Защита поэзии

Исключением среди наших Трагедий и Комедий (вызывающих небеспричинное возмущение), которые ни законам приличий, ни законам искусной Поэзии не следуют, является лишь трагедия "Горбодук" {188} (я говорю лишь о виденных мною самим). Однако несмотря на изрядное количество исполненных величия монологов и звучных фраз, достигающих высот слога Сенеки {189}, и высокую нравственность, которой она, доставляя удовольствие, учит, преследуя этим цель истинно поэтическую, все же, по правде говоря, она небезупречна в частностях, и это меня огорчает, потому что и она не может стать образцом совершенной Трагедии. Неверно представлены в ней место и время, два необходимых спутника всех видимых действий. Сценическое действие должно соотноситься с одним местом, и время, предназначенное для этого действия, как указывают и Аристотель, и здравый смысл, не должно выходить за пределы одного дня; здесь же, вопреки законам искусства, множество и дней, и земель.

Но если таков "Горбодук", то сколь же хуже все прочие, в которых на одной половине сцены расположена Азия, а на другой - Африка и столь много земель более мелких, что актер, появляясь, тотчас должен объявить, где он находится, иначе его не поймут? Вы видите, как три дамы собирают цветы, и должны верить, что на сцене сад. Потом вдруг на том же самом месте вам сообщают о кораблекрушении, и вас же винят, если вы не видите на месте сада скалу. Вслед за тем появляется отвратительное огнедышащее чудовище, и несчастные зрители должны забыть о скале и вообразить пещеру. Когда же выбегают две армии, представленные четырьмя мечами и четырьмя щитами, какое стойкое сердце откажется увидеть в этой сцене решительное сражение?

Что до времени, то с ним и вовсе не церемонятся. Вот обычный пример. Он и она, юные наследники знатных родов, влюбляются друг в друга. Следует множество приключений, потом она беременеет и производит на свет прекрасного мальчика, которого вскоре теряет и который вырастает, влюбляется и вот уже сам намерен обзавестись потомством - и все это в течение двух часов; о нелепости сего для разума спросите у разума. Искусство же всегда учило другому, и примеры из прошлого это подтверждают; ведь даже в наше время простые комедианты в Италии не допустят ничего подобного. Однако кто-нибудь непременно вспомнит "Евнуха" Теренция {190}, действие которого длится два дня, - но не двадцать же лет. Да и дело здесь в том, что представление было рассчитано на два дня и комедия писалась сообразно. Хотя Плавт {191} тоже однажды допустил ошибку, но лучше уж с ним вместе попадать в цель, нежели промахиваться. Однако могут сказать, как же тогда представлять те события, которые требуют перемены места и длительного времени? Будто неизвестно, что трагедия подчиняется законам Поэзии, а не Истории, и она не обязана в точности следовать за событиями, она свободна и должна выдумать новое содержание или приспособить события истинные к своей наибольшей пользе. К тому же многое из того, что невозможно показать, можно рассказать, надо только попять разницу между описанием и изображением. Например, сначала я рассказываю (находясь перед вами) о Перу, а потом о Калькутте, хотя показать их я могу лишь с помощью лошади Паколета {192}. Это было и в обычае древних, которые призывали nuncius {Вестника (лат.).}, чтобы он рассказал о событиях, происшедших в прошлом или в других странах.

Наконец, показывая многие действительные события, следует начинать не с ab ovo {С яйца {193} (лат.).} (как говорит Гораций), а сразу с решающего момента того единственного действия, которое необходимо изобразить. Лучше всего это объяснить на примере юного Полидора {194}. Во время Троянской войны отец Полидора - Приам отослал сына, дав ему огромные богатства, к Полимнестору, царю Фракии, который через несколько лет, узнав о гибели Приама, убил его сына, чтобы присвоить себе его богатства. Гекуба {195} нашла тело мальчика и изыскала способ в тот же день отомстить царю. С чего бы начал любой из наших сочинителей трагедий? Конечно, с отъезда ребенка. Затем последовало бы путешествие во Фракию, которое длилось бы не один год и вело бы через многие земли. А с чего начинает Еврипид? С того, как нашли тело мальчика, остальное же рассказывает дух Полидора. Этого и тупице достаточно.

Но помимо таких явных нелепостей, ни настоящими трагедиями, ни настоящими комедиями наши пьесы не являются, ибо в них представлены вместе и короли и шуты, и вовсе не потому, что этого требует содержание; шутов заставляют принимать участие в великих событиях, что неуместно и неразумно, и поэтому ни восхищения, ни сочувствия, ни подлинного веселия сии трагикомедии не вызывают. Мне возразят, что и Апулей {196} так делал; но в его сочинениях события, требующие много времени, не изображаются наспех, а подробно описываются; однако, помнится мне, что и у древних были одна-две трагикомедии, и пример тому "Амфитрион" Плавта. Внимательно же их изучив, мы увидим, что они обычно не соединяют народные пляски с похоронными шествиями, а уж если это делают, то весьма изящно. Вот и получается, что, не став истинной комедией, комедийная часть трагедии не приобретает ничего, кроме недостойного для целомудренного уха шутовства или неистощимой глупости, воистину годной лишь на то, чтобы вызывать хохот, тогда как конечная цель комедии - доставить удовольствие, а трагедия должна вызывать благородное восхищение.

Наши комедиографы полагают, будто удовольствие без смеха невозможно, и полагают неправильно, ибо даже если человек смеется, получая удовольствие, все же смех этот рожден не удовольствием, так как не удовольствие его причина. Но, может быть, они получают жизнь из одного источника? Нет, потому что по природе своей они противоположны друг другу: едва ли нам доставит удовольствие то, что не сообразно с нами или Природой вообще, смех же почти всегда результат несообразного с нами или Природой. В удовольствии заключается всегдашняя или сиюминутная радость. В смехе - пренебрежительное отношение к чему-либо, Например, мы получаем удовольствие, глядя на прекрасную женщину, однако мы и не помышляем смеяться. А смеемся мы над существами безобразными, которые, конечно же, не могут доставить нам удовольствие. Удовольствие приносит нам удача, а над неудачей мы смеемся; для нас удовольствие слышать о счастии друзей и родины, и тот, кто над этим смеется, сам заслуживает быть осмеянным. Мы смеемся над теми, кто по недоразумению все делает наоборот; мы смеемся над смущением таких людей, хотя при этом у нас появляется чувство вины, но нам трудно сдержать смех, и он доставляет более мучения, нежели удовольствия. Однако я не отрицаю, что они могут появиться вместе. Так, если портрет Александра доставляет нам удовольствие и не смешит, а над кривлянием потерявшего разум мы смеемся, не получая удовольствия, то доставит удовольствие и вызовет смех портрет Геракла {197}, на котором герой в женской одежде, с окладистой бородой и яростным выражением лица сидит по приказу Омфалы {198} за прялкой. Здесь изображение столь сильной власти любви доставляет нам удовольствие, а презренность занятия Геракла вызывает смех.