Страница 3 из 38
– Плотно поработали, коллеги. Приглашаю на чашку чаю в нашу факультетскую столовую. Выпускники там чего-то наготовили…
Выпускники, конечно, постарались, чего уж там. Но автор этих строк не садист, чтобы подвергать читателя изощрённым пыткам – описанием скромного стола для чаепития комиссии.
А вот обеспокоенность Рахмили Ахметовны без внимания оставить невозможно, потому как, при всей своей отстранённости от объективной реальности, доктор психологии угодила в самую точку. Александра Шишкина, с блеском завершившего обучение на учителя-словесника, стопроцентного городского мальчика, к добровольной ссылке на село могло подвигнуть только Нечто. Катаклизм! Катастрофа!! Армагеддон!!!
Да! Александр Сергеевич Шишкин являлся настолько урбанизированной личностью, что представить его на фоне сельского пейзажа можно было только в двух случаях: на весёлом пикнике или при неких форс-мажорных обстоятельствах.
Пикничок – это понятно. Буколистический фон в «пикничковой» ситуации – явление кратковременное и приятное. И созерцать его при хорошей погоде, в соответствующей экипировке, с приличными «фуражными» запасами, а также при прочем тщательно продуманном материально-техническом обеспечении, можно бесконечное количество раз, даже иногда растягивая на двое-трое суток: с тасканием рюкзака за спиною, с аскетизмом палаточных ночёвок и вливанием в уши гитарно-бардовских поделок под треск костра.
С форс-мажором – посложнее. На то это и обстоятельства непреодолимой силы. Впрочем, за двадцать один год, прожитый Александром на планете Земля, форс-мажорные обстоятельства у него возникали всего четыре раза. И все четыре раза они были связаны с родной «альма-матер», и все четыре раза подкатывали в сентябре. То есть были заведомо ожидаемы, однотипны и даже вполне заблаговременно преодолимы, но Александр сознательно встречал их лицом к лицу. И активно противостоял форс-мажорной напасти с упёртостью Ивана-крестьянского сына в его битве с Чудо-юдо змеем на Калиновом мосту.
Эти форс-мажорные обстоятельства выглядели несколько менее трагично, чем землетрясения, наводнения или буйные лесные пожары. Это были обязательные студенческие десанты на картошку – помощь пригородным совхозам в уборке урожая корнеплодов. Четыре года учёбы – четыре десанта. Первый месяц нового учебного года всегда накатывался корнеплодным форс-мажором: массовым ручным сбором на бескрайних полях вывороченных тракторными копалками картофельных клубней, свёклы, морковки и турнепса. Иногда образовывалась и сеча – капустных кочанов. Но чаще всего ударная битва шла за «картофан». Справедливости ради отметим: совхозное начальство встречало дармовую рабсилу радушно, кормили незатейливо, но сытно, размещали в очагах культуры – сельских клубах, щедро набивая матрацы сеном, даже выдавая старшим групп под роспись подушки и одеяла с простынями на каждую человеко-единицу. И местное население относилось к шумливому студенчеству с пониманием, без какого-либо злорадства – дескать, уж замарайте белы рученьки, нахлебники городские.
Некое исключение среди аборигенов составляла допризывная и только что отслужившая срочную в армейских рядах молодецкая поросль. Играли гормоны, и каждый вечер выхлопные газы от нещадно трещащих изделий отечественного мотопрома из Минска и Коврова удушливым сизым облаком окутывали ступени того или иного временно наполненного студентами очага культуры. Владельцы облезлых железных коней, ободренные дозами неизвестного спиртного, чаще местного производства, начинали традиционный штурм упомянутого очага, стремясь таким образом добиться благосклонности понаехавших городских барышень.
Мужеская часть временных обитателей «очага», как правило, штурм отбивала, особенно если в связке с филологами оказывались «конные» подразделения, или, попросту, «кони» – непобедимый отряд спортфака.
Спортфаковцы, как правило, селились где-нибудь отдельно, предпочитая местные спортзалы, а при их отсутствии – совхозные сеновалы и прочие места пониженного комфорта, но более удобные для тренировки мускулов. Физическая нагрузка на бескрайних полях битвы за урожай была для них явно незначительна, и, видимо, поэтому после трудового дня команды спортфака бодро прогуливались по сельпоселению. А может, попросту действовала привычка: спортфак всегда был добровольной опорой для милицейских сил охраны общественного порядка на улицах и площадях областного центра.
