Страница 5 из 161
Дойдя до качелей, Марья грациозно опустилась на сидение.
— Право слово, Павел Алексеевич, что вы всё молчите?! — рассерженно поинтересовалась девушка.
— Что бы вы желали услышать от меня, Марья Филипповна? — толкнул качели Василевский. — Вы писали, что соскучились без моего общества, но коли я понадобился вам, чтобы просто скрасить ваше одиночество, то простите великодушно, коли не оправдал ваших ожиданий.
— Поль, я вовсе не желала обидеть вас, — тихо произнесла Марья.
— Я вас понимаю, Марья Филипповна, — отозвался Василевский, продолжая раскачивать качели. — Насильно мил не будешь, особливо, когда есть более удачливый соперник.
— Помилуйте, Павел Алексеевич, — спрыгнула с качелей Марья и угодила в объятья молодого человека, — с чего вы взяли, что у вас есть соперник? — подняла она голову, заглядывая в серо-зелёные глаза генеральского сына и не предпринимая попыток отстраниться от него.
Она по глазам видела, что Василевский желал поцеловать её, но не осмелился, разжал руки, выпуская из объятий.
— Пожалуй, мне лучше уйти, Марья Филипповна, — пробормотал он и, развернувшись, стремительно зашагал прочь.
Днём позже, после завтрака в усадьбу пожаловал гость: князь Урусов собственной персоной. Из окна Марья видела, как спешился во дворе Илья Сергеевич и вошёл в дом. Дурное предчувствие сжало сердце. Кликнув горничную, Марья Филипповна послал ту узнать, с чем князь пожаловал. Вернувшись, Настасья не смогла толком ничего сказать, сообщила лишь, что его сиятельство заперлись в кабинете с хозяином имения.
Пока Марья в беспокойстве кружила по комнате, в кабинете Ракитина решалась её судьба. Илья Сергеевич, замечая весьма сдержанное отношение к себе барышни Ракитиной, рассудил, что наперёд следовало бы поговорить с отцом той, а уж потом с самой Марьей Филипповной, заручившись поддержкой её батюшки.
Филипп Львович визиту князя и обрадовался и одновременно испугался, предполагая, что Урусов сразу заведёт разговор о приданом. Дела в последнее время обстояли совсем уж скверно. Что Полесье, что Ракитино были уже не раз заложены и перезаложены. Он надеялся, что год отсрочки даст ему возможность поправить свои дела, и тогда можно будет с чистой совестью отдать скромное именьице в Ракитино в приданое за дочерью.
Филипп Львович не стал скрывать от потенциального зятя масштабов финансовой катастрофы, грозившей его семейству, но взял с того слово, что тайна сия останется между ними.
— Какова сумма по закладной? — поинтересовался Урусов.
— Тридцать тысяч, — удручённо вздохнул Ракитин, — и это только по Ракитино.
— Я погашу ваши векселя, — помолчав немного, отозвался Илья Сергеевич. — Пусть то станет моим свадебным подарком вашей дочери.
— По рукам, — протянул ему ладонь Ракитин.
Мужчины скрепили сделку рукопожатием, после чего Филипп Львович распорядился пригласить Марью в свой кабинет.
— Барышня! — вбежала в комнату взволнованная Настасья. — Батюшка ваш велел вам в кабинет спуститься.
— Зачем? — похолодело сердце в груди.
Горничная отвела глаза:
— Вот он вам и скажет, зачем, — пробормотала она.
Марья, едва переставляя ноги, дошла до отцовского кабинета и замерла перед дверью. Лакей поторопился распахнуть пошире белые с позолотой створки и, глубоко вздохнув, Марья ступила на порог.
— Мари, — радостно улыбнулся Филипп Львович, — Илья Сергеевич просил твоей руки. Ma сherie, как же я рад за тебя!
— Вы согласились? — выдохнула девушка, отказываясь верить очевидному.
Ракитин немного смутился. Он вовсе не ожидал подобной реакции. Удивления, изумления, то да, но в глазах любимой дочери плескался ничем не прикрытый страх.
— Да, — как можно спокойнее, ответил Филипп Львович. — Я ответил согласием от твоего имени.
Марья перевела взгляд на Урусова, невозмутимо взиравшего на отца с дочерью.
— Илья Сергеевич, отчего же вы меня не спросили? — набралась она смелости.
