Страница 4 из 17
В 1925 году владыку Иосифа отправляли в первую ссылку. Люди, его любившие и знавшие, пришли провожать, хоть это было и опасно. Заканчивалась осень, приближались холода, первый снег. А Владыку осыпали белыми астрами, свежими и прохладными. В онемевшем сердце сами собой возникали слова утешения: «Это Царица Небесная о том бурьяне вспомнила!»
В Киеве, некогда сердце земли Русской, Ваня оказался впервые в восемь лет. Жили они с отцом недалеко от университета. Город очаровал Ваню сразу. Ох как понравились его улицы, по которым ходить ноги не устают! Каждый раз, возвращаясь с прогулок по городу, Ваня проходил мимо университета. Раз видит – дверь открыта! Ваня зашел внутрь. Широкая мраморная лестница с ковром, прикрепленным медными шпильками. Солнечный луч лежит на ковре, отчего тот кажется еще более красным. Тишина медовая! И – ни души. Ваня, очарованный лестницей, сделал несколько шагов.
Вдруг из-под лестницы выскочил дед с медалями на груди и с дубинкой – ветеран войны, а теперь швейцар:
– Ты что здесь делаешь? Тут люди учатся, тут университет!
Какой грозный у этого заведения страж!
– Мне лестница понравилась… Я посмотреть только!
Когда владыку Иосифа спрашивали, не в академии ли он получил образование, он отвечал с улыбкой: «Да, я и в академии лекции слушал, и в университете на лестнице был. Но помешал моему образованию швейцар. Ох, помешал он мне тогда! Ну босиком же мальчик и в шапке. А тут пальто висят, я ведь мог прихватить чье-нибудь! Швейцар был прав. Мог бы и палкой дать».
Чтобы мальчик освоил ремесло, за которое имел бы кусок хлеба, отец отправил его к родственникам. Те были бездетны и приняли Ваню охотно. У них был винодельный заводик и контора по производству гробов. Вполне традиционное русское сочетание ремесел. Ване понравилось мыть бутылки для вина, смотреть, как вино разливают в эти бутылки, и спать в гробах. Эта винодельня, возможно, тоже возникла из видений Иосифа Прекрасного. Виночерпий, как увидел Иосиф в одном из своих снов, был спасен.
Мысль о монастыре Ваню не оставляла. Но и работа нужна была. Возникла двойная жизнь. Один Ваня мечтами уносился в монастырь. А другой, живчик, ловко переставлял только что вымытые бутылки и стрелял глазами в нового, немного подозрительного посетителя.
Нареканий на парнишку не было. Считалось, что Ваня – святой, потому что ходит в собор молиться и ведет себя вполне чемно – почтительно. Случилось, что в город по реке привезли мощи Евфросинии Полоцкой. Ваня конечно же у мощей побывал, и не один раз. И вот, накануне отъезда святой, Ване приснился сон. Ему явилась Евфросиния Полоцкая.
Владыка Иосиф рассказывал о святой как о живой. Как о… женщине, в которую влюблен. Уже тогда в его душе пробудилась полная и радостная, совершенная жизнь Божественной любви, не ведающей смущения, потому что чиста. И сон с Евфросинией – не новый ли подарок от предка Христа по плоти?
Святая поднялась из гроба, сияя Божественной славой и жизнью. Что было мертвенно, воскресло ее мановением. Ваня смотрел на святую, онемев от внезапного счастья. И проснулся. Спал он в гробу. Сердце окончательно высказалось за уход в монастырь.
Едва ли не на следующий же день Ваня пришел к дяде, Василию Наумовичу, и попросил содействия. Василий Наумович обратился к генералу Свирелину с просьбой, а тот дал рекомендательное письмо владыке, аттестуя Ваню как очень способного мальчика и родственника своего сотрудника. Тогда не говорили «слуга», а говорили «сотрудник». С Ваней пошел провожать его в монастырь брат его Алексей. Как поразительно непохоже сложатся судьбы братьев! Алексей станет советским прокурором. Во время войны его расстреляют немцы. Владыка Иосиф будет до самой смерти молиться о своем брате.
Мачеха дала сыновьям на дорогу три копейки и отрезала хлеба. Вот и все нехитрое снаряжение будущим монахам.
