Страница 7 из 8
Сестры от таких слов разбежались в ужасе: – Ой, страх, страх! Ой, грех, грех!
Правда, свидетель прощания, один древний батюшка, заходился звонким смехом, вспоминая эту сцену. А я слушал и никак не мог понять, что для некоторых товарищей динамичная смена горьких обид и трогательных прощений была единственным доступным развлечением в их небогатой событиями жизни, разновидностью игры, где у каждого своя роль, так что друг без друга невозможно прожить и дня – затоскуешь и того гляди тронешься.
А древний батюшка смеялся. И меня заразил. Трудно сохранять серьезность, когда речь идет об игре. И уж по крайней мере, не надо искать трагедии там, где дают комедии.
Как убить память?
Если меня обидели, я разрешаю себе некоторое время пообижаться, ведь это очень приятно и даже полезно. А потом обычно забываю.
Или записываю, потому что на память полагаться нельзя.
Товарищ в фетровой шляпе спешит в метро. Улыбнулись друг другу в легком поклоне. Откуда я его знаю? Сверяюсь с записями: «писал на меня донос». Вот змей!
Второй важный момент в преодолении обиды – признайся себе с предельной серьезностью: люди могут быть последними подлецами и негодяями.
– Надо простить, потому что я во всем виноват.
– Не льсти себе: ты не можешь быть виноват во всем. Если твой обидчик – злобный тип, какая твоя вина?
Как ни странно, путь к прощению пролегает через поле честности. Не надо пускать благочестивый туман «спасительных» слов. Если вам сделали гадость, тем более умышленно, правильно назовите этот поступок. И это поможет вам простить.
– Простить окончательно? До конца?
– Все зависит от того, что вы имеете в виду.
Почему я советую научиться правильно обижаться? Потому что в это искусство включается и навык борьбы со стереотипами примирения, которые только мешают помириться. У каждого есть представление о том, как выглядит идеальное прощение. Например, он, окровавленный и в струпьях, потеряв один глаз и все свои квартиры, все осознав, падает на колени, вы плачете, целуете его в беззубый рот, а потом, забыв все, весело скачете по лужайкам, крепко ухватившись за руки.
Так не бывает. Потому что не все процессы обратимы. Есть вещь, которую у нас в Гомеле называют метафизической не о т мен им о с т ъ ю поступка. Любят у нас в Гомеле давать причудливые имена простым идеям. Суть в том, что, если человек сделал подлость, этот поступок можно загладить, искупить, вымолить, но его нельзя вымарать из истории, его нельзя отменить. Любой поступок – навсегда. Поэтому жизнь наша так трагична и серьезна. Этой простой истины не понимают люди, обвиняющие христиан, что мы все тут хорошо устроились: греши да кайся, и Бог все простит. Бог простит, но моя история, моя биография – это и есть мой портрет, мое лицо, моя личность. Все остается. Чем страшнее проступок, тем больше усилий требуется, чтобы искупить его. Прощение не отменяет труд искупления, поэтому так хорошо живому – у него еще есть время исправить хоть что-то.
Неотменимость поступка не есть повод для отчаяния. Мы ведь условились быть честными, поэтому не надо делать вид, что ничего не было. Если вы притворяетесь, что не обидели или не обиделись, память будет вам мстить. Любую обиду надо избыть, выстрадать, выболеть и отпустить, оставив при себе лишь снисходительность. Потому что мера мудрости есть мера снисходительности.
Будни Бармалея
Я исхожу из простой богословской концепции: все люди – Бармалеи. Бармалей, как известно, кровожадный, беспощадный, злой, и ему не надо ни мармелада, ни шоколада, а только маленьких детей. Он увешан саблями, пушками и кинжалами. Он неповоротливый, ворчливый, сеющий вокруг себя разрушение и хаос. Каждый человек – Бармалей. Не спорь! Ты тоже. И если ты живешь в обществе Бармалеев со всеми их ножами и кинжалами, ты обязательно «оцарапаешься», без этого никак, это естественно.
Спрашивают:
– Вы хороший человек?
Отвечаю:
– Когда?
Может, мой Бармалей сегодня выходной, сидит на лужайке и лижет мороженое. Но пусть никто не обольщается: Бармалей всегда настороже, руки не утратили крепость, глаза помнят блеск клинка. Может, вышел в отставку, но оружия не сдал. Если есть кинжал, он непременно пробовал чьей-то крови. Невинных Бармалеев не бывает. Обличая негодяя и обидчика, честно рассмотрите свои фантазии по поводу мести: чаще всего они куда кровожаднее, чем само преступление. Бармалей обидел Бармалея. Один раненый зверек оцарапал другого.
