Страница 13 из 19
Вот когда появляется та полнота души, в которой не то чтобы приходят ответы на вопросы, а снимаются все вопросы. Душа вырастает и перерастает свои вопросы. И уже нет разделения на Божию пустыню и меня. Мы – одно. Божия Бесконечность и есть моя бесконечность. Величина моя, моя собственная, здесь не имеет ни малейшего значения. Целая звезда, и Луна, и Солнце перед Богом – перед Бесконечностью этой – такая же крупинка, как и я, человек! И я – как они. И мое сердце говорит с каждой искринкой света, как звезда с звездой… Вот это и есть рай…
Вот они – другие чары, белые, чистые, в противоположность черным, демоническим. Красота, которая не губит, а спасает душу…
Демон – враг Богу, но Бог – не враг демону. Демон сам себя извергает из Целого. Но Целое открыто ему и всегда, всегда готово принять блудного сына в свое лоно. Вход в рай открыт всякому, кто только сбросит на пороге, как грязную обувь, грех – свою обособленность, свое, отделенное от мира, «я». Велико ли оно, как Солнце, это «я» – или мало, как мушка, – перед Богом они равны, равно ничтожны.
Сбросить отдельность, причаститься… Так просто! И ничего нет труднее на свете. Самая великая тварь, светоносный ангел взял и отделился когда-то, и вот ведь целую вечность блуждает он «в пустыне мира без приюта» и не хочет, не хочет войти в открытые врата. Все, что угодно, только не это! И как он прельщает души своей силой, своей красотой, своим страданием!.. Как чарует… Как свободно летает по миру, проникает в каждое окно, во множество книг и душ… И нельзя сказать, чтобы великая русская литература не боролась с его чарами. Боролась. Но, может быть, только Достоевский затмил демонический блеск другим, чистым светом, собранным в душе Мышкина, Сони, Хромоножки, Алеши. Зло нельзя победить огнем и мечом. Зло можно только погасить так, как солнце гасит звезды. Пока зло чарует людей, с ним ничего не поделаешь. Его победит только тот, кто разрушит чары.
Демон – Божий первенец, самое прекрасное творение. Когда и почему он отпал от Творца своего? Может быть, начало домирной мистерии (которая продолжается по сей день) именно в этом невинном слове: самое. Самый прекрасный. Прекраснее других (самее). Взглянул на себя, взглянул на других. Сравнил. Да ведь и как не сравнить? Он так сильно чувствует красоту, он так любит! А рядом такое несоответствие! Такие мелкие души!..
У Врубеля есть два Демона: Демон сидящий и Демон поверженный. Сидящий Демон полон огромного обаяния. Он бесконечно поэтичен. Его тоска – высокая тоска. И вовсе еще не отторгнут он от мира Божьего, а только от людей, которые не разделяют его души, не платят любовью за любовь. Это поэт, не понятый миром. Другое дело – Демон поверженный. Он воистину повержен. В нем еще есть величие. Но какое мрачное, наводящее ужас!.. Он пуст от жизни и любви. И оттого, что все еще живет, – наводит ужас, как живой мертвец. Хотя в нем все еще есть страдание. Но вместе – такая злость, такая мертвая злость… А ведь это одна и та же душа, проделавшая путь от «люблю сильнее всех» до полного отсутствия любви…
Любовь есть бытие истинное, имеющее жизнь в себе самой, внутри. Совершенная Любовь не имеет ничего внешнего. В сердце вмещается весь мир. Ничего не извергается из сердца. Оно причастно всему. И все причастно ему. Отдельности нет. Но как только душа сравнила себя с кем-то другим, как только отметила свое превосходство, появилось внешнее пространство и начало вытягивать душу из себя самой, затягивать вовне. Душа начинает присваивать себе права большие, чем у других (права лучшего: справедливость), начинает выравнивать и перекраивать мир, созданный Богом, и вдруг незаметным образом приходит к неожиданному финалу: «лучшесть», ради которой прощалось и позволялось столь многое, исчезает. Чувство красоты и, наконец, сама любовь, не разделенная миром, мстившая миру за то, что не разделена, – сама любовь эта исчезает, уступая место злобе… А значит, бытие истинное уступило бытию кажущемуся. Ибо в злобе и мести нет бытия. Есть только его оболочка.
