Забытое слово

Чудесную подругу Алину я обрела тоже там. Не передать словами, как весело мне с ней было. Я забывала все домашние неурядицы и сложности в школе. Алина имела самое «непримерное» поведение и самые лучшие оценки по живописи. Она писала в цвете хорошенькие женские головки в шляпках, где тщательно прописывала каждую бусинку. Я так не умела и восхищалась ее талантом. Моим родителям Алина очень понравилась, причем настолько, что мать отпустила меня в зимние каникулы с Алиной на неделю в Москву к ее отцу. Он был давно в разводе с Алининой матерью. Разумеется, чтоб не волновать моих родителей, мы описали его положительно. Впрочем, мы почти и не пообщались с ним в Москве: он ушел на неделю к кому-то, отдав нам ключи от своей квартиры. Чего мы только в Москве не повидали! От обилия дефицитных товаров у нас кружилась голова! Мы уставали кошелек с деньгами доставать! Как-то раз, зайдя в заброшенный магазин, я увидала печенье, за которым в своем городе простаивала часами. Но в Москве оно пылилось на полках, и покупать его можно было в неограниченном количестве! Мы с Алиной взяли по две корзины в руки, завалили их печеньем и прошли к кассам. Покупатели смотрели на нас как на ненормальных. А одна женщина подумала-подумала и робко положила к себе в корзину одну пачку печенья.

Когда мы вернулись в свой родной город на поезде, то не могли выйти из вагона: мой папа с трудом вытащил наши рюкзаки и сумки, а также нас, довольных «охотой» и уставших.

– Пап, представляешь, они там сосиски каждый день едят НЕВАРЕНЫМИ! Им надоел хрустящий картофель! И пепси-кола бывает разной: мы схватили какую-то, а она – диетическая! А Дашеньке я купила дорогую меховую шапку. Интересно, мама отругает?

Мама шапке обрадовалась. Но ругала меня два дня за то, что купила мало колбасы…

За колбасой мы поехали чуть позже в составе нашей художественной группы. Целью поездки, разумеется, была экскурсия, но все прихватили с собой рюкзаки и авоськи. Приехав в Москву, мы бродили от музея к музею, и по дороге непременно кто-нибудь из учеников терялся и находился в ближайшем магазине. Юрий Арнольдович, вероятно, был уже в сговоре с нужными людьми, потому что, зайдя раз в маленький магазинчик, вышел оттуда с рюкзаком, доверху набитым колбасой, в то время как давали только не более двух килограмм в руки. На одной из выставок мы порадовались все: «выкинули» большие коробки конфет «Ассорти». Там же мы увидели картину Малевича «Черный квадрат». Стояли, смотрели, но до сих пор не знаю, что там примечательного. Юрий Арнольдович что-то объяснял нам, и я поняла так, что прежде на месте черного квадрата был шедевр, но автор намеренно замазал его черной краской. Кстати, Малевич рисовал квадраты разных цветов и другие геометрические фигуры. Были картины, где изображались люди, но тела их тоже напоминали раскрашенные чертежи с преобладанием цилиндров.

Вообще, учась в худшколе, я много чего повидала и узнала; иногда я жила, почти дыша, как мне казалось, воздухом прошлых столетий. Возможно, поэтому меня все больше переставало интересовать то, что происходит вокруг в реальности. В шестом классе я не заметила момента, когда стали исчезать ценные, как раньше казалось, вещи. На учебу стало можно приходить не только без пионерского галстука, но и не в школьной форме вообще; девочкам разрешили носить украшения, что раньше считалось неприемлемым. Я, бывшая ярая моралистка, тоже попросила мать проколоть мне уши, за что получила дозу нравоучений и резкий отказ. Школьное платье мое было куплено на вырост, поэтому и тут я не шагнула в ногу со всеми, продолжая ходить в нем на уроки. Кроме того, многие одноклассницы стали уделять внимание мальчикам, которые для меня были инородными существами. Я считала, что по природе своей не способна нравиться противоположному полу: худая как доска, ноги колесом, прилизанные волосы и картавый голос. Мама давно дала оценку моей внешности: уродина! Она покупала мне юбки ниже колена и кофточки с наглухо закрытым воротом своих любимых цветов: вишневых, коричневых и темно-синих. Я целиком и полностью полагалась на ее вкус, думая, что хуже уже не будет, и даже не расстроилась, когда однажды она отвела меня в парикмахерскую и мужской мастер подстриг меня под мальчика… Да, мой отрыв от коллектива был полным!

