Страница 4 из 6
К читателю
Мир в смятении, потому и книга полна смятения.
В летний полдень под неописуемо голубым небом Парижа я на полной скорости мчусь по набережным левого берега в сторону Эйфелевой башни. Мой глаз замечает вторую белую точку в лазури: новую колокольню церкви Шайо. Я притормаживаю, всматриваюсь в нее и мгновенно погружаюсь вглубь времен: да, соборы были белыми, совершенно белыми, ослепительными и юными – а не черными, грязными, старыми. Вся та эпоха была свежей и юной.
…И сегодня, ну да! Сегодняшний день тоже юн, свеж, нов. Сегодня мир опять начинается снова…
Я вернулся из США. Ну что же! На примере США я докажу, что настали новые времена, но дом стал непригоден для жизни. После еды не убрали со стола; после банкета гости разъехались, но остался беспорядок: застывшие соусы, объедки, пролитое вино, крошки и валяющиеся тут и там грязные приборы.
Соборы принадлежат Франции, а Манхэттен – Америке.
Какая прекрасная возможность посмотреть этот юный, будто двадцатилетний, город, подспудно сосредоточившись на небоскребах Господних. Это новое место мира, Нью-Йорк, исследованный с сердцем, полным средневековьем? Сегодня нам предстоит привести мир в порядок, прибраться среди развалин, так мы уже однажды поступили, с развалинами античности, когда соборы были белыми.
Однако прежде чем отворить окно в этот пейзаж времени, я попрошу вас глотнуть этого душного воздуха, в котором мы барахтаемся. Страницы, касающиеся США, будут в основном не повествованием, а постоянной фиксацией реакции человека, лишенного надежды на эпоху силы и гармонии. Словом, сегодня мы переворачиваем страницу мировой истории.
Часть первая
Атмосфера
I
Величие творений
Когда соборы были белыми
Я бы хотел подвергнуть испытанию совести и раскаяния тех, кто, со всей беспощадностью своей ненависти, своего страха, с убогостью своего сознания и отсутствием жизненной энергии, с пагубной настойчивостью стремится уничтожить или оспорить всё, что есть самого прекрасного в этой стране, во Франции, и в этой эпохе: изобретательность, усердие и созидательный дух, особенно в том, что связано с вопросами строительства, – в том, где сосуществуют рассудок и поэзия, где вступают в союз мудрость и предприимчивость.
Когда соборы были белыми, Европа наладила ремесла по властному запросу совершенно новой, невероятной, безумно смелой технологии, применение которой вело к неожиданным комбинациям форм – а именно к формам, дух которых пренебрегал наследием тысячелетних традиций, решительно бросая цивилизацию в неведомое будущее. Повсюду, где находилась белая раса, господствовал международный язык, способствуя обмену идеями и распространению культуры. С Запада на Восток и с Севера на Юг распространился международный стиль – стиль, который вызвал мощный поток духовных наслаждений: любовь к искусству, бескорыстие, радость созидательной жизни.
Соборы были белыми, потому что они были новыми. Города были новыми; их строили на пустом месте, методично, регулярными, геометрическими, по планам. Свежий строительный камень Франции сверкал белизной, подобно тому, как некогда поблескивали полированным гранитом египетские пирамиды. Над всеми городами или поселениями, обнесенными новенькими стенами возвышался на местности небоскреб Господень. Его сделали таким высоким, каким только смогли, исключительно высоким. Казалось, в ансамбле это представляет несоразмерность. Но нет, то был акт оптимизма, проявление отваги, знак гордости, доказательство мастерства! Обращаясь к Богу, люди не расписывались в своем отречении.
Начинался новый мир. Белый, ясный, радостный, чистый, цельный и безвозвратный. Новый мир раскрывался, словно цветок на руинах. Мы отказались от всего, что было признанными правилами; мы повернулись к ним спиной. В течение ста лет свершилось чудо и Европа изменилась.
Соборы были белыми.
Вообразим себе это исполненное ликования зрелище. Прекратим на мгновение чтение этих строк и представим белые соборы на синем или сером фоне неба. Пусть эта картина войдет в наше сердце. А после мы сможем продолжить наши размышления.
