Сва

– А сами умерли и вслед за ними все стали умирать. Так что ли? Если по Библии…

– Да, но зато люди научились любить всем существом, а не как дети. Хочешь, я тебе его подарю?

Сва заколебался и покраснел:

– Нет, лучше сама носи.

– Ну да, тебе это не нужно. О-о, как бы я хотела стать мужчиной!

– Зачем?

– Чтобы оплодотворять женщин, доводить их до экстаза.

– И всё?

– А разве этого мало? Иначе жизнь замрёт, как в монастыре.

– Боюсь, ты бы всех женщин распугала. Они выживают лишь там, где есть нежность – как рыбы в воде.

– Ничего ты не понимаешь. Нежность – это слабость. Ненавижу слабых! Женская душа безмерно одинока. А каждый мужчина, нет, каждый оргазм – это открытие самой себя. И наоборот, понимаешь? Ко мне устремились бы все истинные женщины, страстные, бесстрашные. Весь ужас в том, что таких мужчин почти нет.

– А те, что есть, тебя не устраивают?

– За редким исключением, – усмехнулась она и глянула на Сва, – особенно, когда этого не знают.

– Ты что хочешь сказать? – замялся он.

– Сразу видно, что ты русский.

– Не понимаю, какая связь?

– Ты ищешь любви, которой нет. Но есть гораздо большее – молитва плоти и души. Каждое соединение с другим, с другой – это мольба. Тебе не понять, а я кровью это чувствую.

– А ты разве не русская?

– Неужели не догадался, кто я?

– Нет, даже не думал, – усмехнулся: – Кто?

Она сверкнула взглядом:

– По матери я еврейка.

– Теперь вижу. У тебя глаза какие-то особенные, красивые – на грани безумия.

– Я знаю.

Сва глянул пристальнее:

– Скажи, а к кому эта молитва? К Богу что ли? Или друг ко другу?

– Неужели не понимаешь? Кто нас такими создал? Того и надо просить.

– Допустим… А о чём просить?

– О том, чтобы жить – мне, тебе, всем, кто с нами. Только и всего! – сказала она без тени улыбки. – Не ищи вечной любви. Глупо. Есть только страсть – мудрая, древняя, священная, без которой жизнь невозможна. Не всем эта страсть дана – лишь избранным. Ты ищешь женскую душу, сам не знаешь где, а она скрыта в женском теле, как мужская – в мужском.

– Значит, души без тела не бывает?

– Пока тело живо, нет. А потом уже неважно.

Они встретились ещё раз. Её неистовые ласки вызывали пресыщение. После бешеных ураганов хотелось томительного обморочного тепла, лёгкого солнечного удара. Но она не унималась, ничего не замечала.

– Я хочу написать тебя обнажённым. Да не пугайся! Поясной портрет. Мне важны твоё лицо и глаза, огонь желания, а не что у тебя там… И работать я тоже буду голой.

– Неплохая идея. Но с твоей фантазией тебе и натура не нужна.

– Нужна, неужели не понимаешь? – в её глазах бушевала страсть, едва скрытая усмешкой. – Ничего, поймёшь в процессе.

– Давай, в другой раз, – с трудом удержал её Сва.

Через день она позвонила и пригласила в мастерскую посмотреть его начатый портрет. Он долго отнекивался, искал всякие причины, чтобы отказаться.

– Если не хочешь меня видеть, так и скажи! – резко прервала она разговор, замолкла и вдруг расплакалась: – Я тебе глупость сказала в прошлый раз. Забудь. Никого я не хочу рисовать. Я просто хочу тебя видеть. Да, я странная. Это потому, что у меня никогда не будет детей. Никогда! Это проклятье, понимаешь? Приезжай, мне ничего от тебя не нужно. Только немного тепла, – она стала рыдать и повесила трубку.

Сва бросился искать её телефон, открыл блокнот и замер.

– Немного тепла. Ей этого, явно, не хватит. Мне тоже, мне нужно всё. Вместе с телом нужна душа – да, она это точно угадала! – но душа, которая не в глубине тела, а где-то над ним, между губами и небом… Она с ума сходит, потому что детей не может рожать, кричит о каком-то проклятье. Я с ней дня не вынесу, лучше сразу расстаться. Как же её имя? Не важно, в конце концов. Ведь это была обычная случайная встреча, маленький несчастный случай.

На этом их знакомство оборвалось. Больше недели Сва боролся с искушением ей позвонить. Странные речи и страдающие глаза художницы не выходили из памяти.

