Страница 11 из 12
– Потрудитесь же, – сказал я Кокорину, – передать Ичалову повестку о привлечении его к следствию, я отправлюсь произвести у него обыск.
VII
Обыск
Я выехал из дома, захватив гипсовый снимок со следов и взяв с собой четырех понятых и городового.
Скоро мы остановились у подъезда деревянного дома против дворянского клуба. Мы позвонили, слуга отворил дверь.
– Дома Никандр Петрович? – спросил я.
Слуга оглядел подозрительно мою компанию и, держа за ручку входную дверь, отвечал:
– Нет-с, его нет дома! Батюшка их у себя.
– Все равно, пустите нас войти и доложите господину Ичалову, что судебный следователь имеет надобность его видеть.
Слуга отправился докладывать, а мы вошли в залу. Через минуту к нам вышел престарелый отец подозреваемого.
– Что вам угодно? – спросил он.
– Здесь живет сын ваш, Никандр Петрович? Не так ли? – спросил я.
– Точно так. Сам я деревенский житель и приехал сюда дня на два. Но что значит ваше посещение?
– Где ваш сын?
– Где мой сын? Не знаю, где-нибудь в гостях. Но что вам, наконец, нужно? С вами понятые…
– Ваш сын подозревается в уголовном преступлении. Я должен произвести обыск у него в квартире, и если его нет дома;– я попрошу вас присутствовать при обыске вместо него.
– Что такое? Мой сын подозревается в уголовном преступлении? Кем же это он подозревается?
– Судебной властью.
– Да кем именно?
– Мною, судебным следователем. Прошу допустить меня к исполнению моей обязанности.
– Милостивый государь! Вы оскорбляете честь моего сына. В роду Ичаловых не бывало преступников. Вы мне ответите за ваши дерзкие и нелепые подозрения. Объявляю вам, что я вас до обыска не допущу! Эй, люди!
– Господин Ичалов, ваши усилия напрасны! Вы не в силах воспрепятствовать мне произвести обыск и можете только подвергнуть себя суду за сопротивление.
– Это насилие! Это бесчинство! – кричал взволнованный старик.
– Это исполнение требований закона.
Старик несколько успокоился.
– Я не противник закона, – сказал он, – но пустого подозрения не довольно для того, чтобы полиция могла врываться в мой дом и бесчестить мое имя.
– К несчастью, подозрения мои довольно основательны, и судебное исследование никого бесчестить не может.
– Хорошо, – сказал он, – исполняйте, чего требуют ваши обязанности, но вы будете мне отвечать, если ваши подозрения окажутся нелепостью.
Я пожал плечами. Старик удалился.
Мы вошли в спальню его сына. Обстановка комнаты свидетельствовала, что в ней живет холостой молодой человек. Постель с утра была не убрана. По полу валялись окурки. Платье и белье было раскидано по диванам и стульям. На столе стоял стакан с недопитым чаем. Все показывало, что хозяин не приучал себя к особенному порядку. Ни в шкафах, ни в комодах, ни в шкатулках я не нашел ничего, что могло бы служить для дела. Вещи выкладывали, вновь укладывали и замыкали. Возле спальни был небольшой кабинет, изящно меблированный. В нем, по-видимому, ночевал отец Ичалова. Тут стояло бюро, ключа от которого я найти не мог. Долото сделало свое дело. В ящике я нашел много писем, но, просмотрев их, пришел к заключению, что они дела не касаются, хотя непреложно свидетельствуют, что хозяин их – большой поклонник женских прелестей. На стене над письменным столом висел фотографический портрет Анны Дмитриевны Бобровой. «Ну, – подумал я, – на недостаток побед Ичалов пожаловаться не может».
Обшарив все комнаты, мы не нашли ничего, что могло бы иметь какое-либо отношение к делу. Я считал дальнейший обыск бесполезным и приискивал уже в голове своей приличную фразу, чтобы оправдать пред стариком Ичаловым напрасно причиненное беспокойство, как в одном из коридоров натолкнулся на большой шкаф с платьем.
Я велел вынимать платья. Старый слуга Ичалова, Григорий, не без ворчанья исполнял мое требование. «Барина платье понадобилось, – ворчал он, – извольте, сударь, извольте, платья у барина довольно». С этими словами он вынул из шкафа панталоны и жилет коричневого цвета.
