Страница 9 из 19
Смысловое и тематическое членение ряда названий книг выявил следующие группы поэтических идентификаторов:
1. Тематическая группа слов со значением эмоционально-психологической / творческой деятельности человека. Первое впечатление; Ночной дозор; Приметы; Письмо; Прямая речь; Голос; Канва; Дневные сны; Флейтист; Ночная музыка; Летучая гряда (цитата из Пушкина); Облака выбирают анапест (приписывание небесному объекту человеческих качеств etc); Мелом и углем.
2. Тематическая группа слов со значением места (topos). Таврический сад (2 раза); Живая изгородь; Apollo In The Snow (статуя в зимнем саду); На сумеречной звезде; Тысячелистник (растение – книга etc); Кустарник; Волна и камень.
3. Тематическая группа слов со значением времени (hronos). Ночной дозор; Дневные сны; Ночная музыка; Холодный май; В новом веке.
Отмечу, что некоторые названия являются точками смыслового пересечение тематических групп слов, и это нормально: зоны пересечения, как правило, неизбежны и выполняют соединительную функцию, являясь, таким образом, двойными / удвоенными идентификаторами метасмысловой сферы поэзии А. Кушнера. Доминирует тематическая группа названий со значением эмоционально-психологической / творческой (поэтической) деятельности – всего 14 единиц, – против 5 единиц группы слов со значением времени и 7 единиц группы слов с пространственным значением (пересекаемость этих трех тематических словесных парадигм увеличила число поэтических идентификаторов). В целом, укрупняя и синтезируя полученные данные, можно выявить следующую смысло-тематическую / метасмысловую триаду: поэзия – пространство – время, или:
Имею смелость (с опорой на данные метасмыслового анализа) утверждать, что в языковой и поэтической личности А. С. Кушнера присутствует и доминирует познавательно-когнитивный компонент, а не изобразительный, констатационный, описательный (дескриптивный) и т. д. Кроме того, очевидным является то, что поэтическое называние Невыразимого у А. Кушнера направлено на объекты пространственного (земного, небесного, стихийного) и временного характера.
Думается, что термины «метафизическая поэзия», «философская лирика» – избыточны, так как поэзия («лирика»), номинируя Невыразимое и реноминируя названное с целью выявления в нем Невыразимого, – не может не быть метафизической по определению. Основные предметы поэтического познания и называния – жизнь, смерть, любовь, время, пространство, вечность, душа, Бог, язык, прекрасное, безобразное, ужасное, божественное, чудесное, волшебное и т. д., – являются непознаваемыми, а значит существуют в сфере Невыразимого.
Человек проживает часть времени, поэт – часть вечности. Человек (обывательствующий) часто и не подозревает, не знает, что он – живет; только попадая в чрезвычайные ситуации, он начинает задумываться, мучиться и восклицать: «Что со мной происходит? Что происходит?!» – а происходит с ним – жизнь. Поэт («всеведенье поэта» – термин Д. Веневитинова и Ап. Григорьева) знает, что вещество жизни (дух жизни, сфера etc) проявляется только в смешении его с веществом смерти. Поэт видит разницу между смертью живого существа и смертью онтологической. Поэтому его отчаяние может быть и горьким, и светлым, и страшным, и даже веселым, ироничным, и тяжелым, и легким, но неизменно – постоянным. А. Кушнер приручает свое отчаянье (поэта), уговаривает его, обласкивает его невероятной стабильностью просодии, стабильностью смысловой и культурологической, а иногда дает ему волю (практически во всех своих книгах, а особенно в поздних, а особеннее – в книге «Мелом и углем», книге сверхважной для современной поэзии, наследующей традиционную поэтику. А. Кушнер – человек и поэт мужественный: он «бьет» всегда (более 50 лет!) в одну точку – в самую важную, болевую (себя бьет!), – говоря о жизни, он всегда говорит (подтекстом, за-текстом) о той черте, таинственной и притягательной в прямом смысле; она притягивает всех, всех без исключения, и пропускает за себя. Но это не гравитация смерти. Думаю, это тяготение вечности. А. Кушнер ясно видит эту черту – в каждом стихотворении. Но идет вперед. Проявляя при этом и просодическую, и языковую доблесть. Хаос социальный, смятение душевное, несмотря ни на что, плодотворное отчаяние – всё это если не упорядочивается, то уравновешивается строгим просодическим, смысловым порядком и космосом стихотворения. Поэтому поэтическая гармония А. Кушнера сложна и, как всё в этом мире, противоречива: каждое стихотворение (за редчайшим исключением), имея внешнее стройное и строгое «стихотворное благополучие», содержательно являет две и более противоположные части, разделенные магической чертой, отмечающей – слева «это», «наше», «известное» и – справа – «иное». И то и другое является своим.
