Страница 15 из 54
Около года назад умер один из служащих конторы. Его молодая вдова осталась без средств. Ларсен распорядился в течение трех лет выдавать ей треть жалованья мужа. И вот однажды, когда она явилась в контору — приветливо-робкая, томная и словно паутинная, — он вызвал ее к себе в кабинет. Усадил ее перед своим письменным столом и, сбросив пушистый пепел сигары, жестоким деловым тоном спросил:
— Чем вы занимаетесь, г-жа Гансон?
Голосом чистым, и звонким, как серебро, она сообщила ему, что обучается шитью у одной известной модистки.
— Я надеюсь, — заключила она, волнуясь и учащенно мигая глазами, — что через год я уж буду в состоянии зарабатывать, и тогда я ни в каком случае не позволю себе…
Ларсен пресек ее слова небрежным движением пальцев и поспешил успокоить:
— Я своих решений не меняю, г-жа Гансон. В течение трех лет вы будете получать то, что вам назначено. Я просто спрашиваю, как вы себя чувствуете в одиночестве.
Нелегко было ему говорить о таких вещах. Искал в себе иных слов, не конторских, не приходо-расходных, а более мягких, обволакивающих душу, но так и не нашел. Было видно, что и она напряженно подыскивает слова для ответа, но, не зная, чего от нее хотят, комкала платок в руках и осторожно, бесшумно вздыхала.
— Да, да, я понимаю, — сказал он, не дождавшись ответа. — Если бы у вас был ребенок, дело обстояло бы совершенно иначе.
Она едва слышно проронила:
— Я очень люблю детей. Но…
— Дети, это большое счастье, — продолжал он. — У меня их четверо, но мое отцовское чувство отравлено тем, что среди них нет мальчика. Я мечтаю о сыне. Это счастье меня обошло.
Г-жа Гансон вскинула на него глаза цвета старого меда, открыла их настежь и чуть было не улыбнулась, но вовремя сдержала себя. Заплесневелый сухарь Ларсен говорил о счастье, о детях, об одиночестве! Он не иначе, как заглянул в чужой словарь.
За это время сигара успела обрасти новым пеплом. Ларсен начал срезать его о края пепельницы, медленно, вдумчиво, старательно.
— Г-жа Гансон, — вдруг произнес он, не поднимая головы, и голос его прозвучал надтреснуто. — Выслушайте меня внимательно. И поймите, что во мне говорит всего только неудачливый отец, которому, у которого…
Дальше слов у него не хватало. Выплывали обороты канцелярские: «к нашему сожалению, обстоятельства сложились так», «не было никакой возможности удовлетворить…»
Чтобы покончить с этой спотыкающейся стилистикой, Ларсен проглотил нерешительность и сказал прежним деловитым слогом:
— Г-жа Гансон, я надеюсь, вы поймете меня в лучших моих намерениях. Не найдете ли возможным быть матерью моего будущего сына?
Молодая женщина застыла от изумления. Неожиданность, испуг и стыд искривили ее спокойное лицо, покрывшееся багровыми пятнами. Еще одно слово Ларсена — и она бы закричала, дико и протяжно. Должно быть, с целью помешать этому она быстро прикрыла дрожащими пальцами съехавший в сторону рот и большими немигающими глазами уставилась в холодную серую маску Ларсена, который спокойно выжидал ее ответа.
— Вы говорите такие вещи, г-н Ларсен, такие вещи… — задыхаясь, пробормотала она и опустила голову.
— Я знаю, это предложение не совсем обычное, — поспешил сказать Ларсен, заметив ее сильный испуг. — Но я вас очень прошу не давать мне ответа сейчас же. Вы обдумайте. Само собой разумеется, материально… Ну, да об этом нечего и говорить. Кроме того, вам будет предоставлена полная свобода. Я, понятно, немедленно отойду в сторону. Немедленно. Мальчик же будет поставлен в наилучшие условия, и я его с радостью усыновлю. Так вот, обдумайте, г-жа Гансон. Прошу вас также иметь в виду, что отрицательный ответ нисколько не повредит вам, и вашу пенсию вы будете получать независимо от того… Но я жду положительного ответа. Он обрадует меня и будет полезен и приятен вам. Чтобы вам было удобней, ответьте мне письменно — завтра или послезавтра. Не правда ли, так лучше?
Она встала, чуть-чуть поклонилась и молча вышла, слегка пошатываясь.