– Где же пара к этим панталонам? – спросил я у Григория.
– Какая пара?
– Сюртук или визитка.
– А кто его знает! – ответил Григорий. – Разве барин не волен в своем добре? Может, подарили, а может, где и забыли!
– Да был сюртук к этим панталонам?
– Пиджак был совсем еще новый, видно Никандр Петрович забыли его в деревне.
Я велел отложить в сторону жилет и панталоны коричневого цвета.
– Покажите мне сапоги вашего барина.
– Какие прикажете? У нас их много.
– Покажите все.
Лакей принес несколько пар сапог.
– Больше нет?
– Есть еще пара, да та совсем никуда не годится. Оно не то чтобы сапоги были старые, да промокли больно и потрескались.
– Где они?
Он их принес.
То были бальные лаковые сапоги, потрескавшиеся, по-видимому, действительно от сырости. Сапоги эти как раз приходились к гипсовым слепкам со следов.
Я собрал все ножи и бритвы, которые мог найти в доме. Затем велел сложить на стол панталоны, жилетку, сапоги и ножи, все это опечаталось, и составил протокол обыска, который подписали присутствовавшие. Григорий, видя, что рассыльный мой укладывает собранные вещи в свою суму, спросил меня:
– Как же, сударь? Вещи эти изволите взять с собой?
– Да.
– Воля ваша-с, а я без барина не могу барское добро из рук выпустить.
– Вы и сами отправитесь вместе со мной. Мне нужно вас допросить. В канцелярии вы получите расписку, что эти вещи у вас отобраны.
– Да без спросу мне нельзя идти! Барин будет гневаться.
– Вы своего барина увидите у меня и там все объясните ему.
Вернувшись к себе, я не застал у себя дома ни Кокорина, ни Ичалова. Я велел ввести Григория и сказал ему:
– Предваряю вас, что на суде перед крестом и Евангелием вы должны будете подтвердить все то, что мне теперь покажете! Поэтому отвечайте на мои вопросы только сущую правду.
– Для чего же, сударь, я буду говорить неправду? Все что знаю – о том извольте спрашивать, а чего не знаю, не погневайтесь – сказать о том не могу.
– Как вас зовут?
– Григорий Дементьевич Качалин. Из крепостных Петра Кирилловича Ичалова. Сороковый год служу им. И как в крепостное время, так и теперь, ничего худого за мною не было. Чист перед Богом и своим господином.
– Дело вовсе не в вас. Давно ли ваш барин здесь в городе?
– Молодой-то?
– Да, Никандр Петрович.
– Четвертого дня приехали. А допрежде, почитай, все в городе жили. Иногда в деревне…
– Откуда он приехал?
– Из деревни.
– Из какого уезда?
– Из здешнего, из села Яковлева. Ездили к батюшке и вместе с ним изволили приехать.
– Когда он уехал в деревню?
– Да как вам доложить? Месяца два с лишним.
– Зачем он ездил?
– Зачем – сказать не умею, на то была их барская воля. Встали утром, велели уложить в чемодан две смены белья, сюртук, да еще кое-какие вещи. Велели погрузить все на извозчика и уехали, даже чаю не кушавши.
– Да разве на извозчиках ездят в деревню?
– Должно быть, поехали на почтовую станцию, там взяли лошадей и поехали.
– Пока барин был в деревне, никаких вестей о нем не было?
– Никаких-с.
– Извозчик какой возил?
– Калачом зовут. Имени его не знаю.
– Какой его номер?
– Не могу знать! Прикажите спросить Калача – его все знают.
– Точно ли вам известно, что Никандр Петрович ездил в деревню?
– Опричь деревни куда же им было ездить?
– Не был ли он в Москве?
– Извольте их самих спросить об этом. Вернулись они вместе с своим батюшкой из деревни.
– Не болела ли рука у Никандра Петровича в тот день, как он уехал отсюда?
– Не приметил. В то утро я их не одевал.
– Сам одевался?
– Сами. Как приехали ночью, часу эдак в первом или во втором, так, видно с усталости, сбросили пиджак и легли спать, не раздеваясь. Утром, когда я вошел в комнату, они уже были одеты.