Страница 13 из 21
Осадные орудия были поставлены на пожарище, передвинулись и туры. 11–14 февраля московский «наряд» возобновил разрушительную работу на новых позициях. Ядра разбивали замковую стену, достигая противоположной стены, защитники замка несли от них жестокий урон. Русские артиллеристы использовали зажигательные снаряды (то ли раскаленные ядра, то ли сосуды со специальной смесью). В замке полыхнули пожары.
Таким образом, казанский урок по части инженерного дела и артиллерии также был отлично усвоен государем…
Пушки били без перерыва на протяжении нескольких суток. Московские ядра уничтожили 20 % замковых стен, превратив их в подобие стариковской челюсти с выпавшими зубами… Гарнизон принужден был одновременно защищать замок, чинить стены и тушить пожары. Довойна устроил отчаянную вылазку, но она была отбита. За всю осаду русская армия потеряла менее ста бойцов, хотя защитники и нападающие как минимум трижды вступали в рукопашный бой. По тем временам это были ничтожные потери. Таким образом, положение обороняющихся стало безнадежным, в то время как московские полки готовились к решающему штурму. Он должен был состояться 15 февраля.
Но в этот день полоцкий воевода утратил твердость духа. Он сдал городское знамя и отправил епископа со священниками за ворота, чтобы те уговорили Ивана Васильевича начать переговоры о сдаче Замка. Царь захотел вести их только с самим Довойной, и тот вынужден был прибыть в русский стан, где смог выторговать лишь одно условие: жизнь. Уже после сдачи, по некоторым источникам, поляки попытались наперекор достигнутому соглашению организовать оборону. Однако и они в конце концов оставили позиции, когда царь пообещал отпустить их, беспрепятственно проведя со всем имуществом сквозь ряды московских полков. Обещание было впоследствии исполнено.
Великий Полоцк пал к ногам Ивана Васильевича. В городе была взята богатая добыча[113]. Он на шестнадцать лет стал частью Московского государства. На это время Иван IV добавляет к своему титулу слова «…великий князь полоцкий». Государь оставил там значительный русский гарнизон во главе с воеводами-ветеранами князьями П.И. Шуйским, П.С. Серебряным и В.С. Серебряным, а также велел построить новые, более мощные укрепления. Полоцкая шляхта, а потом и мещане отправились под охраной в Москву. Впоследствии часть полоцких шляхтичей обменяли на русских пленников, другую же часть отдали за выкуп – обычная для войн того времени практика.
Взятие Полоцка стало величайшим успехом русского оружия за всю Ливонскую войну, пиком военных достижений России в XVI столетии и к тому же личным триумфом Ивана IV. Лебедевская летопись, служащая основным источником по истории «Полоцкого взятия» 1563 г., в этом месте представляет собой запись очевидца. По всей видимости, «заготовку» для летописного текста готовил участник событий[114]. Так вот, в летописном тексте Иван Васильевич представлен как абсолютно самостоятельный в своих решениях полководец, полновластный хозяин армии, к тому смелый человек, иногда попадавший во время Полоцкой кампании в рискованные ситуации, но не терявший присутствия духа. Со времен Казани многое переменилось…
Иван Васильевич отправил было татар в направлении Вильно – развивать успех «Полоцкого взятия», однако боевые действия вскоре прекратились: литовцы запросили перемирия и получили его[115]. Для Великого княжества Литовского падение Полоцка было как гром с ясного неба. В долгосрочной перспективе оно инициировало процесс политического сближения Польши и Литвы, закончившийся их объединением в 1569 г. А в краткосрочной польский король Сигизмунд II Август вынужден был пойти на уступки литовско-белорусской православной шляхте, уравняв ее в правах со шляхтой католической (жалованная грамота от 7 июля 1563 г.). В этом акте видно стремление сплотить все наличные силы для дальнейшей борьбы с Московским государством. Известия об успехе Ивана IV прокатились по половине Европы, вызывая тревогу. Наоборот, в России полоцкую победу долго помнили и гордились ею. Известия об успехе 1563 г. вошли во многие летописи, в том числе и краткие летописцы.
Однако Иван IV недолго радовался своей победе. 1564 год крепко подпортил впечатление и от Полоцка, и то всей войны, начавшейся столь удачно.
Два русских корпуса, двинувшихся в пределы Литовской Руси, были разбиты на реке Уле (январь 1564 г.), и под Оршей (июль 1564 г.). Разгром вышел ужасный, потери оказались очень велики. В числе воевод были князь Петр Иванович Шуйский и боярин Иван Васильевич Шереметев – опытные, заслуженные, доверенные люди. Но на этот раз они явно оплошали и покрыли свое имя позором; сам Шуйский погиб. Воевод Захария Ивановича Очина-Плещеева и князя Ивана Петровича Охлябинина захватили в плен. Московской армии нанесли значительный урон: судя по летописи, одних только детей боярских было потеряно около 150 человек[116]. В апреле того же года сбежал в Литву князь Андрей Михайлович Курбский. Впоследствии он участвовал как один из командиров в литовских походах против Московского государства, и первый раз это произошло всего через несколько месяцев после его побега. В том же году воевод стародубских заподозрили в сговоре с целью передать город великому князю литовскому; дело кончилось для них казнями[117]. В том же году литовские войска вторглись на собственно русские территории. В сентябре крымцы совершили опустошительный набег на рязанские земли.
