Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3



Милгрэм сообщил испытуемым (это были студенты Йеля и жители Нью-Хейвена), что в рамках эксперимента по обучению они должны будут применять электрошок к другим людям. На самом деле по договоренности с Милгрэмом люди с прикрепленными проводами по другую сторону стекла только имитировали шок. Когда испытуемые подвергали других участников эксперимента воздействию электрошока (считая, что все это происходит по-настоящему), им открывалось ужасное зрелище. Незнакомые люди, не сделавшие им ничего плохого, явно испытывали сильные страдания – стучали в стекло, жаловались на боли в сердце. Несмотря на это, большинство испытуемых следовали указаниям Милгрэма и продолжали, как им казалось, применять электрошок с постоянно растущей силой, до тех пор пока их жертвы, как они думали, не умирали. Даже те, кто не доводил дело до (видимого) убийства своих собратьев, уходили, не интересуясь здоровьем других участников эксперимента.

Милгрэм понял, что люди сверхвосприимчивы к новым правилам поведения в новой обстановке. Они на удивление охотно готовы причинять вред другим людям и убивать их в угоду неким новым целям, если таковы будут указания новой власти. “Я обнаружил столько повиновения, – вспоминал Милгрэм, – что едва ли имело смысл повторять этот эксперимент в Германии”.

2. Защищайте общественные институты

ИМЕННО ОБЩЕСТВЕННЫЕ ИНСТИТУТЫ ПОМОГАЮТ НАМ СОХРАНЯТЬ СОБСТВЕННОЕ ДОСТОИНСТВО. НО ОНИ ТОЖЕ НУЖДАЮТСЯ В НАШЕЙ ПОМОЩИ. НЕ СТОИТ ГОВОРИТЬ О «НАШИХ ИНСТИТУТАХ», ПОКА ВЫ НЕ СДЕЛАЛИ ИХ СВОИМИ, ДЕЙСТВУЯ ОТ ИХ ИМЕНИ. ИНСТИТУТЫ НЕ ЗАЩИТЯТ СЕБЯ САМИ. ОНИ РУШАТСЯ ОДИН ЗА ДРУГИМ, ЕСЛИ С САМОГО НАЧАЛА НЕ ЗАЩИЩАТЬ КАЖДЫЙ ИЗ НИХ. ТАК ЧТО ВЫБЕРИТЕ СЕБЕ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ПО ВКУСУ – СУД, ГАЗЕТУ, ЗАКОН, ПРОФСОЮЗ – И ПРИМИТЕ ЕГО СТОРОНУ.

Мы привыкли считать, что институты способны сохранить себя даже в ситуации целенаправленной атаки. Именно эту ошибку допустили некоторые немецкие евреи в отношении Гитлера и нацистов после того, как те сформировали свое правительство. Так, например, 2 февраля 1933 года ведущая газета немецких евреев опубликовала редакционную статью, выражавшую эту неуместную веру:

Мы не готовы подписаться под той точкой зрения, что герр Гитлер и его соратники, наконец заполучившие ту полноту власти, к которой они давно стремились, перейдут к реализации тех предложений, что циркулируют в нацистских газетах; они не лишат в одночасье немецких евреев их конституционных прав, не заключат их в гетто, не бросят на потребу низменным инстинктам толпы. Они не смогут этого сделать, потому что есть ключевые факторы, сдерживающие власть… и они явно не собираются идти в этом направлении. Когда ты становишься реальной действующей силой в Европе, сама атмосфера настраивает на этические размышления о лучшем в тебе и уводит от первоначальных оппозиционных заявлений.

Таковы были взгляды многих разумных людей в 1933 году, таковы они и сегодня. Ошибочно считать, что правители, пришедшие к власти благодаря институтам, не смогут поменять или разрушить эти самые институты – особенно если именно это они и обещали сделать. Иногда революционеры планируют уничтожить все институты сразу. Таков был подход русских большевиков. А иногда институты теряют жизнеспособность и перестают функционировать, превращаются в симулякр того, чем они были раньше, и тем самым скорее поддерживают новый порядок, нежели противостоят ему. У нацистов это называлось Gleichschaltung.

Новый нацистский порядок установился менее чем за год. К концу 1933 года Германия превратилась в однопартийное государство, в котором все основные институты были укрощены. В ноябре немецкие власти закрепили этот порядок, проведя парламентские выборы (без участия оппозиции) и референдум (“правильный” ответ был заранее известен). Некоторые немецкие евреи голосовали по указке нацистских лидеров в надежде, что этот жест лояльности свяжет новую систему обязательствами перед ними. Эта надежда была тщетной.

