Страница 25 из 44
– И что?
– И посмотри: выкинет она её или накормит. Кто любит животных, тот добрый человек, а кто их не жалеет, тот сам дрянь! – объяснил Мазин.
– Это верно… а где же мне эту самую дохлую кошку взять? Если поймать да заморить какую-нибудь? – сморщившись, сказал Петя.
– Ну, и будешь сам дрянь, – отрезал Мазин.
– Ну вот… а говоришь… Легче уж совсем дохлую достать, так ту и жалеть нечего, раз она уже всё равно скончалась… а так… все кошки толстые, – припоминая всех знакомых кошек, говорил Русаков.
– Ну ладно! Выбрось всё это из головы. Садись. Говори честно: чего знаешь и чего не знаешь?
– Что ты не знаешь, то и я не знаю, – расхрабрился Русаков.
– Ну-ну! Я не знаю – так догадаюсь, – важно сказал Мазин. – Тебе со мной не равняться. А по правде, обоим подтягиваться нужно. Скоро экзамен. Придётся как-никак поработать.
Ребята взялись за учёбу.
Положив на колени учебник, Мазин экзаменовал Русакова, тут же проверяя и свои знания.
Когда оба начинали скучать, Мазин говорил:
– Последнее предложение: «Коля стукнул Петю по шее». Разбирай.
– Нет, ты разбирай: «Русаков положил Мазина на обе лопатки».
– Раньше положи, – говорил Мазин, обхватывая товарища поперёк туловища.
Начиналась борьба. Со стен летели пугачи и рогатки, мешок с сеном трещал по всем швам.
Ужинали порознь. Каждый у себя дома. Последнее время Петя стал разборчив в еде. Ворону пришлось выбросить, мороженую рыбу пустили в пруд на съедение ракам.
– Знаешь, Мазин, это кушанье как-то не по мне, – сознался товарищу Петя.
– А какие ещё фрикадельки тебе нужны? – ворчал Мазин, очищая котелок от вороньих перьев.
Ложась спать, Мазин размышлял о жизни: «Учиться хорошо можно. В конце концов это не такое трудное дело. Отвиливать, пожалуй, труднее».
И он сразу решил за себя и за Русакова – хорошо подготовиться к экзаменам. История с мелом тоже повлияла на Мазина.
«В общем, всё из-за одного лодыря вышло. Знай Петька грамматику – я бы не стащил мел. Не стащи я мел – Трубачёв не поссорился бы с Булгаковым, вот и всё… а какие товарищи были Васёк и Саша! Трубачёв и сейчас за Булгакова вступился, когда я сказал, что Сашка нюни распустил… Гм… а в общем, какая это дружба! Из-за одного куска мела всё вдребезги! Я бы так Петьку не бросил. Эх, жизнь!»
Мазин был благодарен Трубачёву за помощь по географии. Бывая у Васька в доме, он сблизился с ним и привык к нему, а поэтому всю вину перекладывал на Сашу, да ещё в самой глубине сердца сознавал и свою вину, которую, в свою очередь, перекладывал на Русакова, и, не в силах разобраться в этой путанице, засыпая, говорил:
– Эх, жизнь!
Глава 25. «Совершенно точно»
Васёк торопился. На втором этаже школы, в пионерской комнате, окна были освещены.
«Работают уже!.. Скорей надо! Сегодня Белкин переписывает, наверно».
– Иван Васильевич, Митя пришёл? – спросил он, пробегая мимо Грозного.
– Нет ещё… Сергей Николаевич в учительской, – сообщил Грозный.
«Эх, а я опоздал!» – подумал Васёк и, пробежав быстро по коридору, открыл дверь в пионерскую комнату.
Одинцов стоял посреди комнаты, держа в руках аккуратно исписанный листок. Ребята окружали его тесным кольцом. Увидев Васька, кто-то тихо сказал:
– Трубачёв!
Все лица повернулись к Трубачёву. Одинцов тоже обернулся и машинально спрятал за спину листок.
Трубачёв посмотрел ему прямо в глаза. Потом медленно протянул руку:
– Это про меня? Дай!
Одинцов, бледный, но спокойный, передал ему листок.
– Я не мог иначе… – сказал он.
Васёк пробежал глазами статью. Она пестрела его фамилией.
– Совершенно точно, – сказал он, криво усмехаясь и возвращая листок. – Совершенно точно… – повторил он и при общем молчании вышел из комнаты.
– Трубачёв! – упавшим голосом позвал Одинцов. – Ребята, что же вы! Остановите его!