Русская армия не потеряла ни способности к обороне занятых ею территорий, ни способности дальше вести активные боевые действия в поле. И третий московский экспедиционный корпус достиг в ноябре успеха, хоть и незначительного: его поход в Литву закончился взятием Озерища. Однако впечатление от предыдущих бед, особенно от страшной резни на Уле, было ошеломляющим. К тому же потери в людях вряд позволяли теперь собирать столь же мощные соединения, как во время полоцкого похода. А поход на Минск, Новогрудок, Ревель и уж тем более на Вильно требовал очень значительных сил…
Конфликт между царем и служилой аристократией, очевидно, нарастает, до взрыва уже недалеко. В том же злополучном 1564-м гибнут либо по повелению, либо непосредственно от рук царя князья Михаил Петрович Репнин, Юрий Иванович Кашин и Дмитрий Федорович Оболенский-Овчинин. Первый и второй из них – участники нескольких удачных кампаний, в числе опытных воевод.
В декабре Иван Васильевич отправляется в поход к Троице, а затем к Александровской слободе, поход, закончившийся учреждением опричнины.
Трудно отделаться от впечатления, что именно военные неудачи, особенно после успеха, совершенного русскими полками под командой самого царя, привели Ивана Васильевича к мысли о необходимости этого странного учреждения. Последние полстолетия причину начала опричнины ищут в социально-экономической или в социально-политической сферах. Но, по всей вероятности, преобладающим фактором был все-таки сбой военной машины Московского государства, заставивший царя почувствовать всю шаткость своего положения. Со времен казанских походов Иван IV находился в состоянии вынужденного компромисса со служилой аристократией, поставлявшей основные кадры командного состава и значительную часть войск. Несколько десятков человек являлись на протяжении период с середины 40-х по середину 60-х гг. XVI столетия ядром начальствующего состава русской армии. Заменить их было некем, поскольку иного сословия, по организационному и тактическому опыту равного служилой аристократии просто не было. Иван Васильевич не жаловал ее и отлично помнил те времена, когда она фактически правила страной через голову юного, «игрушечного» монарха, но обойтись без нее никак не мог. Аристократические семейства, в свою очередь, не симпатизировали растущему самовластию царя, но отнюдь не планировали изменить государственный строй России. Таким образом, обе стороны поддерживали «худой мир». Он продержался до тех пор, пока не перестал удовлетворять и царя, и полудержавных княжат. Аристократическая верхушка, не вынося давления центральной власти, принялась «перетекать» в стан противника; но это полбеды: служилая аристократия московская регулярно бегала от царской опалы на литовский рубеж, чаще всего попадалась и каялась; некоторые ее представители даже успели повоевать на стороне врага, как, например, было с князем С.Ф. Бельским и окольничим И.В. Ляцким, ушедшими из московских пределов в 1534 г. Попытки перехода – как удачные, так и неудачные – стали привычным делом, но вряд ли это могло привести к катастрофическими последствиям. При Иване IV бегать стали чаще, чем при Василии III или при Елене Глинской. Хуже того, аристократия перестала быть надежным орудием управления армией. Невель, Ула, Орша и разор рязанских земель показали: высшее командование не справляется со своими обязанностями, оно не эффективно. Следовательно, для продолжения войны требуются перемены. Это ведь XVI столетие, а не XXI! Слабая армия любой державе того времени приносила скорый крах. Московское государство с 1492 г. без конца воевало с литовцами, а непримиримую, страшную, на взаимное уничтожение войну с татарами и вовсе унаследовало от далеких предков. Игры с перераспределением земельной собственности и изменениями в структуре высшей политической власти не должны заслонять простого факта: зазевайся воеводы, годовавшие на «берегу», прояви они недостаток боевого духа, и всему русскому расцвету можно будет заказывать гроб и могильную плиту. В XVI столетии наша цивилизация во всем ее великолепии висела на волоске, порой этот волосок истончался почти до невидимости, а пару раз не порвался только из-за великой любви Господней к нашей многострадальной земле… А значит, вялый верхний эшелон военно-служилого сословия не нужен был никому. Слабость выглядела хуже измены и опаснее самовольства.
113
После сдачи Полоцка, очевидно, в ходе разграбления его войсками победителя, пострадало католическое духовенство. Было также казнено несколько представителей иудейской общины, не пожелавших креститься.
114
В.И. Буганов предполагал, что этим очевидцем и участником был Иван Черемисинов. Но, скорее, роль летописца «Полоцкого взятия» сыграл Михаил Безнин, впоследствии видный опричник, дипломат и воевода. – См.: Володихин Д.М. Лебедевская летопись о взятии Полоцка в 1563 г. (вопросы атрибуции) // Вестник МГУ, сер. История, 1995, № 1.
115
А.Л. Хорошкевич видит в сворачивании русского наступления «грубейшую ошибку – не только тактическую, но и стратегическую», и строит на этом гипотезу, согласно которой бояре заставили царя согласиться на перемирие, пойдя на поводу у литовцев. А бедняга-царь не сопротивлялся, поскольку «не чувствовал в себе силы для реализации собственной внешнеполитической линии». – Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2003. С. 340. Ужасно любят интеллигенты поучать генералов и царей, указывать им на ошибки и т. п. Много бы Иван Васильевич навоевал по мартовской-то грязи!
116
Продолжение Александро-Невской летописи // Полное собрание русских летописей. М., 1965. Т. 29. С. 329.
117
Источники не позволяют уверенно определить, было ли на самом деле у стародубских воевод изменное намерение.