Сва

Народ хмыкал и хихикал, слушая объяснения Откола. Все были явно готовы к спектаклю.

– А чихать можно?

– Если кто умеет нелажово, то вперёд! Мне лично слабо.

Со второй попытки получилось нечто забавное. Трое попеременно кашляли, остальные, зажав носы и выпучив глаза, вразнобой трубили на весь подъезд.

– Вэл дан. Теперь пауза, накапливаем рабочий материал и ждём ценителей. Но помните, друзья мои, мы работаем в коллективе. Меньше самовлюблённости. Каждый должен понять идею и дать ей яркое личное выражение. Всё должно быть предельно жизненно, должно убеждать…

Где-то вверху громыхнула дверь лифта.

– Попробуем под блюз, – прогнусавил Потоп, не отрывая платка от носа.

– Лучше на мотив «Эй, ухнем!» – хохотнула Точка.

– Всем убрать смайл! – Откол хлопнул в ладоши и обвёл труппу сердитым взглядом.

Со слезящимися от смеха глазами все ждали лифта и тихо пробовали силы. По углам звучали репетиции. Бор выделывал нечто неслыханное с помощью своего носа.

– У тебя талант просто выдающийся, аграмадный! – не выдержала Ни-ни и сделала ему пальцами «носик».

– Не выпускай пары, старик. Ты начнёшь, – довольно улыбался Откол.

Тут же послышались хохочущие вскрики:

– Бор станет солистом ансамбля «Горлонос», новой рок-звездой.

– Мы объедем с гастролями весь мир.

– И всем утрём нос.

Хлопнула дверь лифта, и в подъезде появилась пожилая пара.

– Уан, ту, гоу ит! – прошептал Откол и театрально чихнул в пол. Бор громко, старательно начал. С обеих сторон его принялись обкашливать две герлицы, к ним неуверенно, но басовито присоединился Потоп. Жильцы остановились на полпути, недоумённо всмотрелись в молодые лица с красными носами и безумными от еле сдерживаемого смеха глазами.

– Мань, гляди! Они все чеканутые. Напились штоль? – помотал головой тщедушный мужичонка.

– Во! Опять собрались, раскашлялись. Ещё заразят чем, – дёрнула его к двери крепколицая жена. – Кто их, чертей, знает?

Тут вступила группа с носовыми платками и выдула несколько коротких мучительных аккордов. Их сменило энергичное соло Бора и нестройный кашель аккомпанемента.

– Не пойму, хулиганят што ли? – голос женщины стал грозным, а щёки запылали. – А то щас! Милиция рядом, живо всех разгонят!

– Тётенька, да мы гриппуем! – зажмурился Откол и неудачно чихнул. – От холода тут прячемся.

– Мы все хиппу-уем… – гнусаво протянула Мади и выразительно закашлялась.

– Чево? Не поймёшь их… Лёнь, ну, чё встал-то? Седой, а всё на девок пялисся, – хмуро оглядывалась женщина, подталкивая мужа к выходу.

– В Москве эпи… демия! – чихнул Бор и внушительно сыграл носом.

– Мы тут лечимся… – хохотнул и всё испортил Потоп.

– Халюганы они! – догадался мужчина и блеснул на жену глазами.

– Щас милиция вас вылечит! Заразы такие, ещё и насмехаются, – женщина вытолкала мужа на улицу и гневно обернулась, – Собрались, расчихались. Я пойду сообщу, кому надо!

Дверь захлопнулась, и все взорвались от хохота.

– Угораю, мама!

– Ну, ка-айф!

– Это, это… полный абзац!

– У вас хипп в голосе! – Откол грозно ткнул в Мади пальцем.

Все разом покатились со смеху, но Потоп раздельно и громко произнёс:

– Леди подумала, мы хотим её заразить. Придётся скипать.

– Чё ты застремался? – демонстративно кашлянул Бор.

– Нет, я серьёзно, – кашлянул в ответ Потоп.

– Расслабьтесь! – крикнула Точка и презрительно высморкалась. Откол вынул из сумаря бутылку портвейна и приподнял над головой:

– Так! Начинаем заседание худсовета. Разбор полётов…

– На полу заседать будем? – прыснула Ни-ни.

– А могут и в ментовку посадить, – мрачно продолжил Потоп.

– Или в крезу положить, – хохотнула Точка.

– Или, или… Не кашляйте, народ! – закричал Откол и открыл бутылку. – Да здравствует первый в мире ансамбль носоглоток!

– И первый в истории концерт новейшей хиппо-музыки, ура!