«Родное» и «иное» – оба пространства – остаются загадкой, а значит, они любимы, они кровно и родственно «свои», «мои», но уже не наши. «Иное» – индивидуально потому, что оно Невыразимо. Именно эта часть поэзии делает ее индивидуальной, персонифицирует ее, «приватизирует» то непознаваемое и Невыразимое, что дается в руки только одному.
Внимательное прочтение стихотворений в итоговой книге «По эту сторону таинственной черты» (По эту сторону таинственной черты: Стихотворения, статьи о поэзии. СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2011. 544 с.), контент-анализ и идеографическое исследование поэтических текстов А. Кушнера показали индивидуальную поэтическую картину Невыразимого. Идеография в данном случае сродни лексикографии и, под воздействием поэтического материала, преобразовывается в поэтографию. Поэтическая картина мира Невыразимого (или части мира, части непознаваемой) – это система, имеющая сложнейшее строение в силу своей тотальной антропологичности (языковой личности А. С. Кушнера) и абсолютной уникальности. (Живем коллективно, познаем и умираем – индивидуально). В этой поэтической картине, системе есть сфера, которую стихотворцы и стихосочинители обычно не замечают (и не ведают о существовании ее) или сознательно обходят. Поэты притягиваются к ней (гравитация Невыразимого, тяготение гибельного, но необходимого человечеству познания), стремятся к ней (ярчайший пример – Ф. И. Тютчев), «зашагивают» за «таинственную черту».
Поэтография (идеография, поэтическая лексикография, смысло-тематический анализ, или – «поэзиеграфия») выявляет именно те поэтические фрагменты стихотворений (не приемы и средства выразительности!), в которых номинируются приметы Невыразимого. Эти фрагменты, или контексты, составили специфический свод, словарь – поэтический словарь неизъяснимого (непознаваемого, загадочного, но и сверхважного), – «словарь-сокровищницу-тезаурус». Поэтический тезаурус.
В аксиологическом аспекте (в ценностном отношении) некоторые смыслы, выражаемые в поэтическом тексте, являясь наиболее частотными, важными и в текстостроении, и в смыслообразовании, «перерастают» свой статус доминирующих элементов смысловой структуры и приобретают статус константы: так смыслы преобразуются в нашем сознании в мета-сущность. Доминанты укрупняются, и группа эмоций синтезируется в метаэмоцию (например, в стихотворении Пушкина «Я вас любил, любовь еще, быть может…» эмотивы [прямые, образные и опосредованные] любить (3), любовь, душа, угаснуть, тревожить, печалить, безмолвно, безнадежно, робость, ревность, томиться, искренне, нежно, любимый формируют и выражают метаэмоцию любви), смыслы – в метасмыслы, идеи – в метаидеи, образы – в метаобразы, концепты – в метаконцепты. Невыразимое, существующее в сфере метафизического, может ощущаться через интерфизическое (язык, время, Бог, любовь, истина, душа, бессмертие, смерть, жизнь и т. д.); и номинация примет Невыразимого невозможна без появления в тексте метаэмоции, метасмысла, метаобраза, метаидеи и т. п. (Замечу, что термины с приставкой мета- известны с античных времен: метафизика, метафора etc, – термины «метаязык» и «метаязыковой» очень актуальны сегодня в философии языка; а термин «метаэмоция жизни» впервые употребил Самуил Лурье в работах об И. А. Бродском).