3. Опасайтесь однопартийного государства



ПАРТИИ, КОТОРЫЕ ПЕРЕКРАИВАЛИ ГОСУДАРСТВА И ПОДАВЛЯЛИ СОПЕРНИКОВ, ВОВСЕ НЕ БЫЛИ ВСЕМОГУЩИМИ С САМОГО НАЧАЛА. ОНИ ИСПОЛЬЗОВАЛИ ИСТОРИЧЕСКИЙ МОМЕНТ, ЧТОБЫ ИСКЛЮЧИТЬ СВОИХ ОППОНЕНТОВ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ. ПОЭТОМУ ПОДДЕРЖИВАЙТЕ МНОГОПАРТИЙНУЮ СИСТЕМУ И ЗАЩИЩАЙТЕ ПРОЦЕДУРУ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ВЫБОРОВ. ГОЛОСУЙТЕ НА МЕСТНЫХ И ГОСУДАРСТВЕННЫХ ВЫБОРАХ, ПОКА ЭТО ВОЗМОЖНО. ЗАДУМАЙТЕСЬ О ТОМ, ЧТОБЫ БАЛЛОТИРОВАТЬСЯ САМОМУ.

Возможно, Томас Джефферсон никогда и не говорил, что “цена свободы – вечная бдительность”, но это точно говорили другие американцы, его современники. Когда мы думаем об этих словах сегодня, мы представляем себе праведную бдительность, направленную вовне – против невежественных, враждебных других. Мы кажемся себе городом наверху горы, столпом демократии, высматривающим угрозы из внешних пределов. Но смысл этих слов был абсолютно иным: человеческая природа такова, что американскую демократию нужно защищать от самих американцев, которые с помощью ее свобод могут приблизить ее конец. В действительности фраза “Цена свободы – вечная бдительность” принадлежит американскому аболиционисту Уэнделлу Филипсу, который также добавил, что “манну народной свободы следует собирать ежедневно, иначе она сгниет”. Достижения современной европейской демократии только подтверждают мудрость этих слов. В двадцатом веке были предприняты серьезные попытки распространить франшизу и основать прочные демократические системы. Но демократии, возникавшие после Первой мировой войны (а также после Второй), часто рушились, когда одной партии удавалось захватить власть посредством выборов и переворота в той или иной комбинации. Партия на волне успешной победы на выборах либо движимая своей идеологией (либо и то и другое вместе) может изменить систему изнутри.

За выборами, выигранными в 1930-х и 1940-х фашистами, нацистами и коммунистами, последовало сочетание спектакля, репрессий и “тактики салями” – когда оппозиция отрезается слоями, один за другим. Большинство было занято своими делами, кого-то посадили, а остальным заткнули рот.

Герой романа Дэвида Лоджа говорил, что, занимаясь любовью последний раз, ты не знаешь, что занимаешься любовью последний раз. С голосованием то же самое. Некоторые немцы, голосовавшие за национал-социалистов в 1932 году, наверняка понимали, что в обозримом будущем по-настоящему свободных выборов больше не будет, но большинство этого не понимало. Некоторые чехи и словаки, голосовавшие за Чехословацкую компартию в 1946 году, может быть, и сознавали, что голосуют за конец демократии, но большинство считало, что будет еще один шанс. Несомненно, русские на выборах в 1990 году не думали, что это последние свободные и честные выборы в истории их страны, каковыми они (пока) и остаются.

Любые выборы могут оказаться последними, по крайней мере последними в жизни голосующего. Нацисты оставались у власти вплоть до своего военного разгрома в 1945 году, чехословацкие коммунисты – до краха всей системы в 1989 году. Российская олигархия, возникшая после выборов 1990 года, продолжает функционировать и продвигает внешнюю политику, нацеленную на повсеместное уничтожение демократии.

Применима ли история тирании к Соединенным Штатам? Определенно, американцы, говорившие о “вечной бдительности” в девятнадцатом веке, сочли бы, что да. Они признавали, что мы несовершенны, и разработанная ими система была направлена на то, чтобы сделать последствия нашего несовершенства менее ощутимыми. Мы, подобно древним грекам, сталкиваемся с проблемой олигархии, принимающей все более угрожающие масштабы по мере того, как глобализация увеличивает неравенство.

Причудливое представление американцев о том, что жертвование средств на проведение политических кампаний и есть свобода слова, сводится к тому, что у богатых оказывается гораздо больше слова – а значит, и голосов, – чем у остальных граждан. Мы верим в то, что у нас работает система сдержек и противовесов, однако сегодня мы столкнулись с исключительной ситуацией: менее популярная из двух партий контролирует все рычаги власти на федеральном уровне и имеет большинство в законодательных органах штатов. Партия, контролирующая так много, предпринимает немного шагов, популярных в обществе в целом, и много непопулярных – и, как следствие, должна либо опасаться демократии, либо ее ослаблять.