Правила магии

Ночь действительно выдалась пасмурной. В небе клубились тяжелые тучи, предвещая грозу. Воздух трещал и искрился накопившимся электричеством. Обычная массачусетская погода, непредсказуемая и капризная. Когда сестры вышли на улицу Магнолий, начался мелкий дождик. К тому времени, как они добрались до парка, дождь лил уже сплошной стеной. Сестры промокли до нитки. Френни попыталась выжать воду из своих длинных волос, и вода была красной. Вот тогда она и поняла, что они с Джет совершили ошибку.

Братья мчались сквозь толщу ливня по опустевшему парку. Даже лебеди спрятались под кустами. В небе прогрохотал гром.

– О нет, – прошептала Джет, ошеломленная таким поворотом судьбы, еще не свершившейся, но уже приготовившейся свершиться.

Джет с Френни махали руками и кричали парням, чтобы те бежали назад, в безопасное место, но при таком грохоте и ливне мальчишки не видели и не слышали ничего и продолжали упорно бежать вперед. Сестры стояли на берегу пруда, когда ударила молния, но за миг до того, как небеса озарились раскаленными вспышками, Френни почувствовала запах серы. Братья упали одновременно. Сначала они пошатнулись, словно нарвавшись на выстрел, а потом рухнули наземь. От их тел поднялся синеватый дымок.

Френни схватила Джет за руку и потащила домой. Где-то поблизости уже ревели сирены, и полицейские машины съезжались к парку. Если сестер здесь застанут, их наверняка заподозрят в злодействе. Они же девчонки из Оуэнсов, и какая бы ни случилась беда, их обвинят первыми.

Они прибежали на улицу Магнолий и ворвались в дом через заднюю дверь. Даже поднявшись к себе на чердак, они слышали рев полицейских сирен. Люди в городе говорили, что это был несчастный случай. Говорили, что молния непредсказуема и парни сами сглупили, что пошли в парк во время грозы, да еще ночью, да еще почему-то в воскресных костюмах. Но Френни знала, что это был никакой не случай. Это было проклятие.

Они надели пропахшие нафталином «кусачие» черные платья, которые откопали на чердаке, но постарались держаться подальше от толпы скорбящих и не выходить из тени под вязами на краю кладбища. Джет плакала, но Френни лишь хмурилась, кусая губы: в произошедшем она винила себя. Эйприл говорила правду. Любовь, даже в самых умеренных ее проявлениях, превращается в пагубу в их руках.

Когда сестры вернулись домой, взмокшие в своих шерстяных платьях, Изабель налила им по стакану лимонада с вербеной и дала добрый совет:

– К местным лучше не подходить. Они никогда нас не понимали и никогда не поймут.

– Это их проблемы, – заметил Винсент, который как раз зашел в кухню.

Возможно, Винсент был прав, но с того дня сестры почти не выходили на улицу – только в сад. Они не хотели, чтобы произошло еще больше трагедий, но было уже поздно. Парни не обращали внимания на Френни с ее хмурым видом и кроваво-рыжими волосами, но Джет стала легендой. Красивая девушка, ради которой не жалко и умереть. Парни ходили к их дому, чтобы хоть издали на нее посмотреть. Когда они видели Джет в глубине сада – Джет с ее длинными черными волосами и губами сердечком, – они совершенно теряли голову, несмотря на судьбу их предшественников или, может быть, именно из-за нее. Винсент выходил, кидался в них помидорами и заставлял их бежать без оглядки одним щелчком пальцев, но все без толку. Только за один день двое потерявших рассудок парней совершили бессмысленные безумства из-за любви к девушке, с которой даже ни разу не разговаривали. Чтобы доказать свою храбрость, один шагнул прямо под поезд, идущий в Бостон. Второй привязал к ногам железные болванки и нырнул в озеро Лич-Лейк. Не выжил ни тот, ни другой.

Узнав об этом, сестры пришли в ужас. Они заперлись у себя на чердаке, не вышли к ужину и не стали разговаривать с тетей. А ночью выбрались из комнаты через окно и залезли на крышу. В небе мерцали звезды, миллионы звезд. Так вот что такое проклятие Оуэнсов. Возможно, сейчас оно стало еще сильнее, потому что его так никто и не смог преодолеть. Перед ними лежал целый мир, но этот мир был для других, не для них.