– Трубачёв! Трубачёв! – понеслось по коридору.
– Митя! Где Митя? – волновались ребята.
Саша Булгаков подошёл к Одинцову и сел рядом с ним.
– Ты не из-за меня написал? – спросил он, моргая ресницами.
– Нет, я просто правду написал! – Одинцов поднялся. – Белкин, переписывай!
Ребята зашевелились, задвигались, горячо обсуждая случившееся.
Мнения разделились: одни обвиняли Одинцова и говорили, что он не должен был подводить товарища; другие защищали Одинцова.
– Он не имел права иначе! Он поступил честно! – кричали они.
В пионерскую комнату вошёл Сергей Николаевич. Он просмотрел стенгазету и прочёл статью Одинцова. Ребята стояли понурившись, работа шла вяло. Все ждали, что скажет учитель.
Сергей Николаевич подозвал Одинцова:
– Это с Трубачёвым ты просил посадить вас вместе?
– Да, с Трубачёвым и Булгаковым.
– Закадычные друзья? А кто же больше друг – Булгаков или Трубачёв? – спросил учитель, не глядя на Одинцова.
– Оба, – сказал Коля, мучительно краснея.
Сергей Николаевич положил руку на его плечо:
– Бывают, Одинцов, трудные положения у человека. Но если справедливость требует, то… ничего не поделаешь… – он улыбнулся, – надо себя преодолеть!
В комнату вошёл Митя.
– Вы давно здесь? – спросил он, вытирая платком мокрые волосы. – Какая-то труха с неба сыплется… Ну как? Познакомились с материалом?
– Познакомился, – сказал учитель, подвигая ему статью. – Тут много интересного.
Митя быстро пробежал глазами статью.
– Ого! Одинцов пишет про Трубачёва! Это новость! – Он вскинул на учителя глаза. – Д-да… Не ожидал от Трубачёва. Ведь он председатель совета отряда. Придётся поговорить.
Сергей Николаевич кивнул головой:
– Обязательно!
– О чём они? – шёпотом спросил у Одинцова Саша. Он чувствовал себя неловко и, когда Сергей Николаевич смотрел в его сторону, готов был провалиться сквозь землю.
– Не знаю, они между собой говорят… Им тоже неприятно всё это.
Когда Сергей Николаевич вышел, ребята бросились к Мите и, перебивая друг друга, стали рассказывать, что Трубачёв прочитал статью и ушёл.
– Экий недисциплинированный парень! Никакой выдержки нет. Придётся с ним поговорить по-серьёзному.
– Ну что ты, Митя, он же председатель совета отряда!
– Тем более должен знать дисциплину! – нахмурился Митя, подвигая к себе статью и перечитывая её снова.
Читая, он вскидывал вверх брови, всей пятернёй расчёсывал волосы и задумчиво глядел куда-то вбок. Потом щёлкнул пальцами по столу и весело, по-мальчишески спросил:
– А куда же делся мел?
Васёк не шёл, а бежал, натягивая на ходу пальто. На крыльце он чуть не сбил с ног Грозного и далеко за собой оставил его окрик:
– Эй ты, Мухомор, куда?
Пробежав школьную улицу, он наугад свернул в первый попавшийся переулок и оглянулся.
Кончено… Кончено… Одинцов не товарищ… Одинцов осрамил его перед учителем, перед Митей… Одинцов не подумал, что Васёк – председатель совета отряда, не пожалел товарища…
Васёк покачал головой: «Теперь у меня никого нет… ни Одинцова, ни Саши…»
Он вспомнил Малютина, Медведева, Белкина и других учеников своего класса. Никогда не заменят они ему прежних товарищей. На всю жизнь теперь он, Васёк Трубачёв, остался один.
Мягкий снег сеялся сверху на серые лужи, на чёрные островки сырой земли, на Васька Трубачёва.
А он всё шёл и шёл, низко наклонив голову, как человек, который что-то потерял и безнадёжно ищет.
О заметке Одинцова и о том, что Трубачёв сам не свой выбежал из пионерской комнаты, Мазин узнал от Нюры Синицыной. Она встретила его с Русаковым на улице и спросила:
– Не видели Трубачёва?
– Нет. А зачем тебе? – поинтересовался Мазин.
– Он, наверно, на редколлегии, – сказал Русаков.
– В том-то и дело, что он сейчас выскочил оттуда как угорелый. Ой, что было! Одинцов нам статью читал, а Трубачёв вдруг вошёл!
– Какую статью? – насторожился Мазин.