Жизнь в парадняке проходила по своим законам. Чтобы меньше мозолить глаза, обычно собирались после восьми вечера, когда жильцы безвылазно сидели по домам у телеящиков. После очередного стрёма с вызыванием полисов, все на несколько дней рассыпались по другим тусовкам. Ходили на «Пушку», на «Стрит», к «Ноге» или заваливались на чей-нибудь флэт. А через неделю-две потихоньку возвращались в парадняк. Так же беспрерывно курили, дружно смеялись над приколами, обнимались, поражали пионеров хипповым прикидом, феньками и непрерывным стёбом, иногда все вместе шли в кафе «Аромат», где блаженно тянули копеечный чай со слойками или пустым хлебом, аскали мелочь, делали детский смайл возмущённым гражданам, скидывались и в ближайшем лабазе покупали на всех конфет и дешёвого вайна, долго согревали и настраивали доску, чтобы отсинговать пару песен, кайфовали в тишине, подписывались на сейшены с другими тусовками, мечтали о весне и летних трассах и к полуночи разъезжались по домам до следующего раза.

Но Сва, чтобы жить, должен был мертветь. Изнутри, с каждым днём всё больше. Гнать любые мысли, смеяться любому пустяку. Болтать ни о чём – быть, как все. Он держался из последних сил. А дома в нём всё срывалось.

– Одиночество – это когда один ночью… – крутилась в голове дурацкая мысль.

От неё он пытался избавиться, то глядя в книгу, то уставясь в окно. С нею засыпал, забывая во сне себя и неодолимую грусть. И внезапно просыпался, когда в нём просыпалась надежда:

– Она придёт. Не может она пропасть навсегда.

Однажды в парадняке Сва попал на бёздник Откола. Тот был в ударе, да ещё по такому случаю, принёс вайна и кучу прикольных штуковин.

– В честь моего двадцатиоднолетия провозглашаю новое направление в искусстве. Называется Аз-арт!

– Азарт? – переспросил Потап.

– Вот ты первый и попался, – довольно рассмеялся Откол. – Азарт, а не азарт! «Аз» – это я, ты и любой, кто захочет, а «арт» – всем понятно. Получается, если мозги наморщить, «я-искусство», то есть, «самоискусство». В переводе на московско-пешеходный значит «самовыражение».

– Ну, и как ты будешь теперь прикалываться, подкалываться или откалываться? – поинтересовалась Ни-Ни.

Откол молча, без улыбки поднял палец вверх, и все покатились со смеху.

Для начала он вытащил из сумки и повесил себе на спину небольшой коллаж в багетовой рамке на мотив картины «Не ждали», где вместо фигуры ссыльного была наклеена фотография хиппаря в крутом прикиде. Расхаживая так, Откол читал короткие забавно-нелепые стихи и, уставившись глазами в глаза, доводил до истеричного смеха одну герлу за другой: «Квадратное сердце», «Он с женой контуженной», «Надувная птица», «Цветок в горшке», «Поцелуй тротуара»… Кроме названий и отдельных строк Сва ничего не запомнил. Сочинения Откола в тусовке знали и называли, как и он сам, «стихарями».

– Прочти «Красные фиги»! – крикнул Потоп.

– Нет, это я читаю только по крупным государственным праздникам, – комично посерьёзнел Откол. – Когда фиги торчат на всех домах.

Не подавая вида, Сва долго всматривался в его лицо и когда пересёкся с ускользающим взглядом, не поверил: в глазах Откола стыла весёлая жуть, в бессмыслице слов колотилось отчаяние, всё походило на непонятную пытку себя и других. Или так показалось? Откол не подавал вида. Насладившись эффектом «стихарей», он неожиданно пустил по полу заводную мышь, которую все тут же начали с визгом и хохотом ловить.

– У братишки взял поиграть. Умоляю, не сломайте!

– Кайф! Где кошка? Умираю, держите – сейчас рухну! – визжали девушки.

– Бор, крезанулся? А-а! А-а-а!

Это Бор сунул мышь за шиворот Муазель.

– А для тех, кто боится мышей, – крикнул Откол, – предлагаю маленький концерт. Следующий аз-артный номер! – жестом фокусника он достал из-за пазухи детскую пластмассовую флейту, набрал в рот сигаретного дыма и выдохнул изо всех отверстий вместе с долгим гнусавым звуком.

– Откол, дай дунуть! – хохотнула Данетт.

Рядом покатывались со смеху другие и рвали игрушку к себе.