяжелой болезнью, от которой не чаял оправиться. Он пишет завещание и велит привести к присяге царевичу Дмитрию Ивановичу бояр, а также князя Владимира Андреевича Старицкого. Большинство не изъявило воли к сопротивлению, некоторые сказались хворыми, но Старицкие не торопились повиноваться. Некоторые вельможи (кн. Д.Ф. Палецкий, кн. Д.И. Курлятев, казначей Н.А. Фуников-Карцов[66]) начали с ними переговоры, в которых явственно звучало предположение, что новым государем будет не малолетний Дмитрий Иванович, а Владимир Андреевич. Сильвестр также пытался помочь Старицким. Князь И.М. Шуйский, а также окольничий Ф.Г. Адашев затеяли настоящий скандал. «И бысть мятеж велик и шум, и речи многия в всех боярех, а не хотят пеленочнику служити»[67]. Сторонники и противники принятия присяги «бранились жестоко». Оказалось, что противников принесения присяги мальчику не столь уж мало… Сам царь с ложа болезни принялся воодушевлять верных ему людей. Оробевшим Захарьиным-Юрьевым, прямой родне царевича Дмитрия, он бросил: «А вы… чего испужались? Али чаете, бояре вас пощадят? вы от бояр первые мертвецы будете! и вы бы за сына моего и за матерь его умерли, а жены моей на поругание бояром не отдали!» Князя Владимира Андреевича пришлось принуждать к целованию креста, угрожая применением силы…
В конце концов, государь выздоровел, и вопрос о присяге на верность маленькому Дмитрию потерял актуальность. Но «боярский мятеж» показал Ивану Васильевичу в очередной раз, сколь зыбко его положение и сколь мало у него возможностей в случае скорой кончины обеспечить достойную судьбу своей семье. От него отошли доверенные люди, знать вновь принялась прикидывать, как бы переделить власть в отсутствие сильного монарха. Казалось бы, мощная партия сторонников царя позволяла ему питать добрую надежду на будущее. Но как знать, не была ли верность этих людей знаком тонкого расчета: ведь у Старицких были свои приоритеты, и не всем при их владычестве достался бы чаемый кус. А попечение о благе очередного царя-мальчика давало богатые возможности… Запахло вторым изданием «Шуйского царства». Та же Избранная рада не проявила особенной лояльности, скорее, напротив. И, видимо, царь не очень понимал, как ему дальше строить отношения с аристократическими «столпами державы», с Боярской думой…
Вскоре после событий, связанных с болезнью Ивана Васильевича, государь отправляется в длительную поездку по обителям, где получает разного рода советы от церковных деятелей, обладавших незаурядным духовным авторитетом. Среди них – св. Максим Грек (Михаил Триволис) и видный иосифлянин Вассиан Топорков, лишившийся архиерейской кафедры в годы «Шуйского царства». Князь А.М. Курбский впоследствии прокомментировал эту встречу последними словами, назвав Вассиана Топоркова «сыном дьявола» и обвинив его в дурных советах, поданных царю; с точки зрения беглого князя, именно они разрушили взаимопонимание Ивана Васильевича и Избранной рады[68]. Разумеется, Андрей Михайлович, как и многие аристократы того времени, склонялся к нестяжательскому лагерю русской Церкви. Еще бы! Домовитые сторонники св. Иосифа Волоцкого стерегли пуще глаза колоссальные земельные угодья Церкви – лакомый кус для знати! – в то время как нестяжатели готовы были с ними расстаться. Конечно, Курбский и не мог иначе отнестись к рекомендациям, поданным государю в духе укрепления его, монаршей, власти. За счет кого ее можно укрепить? Только за счет той же служилой аристократии, не очень-то допускавшей царя к делам правления. Влияние на Ивана Васильевича стяжателей (хотя бы того же Вассиана Топоркова), неуютно чувствовавших себя рядом с боярской вольницей, весьма возможно. В те годы их поддержка могла воодушевлять царя.
На протяжении второй половины 1540-х – середины 1550-х гг. наша аристократия сделала немало полезного для страны. Низкий ей поклон. Но и возжелала увековечить правящее свое положение на веки вечные, а это уже не требовалось никому, кроме нее самой. Рано или поздно подобное положение дел должно было привести к очередному острому конфликту с государем. Так и вышло – когда стали обсуждаться перспективы активной внешней политики[69]. Иван Васильевич вошел в противоречие с прежними своими ближайшими советниками и настоял на своем. Какие рычаги он при этом использовал, не вполне понятно. Возможно, создал партию своих сторонников из числа аристократов, одобрявших курс на активизацию усилий в западном направлении[70]. Во второй половине 50-х гг. XVI столетия, в связи с подготовкой и началом Ливонской войны, он выходит из-под контроля аристократического правительства, преодолевает авторитет Избранной рады и начинает проводить достаточно самостоятельный курс. Несколько лет спустя прежние лидеры Избранной рады оказываются в опале и сходят с арены большой политики.
Воля царя, прежде стесненная, теперь освобождается от ограничений и стремится к самовластию.
61
Так, например, в нем повышена норма крестьянских выплат за право покинуть земельный участок, прежде ими обрабатывавшийся.
62
Некоторые земли России имели уставные грамоты и прежде, так что их выдача была не столько нововведением реформаторов, сколько последовательной политикой.
63
Стоглав. СПб., 1863. С. 93–94.
64
Стоглав. СПб., 1863. С. 231–232, 302–303; Законодательные акты Русского государства второй половины XVI – первой половины XVII в. Л., 1986, № 5. Тогда же было ограничено право богатейших князей-вотчинников распоряжаться своими владениями.
65
Некоторое время именовался Троицким собором.
66
Или, иначе, Фуников-Курцев.
67
Царственная книга // Полное собрание русских летописей. М., 2000. С. 524.
68
Курбский А.М. История о великом князе Московском // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI в. М., 1986. С. 265–271.
69
Подробнее см. в Главе III.
70
Глинских и Захарьиных-Юрьевых даже при благожелательной позиции митрополита для этого явно не хватало. Возможно, дальнейший анализ дипломатических действий того времени, состава переговорщиков с западными соседями во второй половине 1550-х гг. и состава воевод в первых ливонских походах сможет дать ответ на вопрос о круге сторонников Ливонской войны в среде знати. Сейчас эта проблема недостаточно изучена. Можно твердо назвать лишь одного крупного сановника Ивана IV, активно, сознательно и тщательно выполнявшего предначертания царя в переговорах с ливонцами: это посольский дьяк Иван Михайлович Висковатый. – Граля И. Иван Михайлов Висковатый. Карьера государственного деятеля в России XVI в. М., 1994. С. 235.