Страница 12 из 14
– Книги закрыть, конспекты открыть и принимать участие в разговоре на заданную тему, – рявкнул он. И этаким тоном не вызвал ни у кого сомнения в том, что все они должны сделать.
Вызванные к доске девчонки отвечали выученные темы в учебнике, но по каждой из них задавалось такое количество вопросов, на которые не было в книжках ответов, что все тут же засуетились после нескольких полученных двоек. Тревога и переполох прокатились по классу. Преподаватель негодовал, девчонки дрожали. От прежнего красавца не осталось и следа. Перед ними сидел разъяренный могучий бык и громовым голосом озвучивал двойки и колы всем опрашиваемым. Единственный конспект предыдущего занятия раскрытым лежал у Катьки на столе, сердце ее ликовало – все до единого ответы были записаны ею на прошлом занятии. Но попытки подсказать однокурсницам оказывались неудачными.
– Ну, кто-нибудь знает ответ хотя бы на один вопрос? – раздосадованно и устало прорычал Бурков.
Все посмотрели на Катьку – надо спасать положение. И она подняла руку. Она смело смотрела ему прямо в глаза, отвечая четко на поставленные вопросы, ничего лишнего, без эмоций, без ужимок и лишних слов. Он оглядывал ее восторженно и задумчиво, смягчаясь и меняя рычание на более нежный и вкрадчивый тон.
Одна – единственная пятерка за весь урок! Но радости у Катьки почему-то не было. В последующий час все тяжело дышали, стараясь успеть записать за преподавателем, но он словно играл с ними, ускоряя и ускоряя темп донесения научной информации. Многие не выдерживали скорости, бросали ручки и откидывались на спинки стула. Катька вошла в азарт и успела опять записать все от начала до конца.
***
Она стала блистать знаниями на каждом занятии по психиатрии, не забывая при этом делиться со всеми желающими, а если еще и повезет, то подсказать на уроке.
– Опять только Бондарь знает? – багровел «секс-символ» на следующем занятии, опросив уже нескольких человек. – Ну скажи им всем, раз они с первого раза не запоминают.
«Всезнающая» Катька охотно вставала и отвечала даже на самые сложные вопросы. Началась практика, всей группой девчонки ходили в психиатрическую больницу. Бурков сам им показывал и рассказывал про пациентов, про работу больницы. Катю он выделял среди всех учащихся. Он уже от кого-то узнал о ее желании учиться в институте и всячески поощрял это похвалами в ее адрес. Для Катьки такое отношение было непривычно. Многие преподаватели знали об этом ее желании, но были сдержанны в своих предположениях. Она заметила, что Бурков не только стал часто ее хвалить, но и как будто невзначай при всех брал ее за руку и обнимал сзади за плечи. Ее это смущало, и она отходила от него в угол. Девчонки завистливо косились в ее сторону, но никто здесь не мог сказать ей обидное слово, потому что Бурков тут же вставал на ее защиту и жестко высмеивал обидчицу, доводя остальных до хохота. А для Кати это еще больше было непонятно.
Небрежный раньше Виктор Васильевич стал приходить на занятия подтянутым, выбритым, в модной и дорогой одежде – в той, которую никогда не купишь в магазинах, потому что это был ДЕФИЦИТ. И советские люди точно знали, что на ком одето по блату, а что из магазинов. Вся группа вздыхала по нему и восхищалась его «мужским началом». Далее как-то Катька стала замечать Буркова беседующим с ее мамой, которая очаровательно смеялась, заглядывая ему в глаза.
А однажды вечером раздался звонок в их коммунальную квартиру! На пороге стоял, благоухающий дорогим парфюмом, сам «секс-символ». У Кати внутри все ахнуло. Мама торопливо, чтобы не видели соседи, завела его в их комнаты. Но куда там! Соседи уже через минуту знали о визите такой городской величины почему-то в семью брошенной с детьми женщины, да еще и старше его лет на пятнадцать. Из соседней комнаты Катька слышала разговор о лечении мамы, о каких-то нужных для нее лекарствах. Мама рассказывала ему о своих болезнях, о судьбе, которую Катька уже выучила наизусть, так как часто слышала хронику маминой жизни. В перерывах они звали ее к себе, но она так и не вышла до тех пор, пока не ушел преподаватель.