Верст за двенадцать до монастыря мальчишки услышали, что за ними кто-то едет. Разбойники? А ну как нападут, бросят в бочку, уволокут незнамо куда. Ваня решил уйти в лес, на всякий случай. Шепнул Алексею: «Уходим». И сам совсем было дал деру, но фаэтон внезапно остановился, и оттуда раздалось:
– Мальчики, мальчики, куда вы идете?
В коляске оказался не разбойник, а архимандрит. Хорошо одетый, с посохом, разглядывает крестьянских детей с интересом.
– Так куда вы идете?
– В намастырь! – бодро ответил Ваня.
Прочитав письмо генерала, отец Арсений, которому предстояло стать учителем будущего владыки Иосифа, сказал:
– Мальчик, ты уже принят в монастырь! Давайте вашу сумочку с сапогами.
Бомба
Это была бомба. Мгновенная, самодельная и точная. В воздухе появился беспощадный запах войны – земляной сырости, с кровянистым привкусом. Лошади учуяли этот запах первыми, оторвались и понесли. Их надо было немедленно пристрелить. Городовой, полный мужичок с добродушным лицом, стреляя, только сказал:
– Лошадки!
Глаза его стали сырыми. Городовой и раньше любил смотреть на эту красоту, только у великого князя была такая изысканная коляска и такие красивые «лошадки». Сильные, высокие животные. С ресниц лошадей тоже текло, на серо-кровавый снег. Грузноватая фигура кучера мягко упала рядом с лошадками. Городовой, еще глазам не веря, искал великого князя. Бог хранит своих людей, так что великий князь должен быть где-то здесь, невредимым или легко раненным. Но бомба была настоящая: от великого князя осталось дымящееся месиво.
Террористы! Террористы! Кто не знал этого слова. Поколение выросло на баснях о народовольцах – сильных людях, пишущих в неволе стихи, как Вера Фигнер, или спаливших себя заживо в царских застенках, как Мария Ветрова. Мало кто знал об Ольге Пузято, маленькой, вечно страдающей сотруднице разведки, провокаторше. Но именно она исчерпывающе представляла этих новых людей. Стеснялась брать в долг без отдачи, тщательно считала количество листовок и ассигнаций. Никто не сказал бы утвердительно, за кого она: за власть или за социалистов. Таких было большинство. Они напоминали только что прибранный дом без хозяина. Новое время формировало новых героев. Франтоватый поляк Дзержинский, артистичный умница Бауман.
Каляев, совершивший покушение, будто и не огорчился, когда поймали, держался замкнуто. Он чем-то напоминал Раскольникова. Следователю стало не по себе: ветер доносил запах крови. Известно было, что в Москве работает целое бюро террористов.
– Я казнил его, – сказал Каляев, и это выглядело почти величественно. – Я исполнил приговор справедливости и правды.
Адъютант великого князя Сергея Александровича искренне не знал, что ему делать. «Как я скажу ей? Как?» Однако надо сообщить великой княгине все как есть. Наконец адъютанта пригласили в покои великой княгини. Елизавета Феодоровна стояла у окна. Повернула к нему пугающе-спокойное лицо, как будто ожидала страшной вести. Он и ранее не раз имел возможность убедиться, что у Елизаветы Феодоровны жесткая воля и мужской ум. Она дала ему сказать все, как он хотел. Не села, ни разу не перебила, не разрыдалась. Затем провела рукой по платью и вдруг сказала:
– Сейчас едем.
Затем приказала одеваться.
Место происшествия было оцеплено. Уже собралась толпа. Крики ужаса перебивались криками ликования. Казалось, что толпа состоит из двух вороньих стай, которые что-то делят. И снова этот окопный кровянистый запах… Носилки для того, что осталось от великого князя, искали довольно долго. Великая княгиня прибыла одновременно с носилками.
– Па-а-азвольте, ваше высочество, вам туда нельзя… Всенепременнейше прошу меня послушать…
Она шла как во сне. Подняла глаза на городового и протянула ручку:
– Очень вас прошу.
Городовой отступил. Елизавету Феодоровну в Москве знали хорошо. Порой она бегала на благотворительных праздниках как девочка. Нельзя было поверить, что это старшая сестра государыни. Та была дама, и чужая, а эта… эта была своя. Царевна из сказки.
Когда она увидела месиво и части тела, вспыхнула. Коротко. Потекли слезы, но она не стала их вытирать. Сделала знак, чтобы носилки поднесли поближе. Сложила шубу и перчатки кому-то на руки, поправила что-то черное поверх платья, встала на колени и… взяла в ладони руку великого князя.