Искушение Тьюринга

Визитеру было на вид лет сорок пять – пятьдесят. Темные волосы разделял пробор на сторону, под одеждой выпирал круглый живот. Судя по костюму, гость был важной птицей, быть может, даже сотрудником Министерства иностранных дел. Корелл уже рассчитывал получить от него какую-нибудь касающуюся расследования секретную информацию, когда вдруг ему показалось, что он уже встречался с этим человеком раньше. Причем встреча, похоже, была не из приятных. Обеспокоенный, Леонард замер на своем месте.

– Вы ко мне?

– Похоже. Вы помощник инспектора Корелл, если не ошибаюсь? Мое имя Джон Тьюринг. Я прибыл сюда, как только обо всем узнал.

У Корелла отлегло от сердца. Очевидно, перед ним стоял брат Алана Тьюринга, а дежавю объяснялось фамильным сходством.

– Мне жаль, – вздохнул он и продолжил, быстро приведя в порядок мысли: – Вы прибыли из Лондона?

– Из Гилфорда, – поправил Джон Тьюринг.

Тон его голоса выражал намерение держаться с достоинством и блюсти дистанцию со стражами закона.

– Не хотите присесть?

– Нет, спасибо.

– Тогда, может, выйдем на свежий воздух? Там как будто проглянуло солнце. Полагаю, вы хотите взглянуть на брата. Могу позвонить…

– Это необходимо?

– Боюсь, вас попросят его опознать.

– Разве это уже не сделала горничная?

– Полагаю, это хорошая возможность проститься…

– Хорошо… уж лучше я, чем мать.

– Ваша мать? Она тоже направляется сюда?

– Да, но, боюсь, доедет не скоро. Сейчас она в Италии… Вы ведь расскажете мне то, что знаете? – робко спросил мужчина.

– Разумеется. Только прослежу, чтобы в морге нас кто-нибудь принял. – Корелл прикрыл глаза, готовясь к очередному испытанию.

Снаружи и в самом деле светило солнце. Было почти жарко. Корелл отметил про себя, что куча мусора под окнами участка выросла. В глубине двора белело каменное здание, выглядевшее торжественно и даже нарядно на фоне полицейского участка и неба, пересеченного белым самолетным следом.

Корелл рассказывал о яде, электрических кабелях, кипящем котелке… Об Алане Тьюринге на узкой койке и выражении его лица – спокойном и полном смирения. Брат задавал на удивление мало вопросов.

– Вы были близки с Аланом? – не выдержал Корелл.

– Мы были братья, – ответил Джон Тьюринг.

– Само по себе это ничего не значит.

– Это так, – согласился Джон. – Вы правы, мы не были особенно близки. Разве что в детстве…

Он замолчал, как будто засомневался, стоит ли рассказывать дальше.

– Так что в детстве? – спросил Корелл.

– Тогда мы были близки по-настоящему. Так получилось, что в основном мы росли вне стен родительского дома. Отец служил в Индии, а тамошний климат не для детей. Одно время мы жили в семье одного старого полковника, на улице Святого Леонарда… Там все было сложно…

– Вы как будто старше Алана?

– На четыре года, – Джон Тьюринг кивнул. – Поэтому всегда чувствовал себя ответственным за него.

– Каким он был?

– Ребенком, вы имеете в виду?

– Вообще, каким?

Джон Тьюринг смутился, как будто вопрос показался ему странным или слишком личным. Тем не менее он стал вспоминать – суховато, как показалось Кореллу, будто бы из чувства долга и совсем не интересуясь тем, о ком говорил.

– Еще совсем маленьким, – начал Джон, – Алан решил, что с цифрами иметь дело интересней, чем с буквами. Он видел их повсюду – на лампах, паркете, листках бумаги. Еще не умея читать, складывал в уме двузначные числа. А когда учился писать, выводил буквы как курица лапой. Никто не мог прочитать его каракули…

«И до сих пор не может», – мысленно добавил Корелл, вспоминая записную книжку Алана Тьюринга. Помощнику инспектора было неприятно осознавать, что этот извращенец тоже был когда-то маленьким мальчиком и надевал ботинки не на ту ногу. Не понравилось Кореллу и то, что Алан Тьюринг с детства отличался неловкостью, почти не имел друзей и не пользовался любовью школьных учителей. Их пугала его страсть к математике. Кто-то из одноклассников Тьюринга сочинил на эту тему сатиру в стихах, где описывалось, как Алан увлекся футболом – «из интереса к геометрическим фигурам, которыми расчерчено поле».