Мама начала издалека. Как трудно, мол, жить без поддержки. Неплохо было бы Катерине задуматься о личной жизни, что институт никуда не убежит и что бывают на свете этакие «сверхмужчины», которые и содержать смогут жену, и выучить. Екатерина, по своей «жирафьей натуре», пропускала эти слова без эмоций мимо ушей, но все же попыталась узнать у мамы, зачем он приходил. Мама расплывчато сказала, что Катя ему очень нравится, он хочет поближе познакомиться с ее семьей и помочь поступить ей в институт.
– «Что значит нравится..? Как это понимать…? – думала она. – У него есть жена, и Катька ее очень уважала. Мама тоже была в курсе. Тогда опять непонятно зачем нужны его посещения и к чему они приведут? Это ведь, в конце концов, неприлично! Неужели эти взрослые не понимают? И, наверняка, жене его все это не может нравиться. Замкнутый круг какой-то! – размышляла Екатерина. Маме она уже явно сказала, что никаких отношений с Бурковым не допустит. Радовало то, что ее никто не трогал, и если что-то и решалось, то на уровне самой мамы, которая, как была уверена Катя, зла ей не желает и поможет выбраться из этой ситуации».
Виктор Васильевич оказался очень настойчивым и целеустремленным, сумел войти в доверие ко всей семье, подружился со старшим братом, дарил подарки, читал стихи, был обаятелен во всех отношениях. Только Катька была непреклонна. Чем дальше развивались события, тем больше она закрепощалась и отодвигалась от него.
Их маленький город гудел слухами, бурлил ненавистью к «безмозглой нищей девчонке», которая хотела разлучить семью. В таких городках ничего нельзя было утаить. Событие такого рода развивалось как многосерийный фильм, в котором хотели принимать участие все жители. Началась практика перед государственными экзаменами. Катьке приходилось работать в больнице, где Бурков неотступно следовал за нею из кабинета в кабинет, привлекая внимание к себе всего коллектива, завораживая женщин своим могучим торсом и обаянием. После каждого его визита медсестры и женщины-врачи, издавая вздохи, восхищались им и шепотом ненавидели Катьку. Жизнь превратилась в кошмар. Недобрые взгляды, презрительные усмешки, язвительные слова в ее адрес она сносила молча, выполняя свою работу и стараясь спрятаться от обольстителя в других кабинетах, но это не помогало. Домой Катька возвращалась выжатая как лимон.
– Мама, я не хочу больше ходить на практику. Я не хочу встречаться с этими злыми людьми. Они ненавидят и унижают меня. Помоги мне уехать в другое место, хоть в деревню, мне там будет лучше! Он мне не нужен, он мне противен! – рыдала Катька.
– Что ты из себя представляешь? Ты ничего еще не добилась в жизни, – слышала она в ответ. – Ты ничто, запомни. Козявка! Еще рассуждать о людях берешься, – чеканила мать.
Катя через слезы смотрела на свою когда-то маму-подругу и не верила в происходящее. Что она говорит? Это не могут быть мамины слова! Зачем так жестоко?
– Мама, они сегодня заставили меня стоять в раздевалке принимать пальто у пациентов, и все смеялись надо мной. Я фельдшер или кто? Они уничтожают меня, я не хочу никого видеть! Я не стала этого делать и ушла совсем. Я же не мертвая, мама, я все вижу, во мне убивают личность!
– Да ты понимаешь, что ты творишь? Ты подчиненный человек и будешь делать то, что тебе будут говорить. Какая ты личность? Дерьмо ты собачье, вот кто ты. Личность она! Видели вы эту личность, которая ничего не умеет, но уже выбирает, что будет делать, а что нет. Завтра пойдешь назад, извинишься за свою дурь и работай там, где поставят.
– Но почему они меня все ненавидят? За что? Я ведь ни в чем не виновата, – продолжала рыдать Катя. – Я его не хочу видеть. Я ничего от него не хочу. Зачем я ему?
– Другая бы радовалась! А эта принцессу из себя корчит, – шипела мать. – У него серьезные намерения. Жениться он на тебе хочет, а ты все хвостом вертишь! Такие женихи на дороге не валяются!