– Нам надо быть осторожнее, – сказала Френни сестре.

Джет кивнула, потрясенная событиями этого лета.

В ту ночь, прямо на крыше под звездным небом, они поклялись, что никогда никого не полюбят.

Френни сказала Джет, что ей не надо ходить на похороны парней, чьих имен она даже не знает. Она не отвечает за чьи-то чужие неразумные действия. Но Джет все же пошла, тайком выбравшись через окно. Она стояла в высокой траве: волосы собраны в пучок на затылке, лицо белое, словно снег, глаза покраснели от слез. Она надела черное платье, хотя на улице все плавилось от жары. Заупокойную службу проводил все тот же священник, что и на первых двух похоронах. Теперь, когда ветер переменился, Джет слышала его голос, цитирующий Коттона Мэзера.

Семья есть питомник всякого общества и первое объединение рода людского.

Джет заметила среди деревьев парня в черном плаще. Парень шел в ее сторону. Он держал руки в карманах, и у него было хмурое, сосредоточенное лицо. Как и сама Джет, он был одет слишком тепло для такой жаркой погоды.

Пройдя через пустыню и претерпев многие лишения, мы войдем в Землю обетованную.

Сперва Джет подумала, что ей надо бежать. Возможно, это очередной воздыхатель, готовый на любое безумство, чтобы завоевать ее сердце. Но высокий красивый парень даже не посмотрел в ее сторону. Он смотрел на священника, продолжавшего говорить.

– Это мой папа, – сказал он, по-прежнему не глядя на Джет. – Преподобный Уиллард.

– Они убили себя из-за меня, – выпалила она. – Им казалось, что они в меня влюблены.

Парень внимательно посмотрел на нее. У него были серо-зеленые глаза, очень серьезные и спокойные.

– Ты здесь ни при чем. Это была не любовь.

– Да, наверное, – задумчиво проговорила Джет. – Любовь не должна быть такой.

– Она не такая, – уверил ее незнакомец.

– Да. – Что-то странное происходило с Джет. Рядом с этим спокойным, серьезным парнем ей было так хорошо и уютно. – Да, ты прав.

– Те, кого любят, не умрут. Любовь и есть Бессмертие, – сказал он и рассмеялся, поймав на себе изумленный взгляд Джет. – Это не я придумал. Это Эмили Дикинсон.

– Мне нравится, – сказала она. – Я люблю Эмили Дикинсон.

– Мой папа не любит. Считает ее порочной.

– Это неправда. – За лето Джет стала горячей поклонницей творчества Дикинсон. – Она была великим поэтом.

– Я не понимаю многого из того, во что верит отец. Это какая-то бессмыслица. Например, он с меня шкуру сдерет, если увидит, что я разговариваю с тобой.

– Со мной?

– Ты же из Оуэнсов, да? Его трясет при одном только упоминании о вашей семье. Он мечтает, чтобы Оуэнсы исчезли с лица земли. Опять же, средоточие пороков.

Возможно, именно из-за этих слов они отошли еще дальше в глубь рощи, где их никто не увидит. Их беседа вдруг сделалась тайной и важной. Свет сочился сквозь густую листву золотисто-зелеными полосами. Им было слышно, как скорбящие поют «Не разомкнется наш круг».

– Мы в родстве с Готорном, – сказал парень, – но папа мне запрещает читать его книги. Даже не знаю, что будет, если я ослушаюсь. Наверное, меня накажут до конца жизни. По крайней мере, пока я не уеду из города, а уеду я скоро, можешь не сомневаться. Папа установил столько запретов и правил!

– Как и моя мама, – призналась Джет. – Она говорит, это для нашей же пользы.

Парень невесело улыбнулся.

– Знакомая песня.

Его звали Леви Уиллард, и у него были большие планы на жизнь. Он поступит на факультет богословия, даст бог – в Йельском университете, получит диплом и уедет на Западное побережье, подальше от этого городишки и от папы с его ограниченными представлениями. Он проводил Джет до дома на улице Магнолий. Это было уже на закате, и к тому времени Джет узнала о Леви столько, сколько не знала ни о ком другом. Близился конец лета, в траве стрекотали сверчки. Джет вдруг поняла, что ей не хочется, чтобы лето кончалось.