Страница 46 из 75
Темный осенний вечер. Младшие ребятишки давно крепко спят. А ей не спится. Бесшумно, как тень, ходит она взад и вперед по цветным половикам. Останавливается возле окна и долго-долго всматривается в темноту; на беспокойной реке качаются на приколе вернувшиеся ладьи. Осенний ветер гонит по земле сухие листья, ветер воет в трубе. А в доме тепло, чисто, уютно. Горит лампадка, огонек ее отражается в белых изразцах голландской печи. В кухне, за очагом, поет свою песенку сверчок. Все в доме начищено, прибрано, все готово к встрече «ветреных гостей».
Вдруг… или показалось? Нет, в самом деле, в сенях раздались чьи-то тяжелые шаги, звякнула щеколда, и через порог, сильно пригнувшись, переступил широкоплечий помор.
— Сумерничаешь, хозяюшка, — сказал он. — Как, матушка, живешь, как детки?
— Спасибо, сосед, — ответила Химкова, а у самой сердце сжалось в предчувствии беды.
— Прости, матушка, с недоброй вестью я, — глухо сказал помор. — Пропала ладья хозяина твово. Может, зазимовали… А может… Прости, матушка…
…В середине мая 1743 года, как только сошел лед, кормщик Алексей Химков «отворил», как говорят поморы, паруса и побежал к западным берегам Шпицбергена охотиться на китов. Воды там богаты этим чудовищем. «Золотыми россыпями Севера» называли китов богатые промышленники.
Погода стояла на редкость хорошая. Дул ровный попутный ветер — «поветерь» по-поморски, — судно весело «бежало парусом», море спокойное, тихое. Поморы — смелые, опытные мореходы. Они хорошо знают капризные, суровые воды Севера, почитают их, своих кормильцев. «Тихое море, — говорили они, — добрая мать, а в бурю злая мачеха». Из поколения в поколение от отца к сыну переходили поморские лоции — подробные описания морских и речных путей. Кормщики — народ грамотный, и море знали и звезды, по каким надобно держать курс. Различные приметы указывали им, когда ветер переменится или буря надвигается и надобно заранее завести ладью в тихую бухту.
Первая неделя выдалась на удивление спокойная. Небо сияло бледной, чистой голубизной, солнце, проходя свой путь над горизонтом, щедро светило круглые сутки.
Матросы по двое стояли на вахте. Сам кормщик выходил наверх, сверял курс, и, если на горизонте не было тревожных признаков перемены погоды, уходил в свою каюту, единственную на судне. Она была красиво отделана — богатый купец из города Мезени не жалел денег, судно строил добротно и для кормщиков, которых он нанимал, как сейчас Алексея Химкова, старался все устроить получше. А вот матросы жили кое-как! Свободные от вахты большую часть времени проводили на палубе. Помещение в носовой части судна было слишком тесным для одиннадцати человек экипажа. Посреди каморки вдобавок еще стояла кирпичная печь, возле нее хлопотал повар — кок со своими котлами и поварешками.
Любимым развлечением поморов были сказки. Взрослые, сильные парни, бывалые мореходы, не раз смотревшие смерти в глаза, любили, как дети, слушать одно и то же по многу раз. И если среди моряков попадался сказочник — «баюнок», как называли его поморы, то покоя ему не было, рта не закрывал. На ладье Химкова таким сказочником был молодой матрос Федя Веригин. И за те семь дней, что моряков баловала добрая погода, часто слышался его напевный голос: «Давным-давно жил да был богатырь Аника. У этого Аники было суденко, и на судне-то Аника разъезжал по морю-окияну… Чего ездил он тамотки, кто его знат. Поди, уж не за добрым делом…» Так Федя начинал любимую поморскую сказку об Анике-богатыре. В запасе у него было много сказок: и о страшном змее, которого победил неизвестный герой, и про других добрых людей, смелых, сильных, благородных.
На восьмой день стало не до сказок. С утра кормщик заметил на горизонте темную точку. Беспокойно кричали чайки, резвились тюлени. Плохие приметы. Быть буре!