– Молитва плоти. Скорее уж, заклинание смерти. Слепое, первобытное, сладострастное исступлёние. Ведь жить-то остаёмся не мы, а наши дети – вот в чём ловушка. Смысл в том, чтобы родились эти, хоть и родные, но совсем другие существа и выросли за наш счёт. Не понимаю, в чём проклятье – не иметь детей? А Лави, а другие герлицы? Таких людей полно. И я с нею был бы бездетным – неужели так же страдал бы? Нет, такой мистики мне не постичь.

Несколько раз возвращались к нему эти мысли, и Сва неуклонно гнал их прочь. Почти сразу у него возникло новое знакомство и вскоре закончилось. Потом было ещё несколько встреч, одна ничтожнее другой.

Это была студентка с истфака. Они столкнулись у кассы университетской столовой, Сва растерянно шарил по карманам, собирая мелочь, чтобы расплатиться за обед.

– Надо же, кошелёк дома забыл, – виновато улыбался он кассирше, – только двадцать две копейки набрал.

– Молодец какой! Тогда не ешь. Ставь всё на место! Завтра приходи, когда кошелёк найдешь.

– Смеётесь? Ну, хоть суп и гарнир можно взять? Есть то хочется.

– На суп с гарниром тебе не хватит, – замысловато ответила кассирша.

– Хотите, я вам рубль дам? – услышал он за спиной голос и обернулся.

Девушка похожая на отличницу из провинции смотрела с улыбкой, но в небольших карих глазах таилась застарелая грусть.

– Взаймы, – добавила, поколебавшись.

– Ну, если в долг, то – спасибо. А то бы голодным остался, – Сва благодарно посмотрел на неё. – Я вам завтра же отдам.

– Да ладно… – опустила глаза девушка и поправила чёлку.

Обедали они вместе и тут же договорились, что деньги он занесёт к ней в общежитие послезавтра, около восьми вечера.

Она была хорошенькая, приехала откуда-то с Дальнего Востока. Рубль положила на тумбочку, застенчиво улыбнулась и предложила чай.

– Вы продолжаете заниматься моим питанием, – весело глянул на неё Сва и неожиданно остался, хотя собирался ехать в библиотеку. – Никогда ещё не пил чай в женских общежитиях. Вы тут одна живёте, я вижу.

– Нет, просто соседка к подруге уехала. До завтра.

Он был абсолютно трезв, но на следующий день не мог вспомнить, как оказался в её постели. Она отворачивалась и молча, будто протестуя, отталкивала руки, когда Сва снимал её нелепую мамину одежду. Но сразу затихла в объятьях. Всё произошло так, словно они давно были знакомы. Она то задыхалась, то всхлипывала и, целуя всё сильнее, гладила его плечи. Среди ночи тихо коснулась щеки:

– Ты ничего не заметил?

– Нет, а что? – просыпаясь, сонно выдохнул он.

– Я до тебя была девушкой.

Сва решил, что она хочет выскочить замуж и прописаться в Москве. Насторожился, но сразу расстаться с нею не смог. После этого они несколько раз встречались у него дома. Она оставалась на ночь, и с каждым разом её ласки становились всё настойчивее.

– Дай, я поцелую тебя, там, – шепнула в один из приездов и сползла под одеяло.

– Нет, умоляю… – Сва обмирал и тихо неистовствовал оттого, что женские волосы щекочут живот и его тело больше ему не принадлежит.

Он чувствовал какое-то постыдное, восхитительное унижение и недоумевал: «Зачем это ей? Чтобы получить надо мной власть?»

– Невозможно, нет, – стонал в подушку, выворачиваясь в сладостных судорогах.

Наутро он не мог смотреть ей в глаза, отстранял её губы и руки. На лестничной клетке она расплакалась и умоляюще ткнулась лицом ему в грудь:

– Почему ты стал такой? Что случилось?

– Давай лучше расстанемся. Я провожу тебя, до метро.

– Я тебе больше не нравлюсь, да? – всхлипывала она.

– Нравишься. Не в этом дело.

– А в чём? В чём?!

Всю дорогу Сва страдал от тоскливого онемения и ничего не мог с собой поделать. Она пыталась его обнять, что-то говорила. Он лишь нетерпеливо вздыхал и, чтобы её не обжечь, отводил в сторону руку с сигаретой, в вестибюле метро промолвил, глядя в пространство: