Страница 8 из 12
– А чего это ты, Витька, меня допрашиваешь?! Ну-ка, слезь со стола, сядь на стул и объясни цель визита!
Если до этого Шелехов лишь привалился к столу, то теперь расположился на нем основательно и даже ножки скрестил.
– Взяточник ваш Ефимов, – сообщил он. – Вот и создал мне мороку.
Облучков хитро прищурился:
– Вот ты здесь развалился, болтаешь со мной, а я, может, его первейший соучастник и лучший друг? Заговорю тебе зубы, а Аркадий Владимирович тем временем ноги в руки и…
– Не беспокойся, я не один… Мой напарник ни на секунду не отходит от больного, – ответил Шелехов и холодно посмотрел на Облучкова: – А ты не допускаешь мысли, что, зная о твоей причастности к преступлению, я просто-напросто играю с тобой в открытую, чтобы по старой дружбе толкнуть на явку с повинной?
Облучков опешил, сердито столкнул оперативника со стола:
– Ты такие шуточки брось!
И оба они рассмеялись.
Потом Шелехов рассказал старому приятелю, насколько это было позволительно, про заявление шабашников, про ситуацию в туалете. Облучков слушал внимательно, потом огорченно проговорил:
– Вот дурак!.. Надо было в унитаз и за ручку дернуть!.. Тогда бы он тебе здорово насолил. Ведь нырять туда его не заставишь, пришлось бы самому унитаз снимать!
– Да-а… С тобой опасно иметь дело, – отшутился Шелехов и поинтересовался: – Не женился еще?
– Лень, – откровенно признался Облучков.
– Ты, кажется, мой ровесник? – озадаченно взглянул на него Виктор Григорьевич. – Тоже с пятьдесят второго?
– Память у тебя хорошая.
– Чего ждешь? Моя дочь уже школу вот-вот заканчивает…
– Хлопот много? – заботливо спросил Облучков.
Шелехов махнул рукой.
– Лучше не спрашивай! Какие-то долговязые с обесцвеченными чубами до подъезда провожают… Жена с ума сходит.
– Мудрому никто, кроме его самого, не нужен, – наставительно произнес Облучков.
– Сам придумал? – проявил интерес Шелехов.
– Луций Анней Сенека!
– М-да… Хорош твой Сенека, – скептически заметил Шелехов.
Облучков покачал головой:
– Вечно ты, Витька, спешишь с выводами… Далее сказано: но хоть с него и довольно самого себя, иметь и друга, и соседа, и товарища ему хочется… Приходи сегодня часиков в семь, я тебя в шахматы надеру, папа что-нибудь поучительное расскажет… Можешь и в девять заявиться, я поздно ложусь…
– Постараюсь, – пообещал Шелехов и, глянув в окно, спохватился: – «Скорая»-то уже приехала! Пойду, а то, чего доброго, увезут без меня.
У дверей кабинета начальника отдела снабжения с печальными лицами стояли Трошин и Дмитрук. Шелехов подошел к ним:
– Врач появился?
Мужчины кивнули. Оперуполномоченный взглянул на них, проговорил:
– Спасибо, товарищи, вы свободны. Когда понадобитесь, следователь вас вызовет… Бригадиру о сегодняшнем дне рассказывать не обязательно, я сам с ним встречусь… Понятно?
Трошин отозвался:
– Понятно…
– Чего уж непонятного? – поддакнул Дмитрук.
– Тогда до свидания, – сказал Шелехов, входя в кабинет.
Ефимов лежал на выстроенных в ряд стульях и стонал с самым скорбным выражением лица. В изголовье больного пристроился младший коллега Шелехова, рыжеусый лейтенант Груничев. Врач «скорой помощи» – высокий черноволосый парень с золотой печаткой на безымянном пальце – что-то строчил за столом.
– Ну как? – склонившись к нему, поинтересовался Шелехов.