Бармалеем быть просто и естественно. Это не требует труда и напряжения. Доброта – плод титанических усилий. Быть хорошим человеком очень тяжело. Кто пробовал, знает. А кто не пробовал, нечего прикидываться невинной овечкой, когда встречаешься с несправедливостью и жестокостью. Быть хорошим человеком очень тяжело. Это ежеминутный, если не ежесекундный труд и усилие. Не надо удивляться тому, что человек повел себя как Бармалей, особенно если этот человек – ты сам. Мы не можем себя простить, потому что не верим в свою испорченность, не принимаем ее, не знаем ее подлинной силы, из-за чего не умеем этой порче противостоять.
Будь проще! Ты всего лишь человек! Не к лицу Бармалею крылья ангела!
Безобидное Евангелие
Евангелие от Марка для меня всегда было особой книгой. Во-первых, коротенькое, что для религиозной книги не просто достоинство, но и знак милосердия; во-вторых, очень человечное, если не сказать нежное. Только в этом Евангелии я встретил прямую и конкретную заповедь «не обижай» (Мк. ю: 19). Христос напоминает богатому юноше, какие заповеди следует соблюдать. Скорее всего, Он цитирует известный текст из книги Левит (25: 17). Однако, как оказалось, в лучших рукописях этой фразы нет, что вовсе не означает, что обижать можно. Просто если вы просмотрите все новозаветные отрывки, переведенные глаголом «обижать» или производными, окажется, что более точным было бы перевести эти места словами «оскорбить», «обмануть» или «поступить несправедливо». Наше русское «обидеть» уникальное.
Согласно словарю Фасмера, слово «обида» происходит от глагола «об-видети», то есть восходит к одному корню с «завидовать» и «ненавидеть». Можно сказать, что «обидеть» значит в каком-то смысле «проглядеть, выпустить из вида». Обида, как зависть и ненависть, – ошибка зрения. Можно проморгать и проглядеть человека, недо-видеть его.
Есть сознательные обидчики. Но большинство людей обижают других не из злобности, а потому что им очень плохо. Единственный способ поделиться своей болью – обидеть другого. Несчастные люди! Их никто не научил состраданию! Сострадать – это не только сочувствовать больному, но еще и уметь делиться своей болью с другими так, чтобы никого не «оцарапать». Поэтому не торопитесь обижаться!
Обида – ранение, кровоточащая рана. Если у вас здоровый организм, рана заживет быстро, а боль забудется. Но вдруг вы диабетик или больны гемофилией, тогда даже маленькая царапина может стать настоящим бедствием. Невозможно прожить жизнь и ни разу не оцарапаться.
Жить – больно, и это нормально, это естественно. Если ничего не болит… может, ты умер?
Сладострастие вины
Я защищаю естественное человеческое право быть обиженным. Обижаться, правильно обижаться, – нормально для человека, и это есть признак здоровья. Однако преподобный Марк Подвижник в «Добротолюбии» говорит, что подлинные причины обиды – тщеславие и сладострастие. Мне кажется, что здесь преподобный говорит о болезненной обидчивости, которая паразитирует на человеке с ослабленным духовным организмом. Тщеславие и сладострастие – серьезные недуги. Обидчивость питается тщеславием. Это очень понятно и, признаться, знакомо многим. Тщеславный переоценивает себя, тщеславие само по себе недуг зрения: больной видит себя с искажениями. Отсюда и другой счет обидам.
Но куда более заразная болезнь – сладострастие жертвы. Обиженным и униженным быть очень приятно, а иногда даже и выгодно. И самое отвратительное, что может придумать человек, – это прикрывать и оправдывать свою страсть Евангелием. Почему святой назвал этот недуг сладострастием? Потому что обида – это процесс, это не статичное состояние. Если ты в ней задержишься дольше положенного, незаметно можно пересечь черту, когда тебе уже начинает нравиться быть обижаемым и угнетенным, и это сладострастие так накрывает человека, что он уже сознательно ищет повода к мучению, как пьяница бутылку. Таким людям невыносим покой и счастье. Дай им прекрасного мужа, они постепенно превратят его в «жестокого деспота». Родись у них внимательный сын, он непременно станет «неблагодарным тираном» и «жестокосердым мучителем». Эти люди способны обратить в ад все, что их окружает, – дом, монастырь, учреждение. Мне не хочется писать о них подробно, потому что их портретами «увешаны» романы Достоевского.