Экслибрис

Прийти

Все выбираю – с какой сторонывойти, возвращаясь, в Ригу?И еще – в какую –бодрую или сонную, в лучах солнцаили лучащуюся огнями?Это ведь важно – как войти.Таким образом,как именно того хочется,чем именно дышится –травой луговой или жесеном, алый тымак или камня холод.Такое богатство – когда есть из чеговыбирать средиотсутствий и расставаний,щекочущих спинужарких мурашек,когда Рига входит в сон миражами.Тогда неважно – сладким ли, горьким,лишь бы – пробитьсятуда, где сердце прописано –пролиться дождемили кротом прорыться.Это, похоже, единственное, к чемуникак не привыкну.

Сон о войне после войны

Ах, вы,сны о войне,о войне после войны,так долго не шли вы,а теперь идете,так неоспоримы,как родимые пятна,по телу живомус кожей выжженная печать.Ах ты,войну по-другому видевшаяи меня сейчасежесекундно видящая,следом за мной идущая,зачем ты входишьв сон этот,мне одному устрашающе свойственный,так, как свойственныостальным язва и головные боли?Ах ты,вечное возвращенье назад,несгибаемо честное,неважнодень ли, ночи ли черный деготь.Ах ты, запретная невозвратность,аистовая трясинадомой зовущая,// из совестей совестливейшая –Ах ты, непроглядная ночь,ах ты, шлюха,мальчишкам и бандитам,ах ты, автомобильчик,не газик, не грузовик,из тех машин,что мы изобретаемво сне.Ах ты, дорога,сквозь черную ночь,с вырубленными огнями,лишь по наитию.Ах ты, ездачерез тот лес,что никому не объехать.Ах ты, непоправимое,что может случитьсяспустя мгновение или два.Ах ты, трос,что, должно быть, натянутза поворотом.Ах ты, выстрел,столь неожиданный,что глазом и не моргнешь.Ах ты, рука моя,пустаяпротив той,в которой оружие.Ах ты, оружие,когда тебе хочется, ты// блюешь свинцом.Ах ты, чувство,в котором и страху-то,что капля водына ведро молока,но все же мутит.Ах ты, великое бессилие,жуком о стеклодо головокруженья,против случая не попрешь.Ах вы, высиженные бессильемвши-мурашки,ползущие по спине.Ах, влажный ужасотчаянья,когда они станут мучить тебя,войну по-другому видевшую,как они смеют тебя –нездешнююздешние…Ах, беспартийные стоеросовые дубы,для вас единыпропасти страстии преступления…Ах вы,сны о войне,о войне после войны,у вас свой заграничный паспортдля путешествий во мне,и мои пограничникине имеют вас прав задержать,// есть чья-то виза в том паспорте.И кто посчитается с тем,что моей визытам нети не будет.

Зов севера

Как так –не стремиться на Север?Кто бы к чему ни призывал,но может ли дитяне стремиться к речи,может ли цветок не бытьцветостремительным?Ведь там в мерзлотележат мои мамонты,ведь там мои штурманымерзли и замерзали.Север это вам не ремесло,не экскурсия,для меня он как для компаса –краеугольный камень.Как и северное сияние,доверие не разрубишьна частии с любви не получишь сдачиили размена,один-единственный разбудешь оставаться безучастенк зову ближнего –// по смерти.Избыток жидкости вымерзает –даже слезы,наши жилы здесьскручиваютсяперекрестно,парсеки космоса съеживаютсяи облезают,чтобы дошло, наконец,как это все-таки меж людейчестно.

Густая краска

Я топаю в самой гущепо магазину,по рынку,в кино на поганый фильм –мне нужно густую краску.К черту прозрачную акварель.Мне нужно краскугрязную,глинистую –писать тяжелого человека.О которого пачкаютсяглаза и мысли.Который самв помоях из чаши жизникрепко увязи липнет к нашим подошвам.Но глаза видят,мысли бегут,планета вращается,и нашей походкепока еще присуща легкость косули.Потому-то нельзя мнетяжелого человека писатьлегкой краской –господи, так ведь недолгозажилитьцентнер-другой.И вот я топаюза плотной краской –писать тяжелого человека,его значительность,его беспомощность,нашу нежностьи нашу силу.