Дома дела обстояли не лучше. Родители постоянно ругались, угрожая друг другу разводом. Маму раздражало все, а отец защищался удивительным пофигизмом. Для детей у них оставалось крайне мало времени. И если у Даши для игр и общения была я, то мне дома словом не с кем было перемолвиться. Чтобы не выть, я пела, как папа, песни, но не только народные, как он, а все что попадалось. Но даже соседи не стучали в стенку, когда я со всей мочи кричала:

Таким образом, я все больше изолировалась от окружающих.

Новая школа

Во время летних каникул учеба в художественной школе не прекращалась: у нас был «пленэр», и мы с палатками выезжали на природу. Впрочем, после шестого класса я уехала на два месяца в пионерский лагерь: на папиной работе последний раз дали путевку.

На второй неделе отдыха в «Ильиче» мне пришло письмо от родителей, где они сообщали, что я переведена в другую общеобразовательную школу, ближе к дому. Ни особой тревоги, ни особой радости по этому поводу я не испытала.

Новая школа встретила неласково. Самой главной отличницей и лидером в классе из девочек оказалась давняя знакомая по детскому садику – Наташа Мухина. Она меня ненавидела всем сердцем, а я ее презирала. Как-то раз в детсаде, в старшей группе, на нас, детей, обидно и несправедливо закричала воспитательница. Я обозвала ее «дурой», за что получила подзатыльник, была поставлена в угол и расписана в красках перед родителями. Мне было горько, а никто из ребят не выразил сочувствия и тем более не разделил со мной наказание. Спустя два дня, когда я, пережив нравоучения мамы, почти проглотила обиду, ко мне подошла Наташа Мухина.

– Ты молодец! – сказала она. – Воспитательница действительно дура.

Ко мне «смешинка в рот попала». Я, нажившая сильного врага в виде воспитательницы, пережившая два дня издевательств, чувствовала себя героиней, а она, подлиза и трусиха, хочет примазаться к моему подвигу!

– Скажи ей об этом сама, – предложила я весело.

Она молчала.

– Тогда я скажу, что ты сказала.

В ответ на мои слова ее веснушки побледнели так, что их не стало видно.

– Надя, не говори. У меня красивые бусинки есть, я тебе их подарю, только не говори.

Такого поворота событий я не ожидала, но идея мне понравилась:

– Неси.

Мухина принесла на следующий день бусинки, потом – другие, в следующий раз – платьишко для куколки, и так далее…

А меня, невольную шантажистку, занимала эта ситуация, и я не упускала случая периодически напоминать:

– Сейчас скажу…

Разумеется, когда после детсада группа разошлась по школам, Мухина вздохнула с большим облегчением.

И надо же мне было попасть в класс, где она числилась лидером! Расплата началась тут же. Не прошло и недели, как некоторые из класса захотели избить новенькую, то есть меня.

Но одно обстоятельство изменило их планы: я с отличной учебы резко скатилась на двойки. Классная со смешной фамилией Небодаева тут же «припечатала» меня позором:

– Школа переполнена, и взяли тебя, чтобы повысить показатель успеваемости! В твоем табеле четверки и пятерки, а ты глупа как пень!..

Небодаева вела уроки русского языка и литературы, писала заметки в газеты и не уставала подчеркивать принцип гласности, провозглашенный Горбачевым.

Она была права. В прежней школе учителя завышали мне оценки (а Мария Алексеевна ставила их вообще ни за что), и я давно отстала по всем предметам. Изгои в классе обратили внимание на мою персону, а Мухина получила частичное удовлетворение. Некоторые стали говорить со мной и даже принимать в свои компании. Однако я продолжала жить не по их понятиям: училась в художественной школе и всегда успевала исправлять двойки на тройки.

3

Перевранная песня «Взгляд с экрана» группы «Наутилус Помпилиус».