Я не хочу доказать ничего другого, кроме большого сходства той прошедшей эпохи и настоящего времени. Наши соборы – нами – еще не возведены. Эти соборы не наши – они принадлежат мертвым – они почернели от копоти и изъедены веками. Всё почернело от копоти и изъедено эрозией: законы, образование, города, фермы, наши жизни, наши сердца, наши мысли. Зато всё ново и свежо в возможностях, в зарождении мира. Взгляд, отвернувшийся от мертвых вещей, уже направлен вперед. Ветер меняется; зимний ветер оттеснен весенним; небо еще темно от грозовых туч; но их уже уносит.
Этим глазам, которые видят, этим людям, которые знают и умеют, надо позволить строить новый мир. Когда первые белые соборы нового мира будут возведены, мы увидим, мы узнаем, что это правда, что мир начался. С каким восторгом, воодушевлением, облегчением произойдет крутой поворот! Опасливый мир для начала требует доказательства.
Доказательства? Доказательство – в этой стране – в том, что некогда соборы были белыми.
Когда соборы были белыми, участие (во всем) было единодушным. Священнодействовали не отдельные группки; выходил целый народ, вся страна. В соборах, на свежевыструганных импровизированных подмостках, разворачивалось театральное действо; там пробирали священников и власть имущих: зрелый и свободный народ заполнял белоснежный снаружи и изнутри собор; совершенно белый «дом народа», где говорили о таинствах, о нравственности, о религии, гражданском долге или крамоле. То была большая свобода освобожденного духа. Искусство повсеместно выражало изобилие идей и характеров – природу, грубость, эротизм, фривольность, смятение духа перед космосом, побоищами, убийствами и войнами, сердечные излияния Богу, самого Бога, мистические идеи. Не было еще Академии, чтобы поучать. Люди были непосредственными, вольными и прямодушными.
Во Дворе Чудес[8] – как сегодня в Бельвиле или на улице Гренель[9] – в архиепископстве или у принца изобретали слова для нового языка. Создавали французский язык. Новые слова выражали новое общество.
В глухо гудящие Средние века, которые ошибочно представляются нам как эпоха варварства с неиссякаемыми потоками крови, принято было руководствоваться герметическими принципами Пифагора; мы повсюду ощущаем пылкие поиски законов гармонии. Люди решительно повернулись спиной к «древности», к застывшим образцам Византии; но вновь страстно устремились на завоевание неизбежного направления человеческой судьбы: гармонии, Закона чисел. Люди Средневековья передавали его между собою после обмена тайными знаками, на ухо, и только посвященным[10].
Башня Сен-Жак в Париже представляет собой гигантскую головоломку, построенную на Кабале. Какая неисчерпаемая тема для изучения тому, кто рискнет за это взяться! Вспомните для контраста нелепость возведенного в 1900 году Большого дворца, в котором многие академики могли, не считаясь со временем, масштабно выразить свои мысли!
Париж стал светочем мира. Общество формировалось, разделялось на классы, устанавливало свой неограниченный статус, освобождалось, строилось материально и духовно. Далеко продвинулся универсализм благодаря искусствам и философии, а главное – с помощью деятельной силы нации, которая вся, целиком, снялась с места и пустилась в путь, не оглядываясь назад, по-юношески совершая каждодневные созидательные усилия.
8
Двор Чудес – в Средние века несколько кварталов в Париже, населенных нищими, ворами, публичными женщинами и поэтами.
9
В первые десятилетия XX века там селились иммигранты.
10
Книга в те времена еще по большому счету не существовала. Эти законы гармонии сложны и тонки. Чтобы понять их смысл, необходимо иметь чувствительную душу. Говорить о них открыто? Это означает подвергнуть их риску фактических ошибок и непонимания; спустя три поколения они станут нелепыми, а творения, созданные по их законам, искривятся. Они могут быть только точными, абсолютно точными. С того дня, когда книга появилась на свет, эти правила могут быть вписаны в нее: безупречные, верные и ясные, на двух страницах. С тех пор как книга превратилась в один из самых драгоценных инструментов познания, тайна законов гармонии не имеет права на существование. – Примеч. авт.