Ларсен подошел к окну и, дождавшись ее появления на улице, стал внимательно осматривать г-жу Гансон. Она шла медленно, понурив голову, колеблющейся походкой. Когда же она скрылась за поворотом, он подумал:
«У нее приятная внешность, солидные манеры и сдержанность в словах. Она вполне подходит».
На третий день он письма не получил. На четвертый тоже.
Ларсен был огорчен.
На пятый день он послал телеграмму — ответа не было.
На восьмой день перед вечером он сам отправился к ней, чтобы узнать ее решение.
Увидев его, г-жа Гансон замерла на месте, затрепетала и схватилась рукой за голову, точно в ожидании, что она подскажет ей нужные слова.
Ларсен решил прийти ей на помощь.
— Не получая от вас ответа, я уж начал беспокоиться, — сказал он. — Я думал, вы захворали.
Она пролепетала:
— Нет, нет, благодарю вас, г-н Ларсен. Я здорова. Но я… не могу… не могла… Вы меня извините… но я даже не могу себе представить… Это так странно…
Не дождавшись ее приглашения сесть, он опустился на первый попавшийся стул, вяло скользнул глазами по ее комнате, похожей на бонбоньерку, и стал отчетливо повторять сказанное им неделю назад.
Она слушала его точно во сне. Лицо ее стало каменным. Лишь время от времени она что-то глотала — не то воздух, не то нервную судорогу, сжимавшую ей горло.
Тогда он привел последний аргумент.
— Представьте себе, г-жа Гансон, что вам сделал предложение человек немолодой, но со средствами и с положением. Так называемая любовь — она ведь бывает только в романах, г-жа Гансон, только в романах — отсутствует с обеих сторон? Как бы вы поступили в этом случае? Вам бы это тоже показалось диким?
— В течение всей недели, — сказала она монотонным полушепотом, — я многократно, три-четыре раза в день, повторяла ваше предложение. И я убедилась, что даже к самой фразе я не могу привыкнуть. Не могу, никак не могу, г-н Ларсен. Она меня терзает. Я в ней чувствую большое оскорбление, хотя вы так любезно…
— Оскорбление? — повторил он удивленно. — Я вас оскорбил?
Он резко поднялся, сжал губы и, сделав два шага к двери, остановился вполоборота.
— Очевидно, я вам так неприятен, что даже сама мысль…
— Дело не в этом, г-н Ларсен, — умоляющим тоном воскликнула г-жа Гансон. Ее глаза потемнели и сверкнули влажным блеском. В растерянности своей она нежно засветилась и сразу стала хорошенькой. Он это заметил с недоброй улыбкой. — Не обижайтесь, г-н Ларсен. Я просто никак не могу освоиться. Дайте мне время, чтобы привыкнуть. И тогда возможно, пожалуй — я уж не знаю. Но сейчас дать вам ответ… Позвольте мне сначала привыкнуть, я прошу вас!
Одновременно с надеждой он ощутил злую, сверлящую досаду. Дожидаться! Как объяснить ей, что он не может ждать, не имеет права ждать. Этого никак не позволяет ему медленно поднимающийся со дна океана остров, питающий его неизбывную тоску нетерпения. Дожидаться! Как это понять? Сначала поухаживать, гулять под руку, приносить коробки с шоколадом — так?
Ларсен резко шагнул к ней и почти закричал:
— Поймите же меня! Я хочу только сына. Большого от вас я ничего не прошу. Смотрите на это, как на вынужденную операцию, которая даст вам ребенка… А я не могу ждать, не могу!
И Ларсен — кто бы мог подумать! — спокойный, рассудительный, каменный Ларсен действительно показал, что его взбешенная страсть не может дожидаться; через несколько острых, горячих и тревожных минут она с искаженным помертвевшим лицом, отклоненным в сторону, уступила ему, покорно подчинившись его торопливым властным жестам.
Когда он возвращался, на улицах лежал густой туман. Призрачные очертания домов и людей вызвали перед его глазами далекий остров, медленно поднимающийся со дна. Он улыбнулся видению и облегченно вздохнул.
Тем же летом Ивар Ларсен отправился на Флоридский полуостров, чтобы оттуда совершить свой обычный маршрут — сначала на острова Key, дугой огибающие Флориду, а затем двинуться к заповедному месту на Ньюфаундлендскую банку. По дороге пришла ему в голову мысль привезти с Бермудских островов барку с обломками полипняков и коралловым песком. И то и другое можно было легко достать на Вест-Индских рифах или даже на Флоридских, двумя параллельными радами окаймляющих полуостров. Но Ларсена крепко соблазнила мысль окружить растущие кораллы родственной им обстановкой, чтобы усилить их рост.