– Все в порядке. Я сделал инъекцию, – ответил тот и со смешинкой в глазах добавил: – Больше для профилактики.
– Допрашивать можно?
Врач задумался, но тут же уверенно кивнул:
– Конечно… Только, не очень пространно…
– Что, если я попрошу вас поприсутствовать?.. Тоже больше для профилактики?
Врач улыбнулся, посмотрел на часы:
– Ну, если для профилактики… Десять минут могу побыть.
Шелехов поблагодарил его, взял стул, и, уложив на колени папку с протоколом допроса, сказал, глядя на Ефимова:
– Нами возбуждено уголовное дело по факту вымогательства вами, гражданин Ефимов, взятки…
– Какая взятка?! – закатив глаза, простонал Ефимов. – Вы что?! Что вы такое говорите?!
– Понятые при вас подтвердили, что во врученном вам конверте находятся помеченные нами купюры…
– Бросьте вы… – умоляюще проговорил Ефимов. – Зачем делать из меня взяточника? Этак любое совпадение можно истолковать, как заблагорассудится… Я же зашел в туалет, чтобы справить нужду, – а там этот конверт… Разве я мог это предположить? Ну, сами подумайте!
– А как объяснить отпуск на сторону уголка и труб? – спросил Шелехов. – Насколько мне известно, ваше управление не занимается поставкой металлоизделий в совхозы.
– Неужели непонятно?! Это же элементарные вещи! – с печальным укором сказал Ефимов. – Я родился в деревне, там и вырос… У меня была бабушка, и вот она, когда я был еще совсем крохой, рассказывала мне сказки… В этих сказках говорилось о тяжелой доле русского крестьянства, о тяготах и лишениях, которые приходились на долю простого народа… Моя бабушка была для меня тем же, чем для Александра Сергеевича была Арина Родионовна…
Рыжеусый оперативник уставился на начальника отдела снабжения с откровенным любопытством. Прислушивавшийся к разговору врач, чтобы не прыснуть смехом, прикрыл рот ладонью. Шелехов едва сдержал улыбку. Однако Ефимов, смежив веки, продолжал тем же жалобным голосом:
– Она и привила мне любовь к крестьянству… Всегда я чувствовал свой неоплатный долг перед деревней. Это усугубилось еще и тем, что сам-то я не остался в деревне, уехал в город… И вот при любом удобном случае я оплачивал свой долг, помогал деревне, как только мог, насколько это было в моих слабых силах… Поэтому я пошел на отпуск металла этому совхозу… Слабость, как понимаете… Ностальгия…
– Туалет рассчитан на одного человека, – негромко проговорив Шелехов, пробуя применить последнее средство убеждения.
– Что? – довольно живо приподнявшись на локте, спросил Аркадий Владимирович.
– Я говорю, какая была необходимость заходить в туалет вместе с Трошиным? Унитаз-то всего один!
Лицо Ефимова осветилось лучиком слабой надежды и от этого приняло простодушное и глуповатое выражение.
– А может, это он обронил деньги?
– Он вам их передал, – жестко бросил Шелехов и обернулся к врачу: – Этот гражданин годен по состоянию здоровья для пребывания в следственном изоляторе?
– Вполне, – без тени сомнения ответил врач.
Шелехов снова посмотрел на псевдобольного:
– С этой минуты вы можете считать себя задержанным по подозрению в совершении преступления… Пока вас отправят в изолятор временного содержания. Потом следователь, которому передадут ваше дело, изберет вам меру пресечения.
– Позвонить позволите?
– Вашим родственникам я позвоню сам.
Ефимов положил руки на сердце, всем своим видом демонстрируя, как грустно и тяжело ему столкнуться с такой вопиющей несправедливостью.
