Страница 22 из 52
- Миллион долларов и освобождение из тюрем их приятелей.
- Это не имеет ничего общего с тем, что случилось с миссис Ллойд, ее ребенком и Тимом. Да в конце концов, может, никому и не нужны этот миллион долларов и освобождение заключенных.
- Что ты имеешь в виду?
- Женскую интуицию, - сказала Джанет. Она с трудом улыбнулась. - Тебе не приходит в голову, что мы уловили самую суть дела, но не можем разглядеть ее?
- Не приходит. Что за ахинею ты несешь?
- Селлерс зарабатывал деньги и создавал себе репутацию, унижая и уничтожая людей, - сказала Джанет. - Может, кто-то из них хотел устранить Селлерса. Может, вся эта шумиха с похищением всего лишь дымовая завеса.
- И это ты называешь женской интуицией?
- Ты сам ею заинтересовался. А если серьезно, убийство Селлерса предельно идиотский шаг со стороны похитителей. Разве не так?
- Случайность. Они этого не хотели.
- Может быть.
- Но почему же они захватили и сенатора Вардона?
- Они искали момента, чтобы похитить Селлерса, - предположила Джанет. Неожиданно он оказался в компании Вардона. Так что они заодно прихватили и сенатора.
Питер занялся трубкой, которую забыл раскурить из-за звонка Бача.
- У тебя интересное, чисто женское мышление, - наконец сказал он. - Имя Джереми Ллойда, возглавляющее список заключенных, подлежащих освобождению, прямо указывает на Вардона. Первая записка от похитителей была подсунута под дверь его номера сразу же после полуночи, когда Закари и нашел ее. Селлерс был еще жив и, по мнению медэкспертов, погиб только через два часа. Вне всякого сомнения, ключевая фигура - это Вардон. Если кто-то и оказался неожиданным участником игры, то это Селлерс.
- Так почему же его убили?
- Селлерс совершил какую-то оплошность, - предположил Питер. Он помолчал, размышляя. - Может, он кого-то узнал, и похитители поняли, что не могут отпустить его.
- Тем не менее он предоставлял ценность для торговли, - сказала Джанет. - Мертвый, он катастрофически уменьшает их шансы получить то, что им надо. Его могли убить позже, по завершении сделки. Или, по крайней мере, они могли подождать ее окончания и лишь потом выкинуть тело в кювет.
- Ты зря теряешь время в своей Портовой комиссии, - ухмыльнулся Питер.
- То есть?
- Тебе следовало бы писать детективы.
- На них не проживешь, - сказала Джанет. - Ты интересовался, как работает женская интуиция. - Она снова улыбнулась, на этот раз раскованнее. - Имею ли я право на последнее слово?
- Сколько угодно.
- Тот факт, что они выбросили его труп на Парквей, где Селлерса не могли не найти, говорит о том, что сделано это было сознательно. Они хотели, чтобы тело было найдено.
- Зачем?
- Бог знает. - Она покачала головой. - Может, стоит подойти с практической точки зрения. А то меня уже мутит от этих дешевых фантазий.
Питер включил радио и направился на кухню налить кофе. За первые же часы курс акций на бирже пошел вниз. Нерешительность, с которой правительство отнеслось к попытке шантажа, похоже, губительным образом сказалась на финансовом климате. Конечное решение должен был принять лично президент - или хотя бы взять на себя ответственность за такое решение. Решение, которое, несмотря на все соображения здравого смысла, подвергает человека проверке: подчинись, освободи двадцать восемь преступников, вручи миллион долларов - и над твоей слабостью будут потешаться и втайне и открыто. Или жестко стой на своем и прими на себя ответственность за хладнокровное убийство двух известных граждан - а может, и более чем двух, если похитители осуществят свои угрозы. В данный момент президент знает, что один из заложников уже мертв. Как это повлияет на его решение?
Ведь это год выборов.
Вот и настал момент оповещения. У диктора дрожал голос.
"Леди и джентльмены! Я только что получил срочное сообщение. На трассе Хатчинсон-Ривер-Парквей, к северу от города, было найдено тело Сэмюэла Селлерса, известного политического обозревателя. Мистер Селлерс был убит выстрелом в голову. Полиция считает, что тело было выкинуто из проезжавшей машины. В данный момент мы не располагаем подробностями. - Слышно было, как диктор с трудом перевел дыхание. - Не может быть никаких сомнений, что похитители настроены более чем серьезно. Теперь я переключаю вас..."
Питер выключил радио.
- Этим утром я сказал... сказал, впав едва ли не в истерику, бармену в забегаловке О'Коннора. Глаз за глаз - вот что я сказал ему. Знаешь, я боюсь, что обнаружат тела Лауры, или Бобби, или Тима, валяющиеся где-то в грязи. Джанет, я не могу сидеть тут и ждать, но куда, черт побери, мне бежать? Что мне делать?
Много времени спустя Питер попытался описать в статье для "Ньюсвью" атмосферу, в тот день царившую в городе. Обыкновенным, ничем не примечательным днем вы гуляете по улицам, и мимо вас проходят сотни людей, лица которых вам ничего не говорят. Питер, как репортер и писатель, занимался именно людьми, и часто позволял себе бессмысленные игры, пытаясь прикинуть, о чем думают прохожие, какими проблемами они озабочены денежными, сексуальными, какие страхи и тревоги их терзают, скрытые за искусственным смехом. Но в этот день - и Питер мог припомнить только один такой день - все думали об одном и том же. В эти часы все их личные проблемы отступили на второй план. Они думали о мертвом человеке в кювете, о почтенном сенаторе, которого могут найти в каком-то другом кювете, о женщине и ее ребенке, которые могут жестоко поплатиться за чье-то преступление. Люди задавались вопросом, что за чертовщина происходит с миром, в котором они живут. И к уже существующим страхам прибавлялись новые - страх за существование города, страх быть избитым и ограбленным, страх, что полиция может оказаться слишком беспомощной и продажной, чтобы спасти их в опасную минуту, страх перед сексуальным насилием. В тот день, сталкиваясь взглядами с незнакомцами на городских улицах, ты читал в их глазах один и тот же вопрос: "Не опасен ли ты? На чьей ты стороне? Ты предпочел бы платить подонкам или убить их?"
Питер помнил и другой такой день - день убийства президента Кеннеди. В тот день все частные проблемы и мелкие заботы - все это стало не важно. Потрясение от гибели Первого Гражданина страны заслонило все остальное. Но тем не менее тогда, как и сегодня, к горечи потери примешивались и личные опасения: "Если это могло случиться с ним, то и я не в безопасности! Кто-то, возможно, ненавидит и меня".