Хотя, нет, конечно, эта привычка тут ни при чём. Попросту хлопцы приходили навестить товарищей по институту. А тут эти местные мотоциклисты… Которые, конечно, очень скоро разъезжались… Правда, пару-тройку раз за сезон вовремя подоспевшее совхозное начальство или сила правопорядка в лице местного участкового оказывались как нельзя кстати.
Адреналиновая составляющая картофельно-свекольных форс-мажоров будоражила кровь и была сопоставима, по убеждению Александра, с эпизодами пенталогии о Кожаном Чулке Джеймса Фенимора Купера.
Примерно в этом же направлении рассуждал и Сашин отец – Сергей Петрович.
– Не хрен, – гудел он, в очередной раз заслыша про надвигающийся на единственного сына сентябрьский форс-мажор, – не хрен под мамкиной юбкой отсиживаться! А ты, мадама, – цыть! – пресекал в зародыше Сергей Петрович очередную попытку супруги спасти драгоценное чадо от ужасов пригородных плантаций. – Ты кого из него ро́стишь? Изнеженного белоручку или мужика?!
– Но и не мужика! – парировала Альбина Феоктистовна с профессиональной невозмутимостью и непреклонностью.
За четверть века супружества к раскатам грома мужа, высокого, богатырского телосложения и такой же силушки, без особых видимых усилий сгибающего на пятидесятом году жизни в пальцах медный пятак, она привыкла. С гордостью, особенно на людях, озирала его, задирая голову, так как едва доставала ему до плеча, но никогда и ни при каких обстоятельствах не дрожала от всех этих раскатов. Только морщилась при очередном наиболее оглушительном рыке.
– Ты хотя бы дома стены не сотрясай! – увещевала она супруга грудным контральто. – Ори в своём депо, а дома не заставляй меня мигренить.
– Ты опять?! Я сколько раз просил тебя избавиться от этого оскорбительного тона. Де-е-по! – передразнивал Сергей Петрович супругу, наливаясь багрянцем помидорных оттенков. – За столько лет так и не уразумела, что такое железная дорога! Да это кровеносная система государства!!
– Ага, а ты в ней, конечно, одно из сердец! Регионального масштаба…
– Чего ты несёшь! Сердце… хм… регионального масштаба… А ещё медик! Сердце в любом организме – одно!
– Ошибаетесь, милейший Сергей свет Петрович! Вон у жирафа – два, а у осьминога – три. И кстати, последний товарищ – с голубой кровью. Или червячка дождевого возьми, которых ты на рыбалках своих изводишь, – целых пять сердец!
– То-то его разорвешь, а ему хоть бы хны. Был один – стало два!
– А ещё есть отвратительнейшая на вид рыба миксина, такой здоровенный полуметровый червяк. У неё четыре сердца. Триста миллионов лет уже в водах мирового океана обитает. Хищница, падаль жрёт. Выгрызает дыру в теле, проникает вовнутрь и выедает трупы погибших морских животных изнутри…
– Альбина! Ты хотя бы перед обедом воздержалась!
– А что я такого сказала? Малость просветила ваше рыбацкое величество… Хорошо, пусть сердце будет одно – министр ваш, засевший в столице. А ты тогда кто? Эритроцит? Лейкоцит? Или ещё не оторвавшийся тромб?
– Я – заместитель начальника железной дороги, – веско бросал Сергей Петрович, благородно проглатывая сравнение с тромбом, но обычно добавлял: – И груз ответственности, лежащий на мне, несоизмерим с твоей клистирно-пробирочной вознёй. – При этом Сергей Петрович делал такую гримасу, которая могла заменить любое рвотное.
Тут уже взвивалась Альбина Феоктистовна, вторую пятилетку возглавляющая областную санэпидемстанцию.
Стрелка семейных весов при этих дуэлях иногда более часа моталась из стороны в сторону. На одну чашку весов валом сыпались рельсы, шпалы, стрелки, семафоры, сходы подвижного состава и виноватые стрелочники, на другую – жуткие эпидемии, пандемии, эпизоотии, эпифитотии, повсеместный мор и полчища грязноруких работников торговли и общепита без санитарных книжек, но склонных к ЗППП, как и к разведению в качестве домашних животных сальмонеллы и холерного вибриона.