ГЛАВА 12
Тусклый свет спрятанной в зарешеченном колпаке лампы и тупая тишина, какая бывает лишь в подвалах да на том свете, не мешали думать. Напротив, мысли текли, приобретали осязаемую округлость. Им не мешали ни звуки дождя, ни палящие лучи солнца, ни телефонные звонки, ни неожиданные визиты. Только вот спина стала такой же деревянной, как и крашенное густо-коричневой краской дощатое ложе, на котором предавался размышлениям Ефимов. Он сменил позу.
Спрашивается, зачем всю жизнь суетился?.. Дачку отстроил – посмотреть любо-дорого. Для себя строил, чтобы на пенсии там жить, а не городским воздухом прокопченным дышать… А теперь? Конфискуют, поди, к чертовой матери… А на него наденут черную курточку, такие же брюки, сапоги кирзовые, на карманах куртки прямоугольничек из кожзаменителя нашьют: «Ефимов А. В. отряд №… бригада №…» Как-то приходилось ему по своим снабженческим делам в колонии побывать, видел тамошние порядки… Сколько же ему дадут?.. Пять?.. Десять?.. Могут и все двенадцать… Значит, когда он выйдет?.. Э-хе-хе… Лет в семьдесят… Вернется в дом без гарнитуров. Да и на кой черт они нужны – гарнитуры? Пыль с них стирать… Дачи жаль… Строил-то, чтобы старость провести. Клубничку бы выращивал, смородину всякую… Корень золотой еще можно было посадить. Полезно, говорят, настой пить… Хорошая дача, хорошая… Все предусмотрел. Стены из бруса «на двадцать» – зимой не замерзнешь. Да и печь кирпичная для тепла, а для души – камин… Столовая, две спальни, кабинет с этим самым камином. Зачем ему кабинет понадобился? Не собирался вроде мемуары писать. Да и о чем писать-то? Как все нажил? Почитать такое охотники найдутся, но ведь печатать-то никто не будет. Да и не стал бы писать. Что он, следователь, что ли? Это их заботы – составлять жизнеописания таких, как он… А он как разведчик! Много чего знает, но никогда никому не расскажет, пусть хоть пытают… Вообще-то, если честно, боли он боится… Если бить будут, все признает… Говорят, только на Западе в полиции бьют, а у нас ни-ни… Хорошо бы, если так… Кто же его продал? Неужели эти два шабашника-дилетанта?.. Понятно, что Трошина подставили… Но вот когда? Что, если все заранее было подстроено? Подумать страшно… Может, бригадир?.. Сволочь-то еще та… Но, с другой стороны, сколько раз пользовался услугами… Почему сам-то не приехал? Заболел или только прикинулся хворым? А вдруг он звонил не из больницы, а из кабинета этого мента? Вдруг весь разговор на магнитофон записан… Дохлый номер! Не такой Ефимов дурковатый, чтобы в открытую по телефону лепить. Неискушенный ничего и не понял бы из их беседы. Равным счетом ничего… Нет, надо молчать, свое гнуть… Пусть они ему свои козыри выкладывают, а он подумает… Они молодые, прыткие, их сроки расследования прижимают, на них начальство давит… А Ефимову что? А ничего – сиди да сиди… Он подождет, ему спешить некуда. Срок все равно идет, как утверждают опытные товарищи-граждане… Про вагон бы не пронюхали, вот ещё заботы-то… Нет… Тут дело чистое… Хреново, что груз должен вот-вот подойти, если уже не поступил… Откроет кто-нибудь вагон и… Пошла писать губерния… Как начнут раскручивать!.. А он-то при чем? Попробуй доберись до него! Шиш! Да и поставщики, надо полагать, не идиоты… Ну, выйдут на них, что, расколются, что ли?! Южные люди. Их труднее разговорить. Они свою выгоду знают… А вагон-то вот-вот придет… Что-то предпринимать надо… Вот черт! Что он может-то из этого… узилища! Ни шапки-невидимки, ни сапог-скороходов, ни этого… кресала?.. Нет, огнива, чтобы кобеля какого-нибудь послать с известием…