Через несколько часов и впрямь еле приметная точка превратилась в темную грозовую тучу, она затянула небо. Заходили по морю грозные свинцовые валы, похолодало, появился лед. Сильный ветер занес суденышко к восточным берегам Шпицбергена, к Малому Бруну — острову, который теперь на картах называется Эджем. И там ладья крепко застряла среди льдов. Казалось, в этом году они уже не выпустят корабль. Как быть? Не лучше ли заблаговременно перебраться на остров и там перезимовать? И тут Химков вспомнил, что несколько лет назад мезенские купцы, задумав зимовать на Малом Бруне, повезли с собой бревна и все прочее для постройки избы. Сохранилась ли она? Если изба стоит и погода не улучшится, придется спасаться на берегу. Не ровен час, ладью раздавят льды…
И решил Химков отправиться на берег, разыскать эту избу. Вместе с ним вызвались идти матросы Федя Веригин, Степан Шарапов и сын кормщика Иван Химков.
До берега близко, не больше двух-трех километров, но какая дорога! Льды все время сталкиваются, море волнуется, ветер валит с ног. Моряки решили отправиться налегке. Они взяли с собой одно ружье с двенадцатью зарядами, двадцать фунтов — муки, топор, нож, огниво с трутом, табак. Попрощались с товарищами, пообещали вернуться назавтра к утру и отправились в путь-дорогу!
С трудом добрались до берега и пошли искать избу. И нашли. Она хорошо сохранилась, крепко сколотили ее мастера. Кое-где бревна разошлись, но это дело пустое, проконопатить избу мхом, и все тут! Потолок и стены в избе до самого окна были черные, прокопченные, печь топилась по-черному, без трубы, как в те далекие времена бывало и в обычных русских деревнях. Только тот, кто побогаче, делал печь с трубой. А в банях всегда по-черному топили. Молодцы мезенцы, говорили матросы, и сам Химков соглашался с ними — крепко избу сколотили, век будет стоять.
Моряки закусили чем бог послал и завалились спать. А ветер все ревел, и кормщик с беспокойством прислушивался к нему. Как там, на ладье, в такую бурную ночь без него управляются… Рано утром разбудил он матросов, и они пошли на корабль.
Когда моряки вышли к берегу, они остолбенели от неожиданности и ужаса: до самого горизонта расстилалась свободная от льдов вода, и нигде никаких признаков ладьи. За ночь лед сломало, унесло, а вместе с ним и корабль. Хорошо, если он цел и люди живы… Тогда они непременно вернутся, поморы никогда не оставят в беде друг друга, да и корабль никто водить без кормщика не сможет. А если бедняги погибли? Помилуй бог! Химков стал горько упрекать себя, что оставил судно. Уж лучше бы послал он одних матросов, а сам был на месте. Этой вины он себе не простит… Да и сами они как будут жить? Запасов никаких нет, одеты легко… Как пережить здесь зиму, если ладья не вернется?
Но поморы народ стойкий, отважный, находчивый. Помереть дело не хитрое, решили они. Куда хитрей остаться в живых. И принялись за работу. С чего начать? Первым делом надо поесть, подкрепиться. На острове водятся олени. И ружье у них есть. С двенадцатью зарядами. Двенадцать раз ружье может выстрелить. А это уже кое-что. И отправились поморы на охоту. Самым метким стрелком считался у них Степа Шарапов. Ему и дали ружье.
— Смотри не промахнись, — говорил кормщик Алексей Химков. — Помни, у нас всего двенадцать зарядов.
— Не говори под руку! — нахмурился Степа. — Авось как-нибудь. Будет вам олень…
И действительно, Степан метким выстрелом уложил первого оленя. Мясо ели сырым, варить-то не на чем — ни дерева, ни кустика! Надо думать, может, тут найдутся прибитые волнами деревья, остатки деревянных судов, другими словами — плавник. Но пока его нет, да и полезно есть сырое мясо, макая его в теплую кровь. Это верное средство против цинги. Химков бывал у самоедов (так называли в те времена ненцев) и видел, как они это делали. Все ели с удовольствием, уж очень проголодались. Только Федя Веригин не мог преодолеть отвращения, особенно нестерпимо было ему пить теплую кровь.
— Ох, Федя, гляди, захвораешь! — покачал головой Алексей Химков.
— Да я бы всей душой, — с тоской сказал Федя. — Не могу… Так всего и выворачивает. Буду собирать травку, тут есть она — ложечная, я знаю, она супротив цинги помогает. Авось бог милует, не захвораю…