Многие романтические герои начинают с того, что они много лучше мира, а кончают тем, что становятся много хуже. И Алеко, убивающий Земфиру и ее любовника, вряд ли принесет в мир свободу, которой жаждет («Ты для себя лишь хочешь воли»). А лермонтовский Арбенин, убивающий свою Нину?
И все-таки и Алеко, и Арбенин еще любили. Ужасно, эгоистично, любовью-обладанием, но все-таки какая-то сильная страсть, какая-то искра жизни… Постепенно и она гаснет. Тот, кто там, в пустоте, не любит совсем, нисколько, никого – и все-таки живет, живет… Вот что такое ад… Так что там – никаких надежд? «Входящие, оставьте упованье»?.. (Данте) Нет, это не совсем так. Никаких надежд только для того, кто не хочет преобразиться, кто упорствует в желании быть таким, каким сам сделал себя. А возможность преобразиться остается всегда. И эта возможность, эта последняя надежда – в страдании. Ты уже не можешь любить, но если ты страдаешь от этого, еще не потеряна надежда на воскресение. Если душа сумеет выдержать страдание, – если пройдет свой «квадрильон»13, может наступить новое рождение; может произойти чудо.
Но демонические натуры обычно и в страдании остаются демоническими, то есть не несут свое страдание как тяжкий дар, как доверенную ношу, а используют его как последнюю попытку ощутить наслаждение. Неспособная любить душа, окруженная ореолом мученичества, привлекает к себе, влюбляет в себя другие души и питается этой влюбленностью. Такая демоническая натура сражается с любовью на ее же поле. Демона любят. И как любят! До забвения всего мира, до забвения собственной души. Когда Тамара, которая уже не в силах сопротивляться, уже завоеванная, околдованная им, чуть слышно шепчет: «А наказанье? Муки ада?» – Демон отвечает: «Ну, что ж, ты будешь там со мной».
Демон ли, Печорин или Ставрогин – все они окружены женщинами, готовыми идти за ними на край света, и все на вопрос Тамары, Мери, Даши отвечают или могли бы ответить точно так же. Исчерпывающий ответ. Последний всплеск сомнения гаснет. И только Хромоножка на предложение принца Гарри14 жить с ним в угрюмом горном ущелье всю жизнь, говорит насмешливо и брезгливо: «Ни за что не поеду! – Даже и со мной? – А вы что такое, чтобы я с вами ехала? Сорок лет сряду с ним на горе сиди… Ишь, подъехал! И какие, право, люди нынче терпеливые нашлись. Нет, не может того быть, чтобы сокол филином стал. Не таков мой князь!»
Она любила в нем истинно прекрасное, а он – самозванец. Как только увидела, так и разлетелись чары. Эта полоумная (с обычной человеческой точки зрения) наделена высшим умом и даром различения духов. Она может спутать факты, даже подчас смешать лица (обличья), но души она не смешает никогда. Она хорошо знает, что Шатушка – родной, голубчик, что Даша – ангел (с первого взгляда видит), что ее Лебядкин – лакей; и всех господ и дам в ставрогинской гостиной, считавших ее за идиотку, она насквозь увидела и пожалела: «Посмотрела я на вас всех тогда: все-то вы сердитесь, все-то вы перессорились, сойдутся и посмеяться от души не умеют. Столько богатства и так мало веселья – гнусно мне все это». Во внешнем – неважном – Марья Тимофеевна легко спутает, но во внутреннем…
Так как же в Ставрогине-то запуталась? Не запуталась. Он сам в себе запутался. Не сразу же стал он огненно-черным. Сперва в нем было только одно: пламя, которое постепенно остывало. Не так скор путь от восторженного мальчика, плакавшего на груди своего учителя, до поверженного демона. И на пути этом созерцались многие возможности. Была среди них и возможность любви к Христу. И Ставрогин примеривал ее к своей душе: подойдет ли? Наверно, в один из таких моментов увидела его впервые Марья Тимофеевна и сердцем своим поняла, что именно это и идет к его душе больше всего на свете. Что в это же время он примерял одежды князя тьмы, она еще не знала. А если бы знала? Кто знает, что было бы, если бы знала… Но она не знала, а он хотел ухватиться за нее, как за последнюю надежду на светлый исход.
13
«Братья Карамазовы». Образ Ивана: квадрильон вёрст, которые душа грешника должна пройти до рая.
14
Гарри – прозвище Ставрогина.