– Вы учились в одной школе?

– Начинали в одной. Нас отдали в Хейзелхерст, а потом я перешел в «Мальборо», а он…

– В «Мальборо»! – воскликнул Корелл.

Он открыл было рот, чтобы удариться в воспоминания, но вовремя спохватился. Как было объяснить этому щеголю, почему бывший ученик частной школы оказался полицейским в маленьком городке?

– Всё в порядке, – Джон сделал успокаивающий жест. – Я был более спортивным, а эта школа… В общем, я с самого начала знал, что Алану придется там нелегко.

– То есть он не учился в «Мальборо»?

– Его отдали в «Шерборн». Там тоже свои сложности, но все-таки это лучше.

«Еще бы», – беззвучно согласился Корелл.

Они свернули на Гроув-стрит, миновали паб «Зест» и ряд низеньких домиков из красного кирпича, с магазинами и салонами. Народу на улицах было достаточно. Солнце все еще светило, но небо угрожающе потемнело. Корелл вспомнил колледж, сырые, темные залы в пансионе. Итак, Алана Тьюринга миновала сия чаша.

Усилием воли Леонард заставил себя вернуться к прерванному разговору.

– Когда вы с Аланом виделись в последний раз? – спросил он.

– На прошлое Рождество, в Гилфорде.

– И как он вам тогда показался?

– Неплохо, по-моему. Много лучше…

– Чем кто?

– Чем обычно.

– Признаков подавленности не заметили?

– Возможно, – Джон Тьюринг вздохнул. – Мы отдалились друг от друга после той истории. Собственно, я так и не понял, что там произошло…

– То есть это вы отдалились от него?

Джон Тьюринг остановился и посмотрел на свои руки. На какое-то мгновение его лицо исказила гримаса, но быстро исчезла.

– Нет… Я поддерживал его, сколько было можно. Давал советы как юрист… Делился контактами…

– Но вы же адвокат?

– Да… С Аланом было трудно говорить… Он никогда никого не слушал. Я советовал ему сознаться во всем еще во время следствия и перестать философствовать…

– И что он?

– Он был настроен говорить правду. Ложь – худшее из зол в понимании Алана, и это, безусловно, делало ему честь. Но… с ним никогда не было просто… Все перевернуть и поставить с ног на голову… Возможно, подобные методы уместны в его работе, но в зале суда… Бог мой, он выглядел как инопланетянин. Он сказал, что признать свою вину и отрицать случившееся означало бы для него одинаково солгать.

– То есть?

– Он имел в виду, что не намерен отрицать, что совокуплялся с этим мужчиной, поскольку это правда. В то же время не может усмотреть в этом никакого преступления, то есть своей вины.

– Вас на суде не было?

– Нет.

– Почему?

– Честно говоря, мне не хотелось бы обсуждать это.

– Понимаю.

– Но, раз уж вы настаиваете… знаете, я никогда не одобрял того, что называется «нетрадиционной ориентацией»… – Джон Тьюринг озлобленно фыркнул, Корелл вскинул на него удивленные глаза. – И не имел ни малейшего понятия, что Алан… я… я был шокирован, когда он написал мне об этом.

– И вы отвернулись от него?

– Это допрос?

– В общем, нет.

– Алан по-своему наслаждался всем этим… в смысле, судебным расследованием, процессом…

Корелл вздрогнул. Это прозвучало как насмешка.

– Или нет, – поправился Джон Тьюринг. – Он воспринял все настолько серьезно, что увидел в этом повод для дискуссии о границах «да», «нет» и «собственно, нет», и обратил все в логический парадокс.

– Я всего лишь спросил…

– Мне нечего было возразить на это, – продолжал Джон, уже мягче. – Так о чем вы меня спросили?

– Вы отвернулись от Алана?

– Он и сам меня отталкивал. Пенял, что я не понимаю, как тяжело приходится гомосексуалистам.

– Он имел в виду?..

– Что эти люди – изгои. Он прочел мне целую лекцию, но – видит Бог – мне и без геев было чем заняться. Его же делом, черт возьми! Но брат этого не понимал. «Тебя волнует только твоя слава», – сказал он мне, и это было неправдой. Я думал о нем, я старался, чтобы он пострадал как можно меньше, но брат… он просто сошел с ума на этой почве.