— Полагаю, mademoiselle, что в данном вопросе ваше слово не решающее, — нахмурился Урусов.
— Вот как! — страх уступил место ярости. — Так вот! Мой ответ, нет! Я не выйду за вас!
— Марья, опомнись! — схватился за грудь Ракитин.
Филипп Львович побледнел и осторожно присел в кресло. Не помня себя от гнева, Марья Филипповна даже не обратила внимания на то, как переменился в лице отец. Всё её внимание было приковано к князю.
— Вам стоило прежде меня спросить, ваше сиятельство! Нет! Нет! И ещё раз нет! Я не стану вашей женой, ни при каких обстоятельствах!
Урусов прищурился, разглядывая взбешённую девицу перед ним. Он всегда подозревал, что за обманчиво кротким обликом кроется бешеный темперамент, и нисколько не скрывал, что сие привлекало его ничуть не меньше, чем просто хорошенькое личико. Чувствовал он и неприязнь, что испытывала к нему девушка, потому и решил говорить не с ней, а с отцом прелестницы, но недооценил её упрямства, полагая, что воле родителя mademoiselle Ракитина беспрекословно покориться.
— Предлагаю вам хорошенько подумать, mademoiselle, прежде чем бросаться подобными заявлениями, — присел на краешек стола князь.
— Она подумает, Илья Сергеевич. Обещаю вам, — ослабевшим голосом, отозвался Ракитин. — Приезжайте завтра. Думаю, ответ будет иным.
— Тогда до завтра, Марья Филипповна, — попытался взять девушку за руку Урусов.
Марья демонстративно спрятала руки за спину и покачала головой, давая понять, что её мнение не переменится. Едва за князем закрылась дверь, девушка повернулась к отцу.
— Как вы могли, папенька?! Вы даже не спросили меня!
— Мари, — хрипло прошептал Ракитин, — скажи Прокопычу, пусть за доктором едет. Худо мне, Мари.
Ракитин старался держаться при князе и не выказать того, что отказ дочери принять предложение сиятельного соседа, весьма ощутимо ударил по его далеко идущим планам. Филипп Львович очень рассчитывал на поддержку Урусова и нисколько не сомневался, что и Марья поймёт всю выгоду от подобного союза. Может, он сам виноват в том, что долгое время, не желая уронить реноме семьи в глазах соседей, скрывал от своих близких, как шатко стало ныне их положение?
Едва Марья поняла, что Филиппу Львовичу и в самом деле сделалось худо, словно пелена спала с глаз, и собственные горести тотчас отступили. Распахнув двери кабинета, она велела лакею отправить кучера за доктором.
— Папенька, что с вами? — присела она подле его кресла.
— В груди давит, — побелевшими губами вымолвил Ракитин. — Сержа позови.
Марья метнулась прочь из отцовского кабинета. Брата она разыскала на заднем дворе, где он на длинном поводу гонял по кругу жеребца, приобретённого накануне.
— Серёжа! — позабыв о приличиях, Марья повисла у него на шее. — Батюшке худо!
Передав повод конюху, Сергей стремительным шагом направился к дому. Марья едва поспевала за ним. Серж первым вошёл в кабинет и тотчас повернулся к сестре, прижав её голову к своей груди. Филипп Львович лежал на полу около кресла, глядя остекленевшими глазами в пустоту.
Вырвавшись из объятий брата, Марья опустилась на колени подле отца.
— Папенька, — потянулась она дрожащими пальцами к его лицу.
Серж подхватил её и легко поднял, кликнув прислугу. Тело Филиппа Львовича перенесли в его покои. Приехавший доктор понадобился не почившему хозяину усадьбы, а его супруге. Елене Андреевне дали успокоительных капель и уложили в постель. Для Марьи всё было, как во сне. Засуетилась, забегала челядь. Наутро Сергей сам съездил в приход и привёз священника. Он же оповестил ближайших соседей и родню о кончине Ракитина-старшего. Несмотря на конец августа, дни стояли ещё довольно жаркими, потому с погребением спешили.
Первыми на отпевание приехали Калитины, а вслед за ними Урусовы, были и Василевские. Поль встал у гроба рядом с Марьей и всё время, пока длилась, панихида, незаметно держал её за руку.
— Мне жаль вашего папеньку. Он был хорошим человеком, — шепнул он ей на ухо и тихонько сжал её ладонь, чем вызвал новый поток слёз.