Колыбель для Ангела

Расправив крылья, он взмыл ввысь и растворился в голубом просторе небес.

Оставшись один, отец Алексей вдруг осознал, что не знает, что ему делать дальше. Постояв в нерешительности, он все же пошел вниз по лестнице, туда, где еще недавно его преследовали сумрачные тени. Но страх перед ними отступил, и он все увереннее и быстрее двигался обратно, в привычную неизвестность.

Глава 11

– Ну и что вы мне предлагаете с этим делать? – Азаров бросил пластиковую папку на стол главного редактора. – Я же вас предупреждал, что этот Миронец подкинет нам какую-нибудь пакость. Ждать от него другого – сущая наивность.

Шумилин, главный редактор журнала «Танаис», скользнул по папке взглядом поверх золоченой оправы очков, даже не удосужившись ее открыть. Он слишком много времени проработал в средствах массовой информации, чтобы знать наверняка, что влечет за собой общение с политиками. Когда долгое время вращаешься в их окружении, поневоле привыкаешь к их атмосфере и знаешь, от кого и чего можно ожидать. Знал он, безусловно, и Миронца, и его соратников, знал методы их работы, поэтому ему незачем было открывать эту папку. Сейчас его главным образом беспокоили невыносимые боли в желудке, вызванные язвой, и поэтому эта беседа его раздражала еще больше.

Азаров тоже был опытным журналистом и понимал все то же, что и Шумилин, но в отличие от него, не был связан какими-либо обязательствами и потому не мог принять, как должное, издание в прессе фальшивок, подобных той, что предлагалось изготовить ему.

– Пойми же ты, Азаров, – пытался убедить его Шумилин, – как бы там ни было, все решено. От меня, а тем более от тебя, ничего не зависит. Миронец, независимо от нас с тобой, неминуемо добьется своего. Это лишь вопрос времени. Я никогда не суюсь в политику, но во все времена гибкость в тех или иных ситуациях позволяла мне находить оптимальный вариант. Нынешнее положение дел как раз требует подобной гибкости. Если ее проявишь не ты, ее проявят другие. В таком случае ты утратишь с таким трудом завоеванные позиции. Это-то тебе понятно?

– Как же тут не понять! – театрально развел руками Азаров. – Проявить гибкость, максимально прогнувшись.

– Так, Азаров, – Шумилин ударил по столу и зло сверкнул глазами. – Паясничать в моем кабинете я никому не позволю. А тебе могу посоветовать больше анализировать ситуацию и делать выводы. Твой скандальный характер хорошо всем известен, поэтому не так много изданий, где тебя ждут с распростертыми объятиями. Ты умный мужик, Азаров, и нам с тобой незачем играть в «морской бой». Я тебя давно терплю, но и у меня имеются нервы. Ты помнишь, с чего ты начинал в нашем журнале? Хочешь снова вернуться к третьеразрядным рубрикам? Тебе предоставляется шанс. Можно сказать, один из решающих в твоей жизни. Не воспользоваться им глупо. Миронец выбрал тебя и к этому нужно отнестись философски. Он все-таки негласный хозяин журнала, да и вообще – весьма влиятельная персона. Попробуй воспользоваться случаем и, может быть, в твоей жизни все круто изменится.

– Может быть, может быть, – Азаров задумчиво потер переносицу. – Я могу идти?

Шумилин решил, что Азаров принял его доводы, и лелея эту надежду, стал успокаиваться.

– Иди Азаров, иди и работай. И я тебя очень прошу, постарайся сделать так, чтобы результат устраивал тех, кто от нас этого ожидает. И папочку с материалом не забудь, – Шумилин аккуратно, одним пальцем подвинул папку на край стола, в упор глядя на Азарова.

Когда Азаров вышел, Шумилин устало откинулся в кресле. Сейчас он был зол не столько на Азарова, строптивость и принципиальность которого всегда его раздражала. Больше его злил Миронец, который настойчиво требовал, чтобы статью написал именно Азаров. В редакции было полно других журналистов, способных не менее успешно и без лишних вопросов справиться с этой работой, однако Миронец категорически отклонил все кандидатуры. Шумилину расчет Миронца был в общем-то ясен – уничижительная статья, разоблачающая прежнего губернатора, к тому же написанная известным своей принципиальностью и честностью журналистом, будет воспринята как неоспоримая истина, опровержение которой потребует определенных усилий. Однако весь основной груз при этом ложился на его, Шумилина, плечи. Ведь именно ему предстояло заставить этого несносного Азарова воплотить в жизнь замысел Миронца. В то же время он осознавал, что Азаров далеко не наивный мальчишка и прекрасно понимает, что пытаются сделать его руками. Но по его, Шумилина мнению, также должен понимать, что с такими людьми, как Миронец, нужно быть предельно осторожным. Лично Шумилина озноб пробирал при одном только взгляде Миронца. Это было на уровне подсознания. Он прекрасно знал о могуществе Миронца и надеялся, что и Азаров испытывал те же ощущения при встрече с Миронцом, поэтому не терял надежду, что тот выполнит поставленную задачу.

Язва вновь настойчиво напомнила о своем существовании.

Азарова действительно беспокоили некоторые ощущения, но совершенно иного характера, нежели те, что волновали Шумилина. Сидя за рабочим столом перед выключенным компьютером, он никак не мог освободиться от ощущения, что в пустом кабинете присутствует кто-то незримый. Он несколько раз обвел взглядом кабинет. Три стола его коллег – журналистов были пусты. Однако чувство постороннего присутствия было неотвязным.

Черный экран монитора внезапно вспыхнул в полумраке кабинета, словно рассветное зарево. Оно, медленно разливаясь, волнами заполнило помещение. Азаров от неожиданности отпрянул от стола. Всматриваясь в яркое свечение монитора, ему почудились очертания едва различимого образа, который, словно в дымке, то проявлялся четче, то размывался. Что-то в этом образе показалось ему очень знакомым, даже близким. Затем образ разложился на графическое изображение текста, который сопровождал шепот. Шепот был тих и далек, словно заблудившееся во времени эхо. Слов было не разобрать. Слух едва различил: «…осторожнее…готовься…». Графический текст же излагал то, что всего лишь в зародыше зрело в его сознании. Это был текст его будущей статьи. Содержание этой статьи пока лишь теплилось в его сознании, и не было известно никому. Однако оно уже было воспроизведено на мониторе. Где-то глубоко в душе Азарова лишь только начало зарождаться беспокойство по поводу того, что мысли его уже стали чьим-то достоянием, как все вдруг исчезло.

Свечение так же внезапно погасло и в кабинете вновь воцарились полумрак и тишина.

– Типичная галлюцинация, – словно подбадривая себя, громко произнес Азаров. Он потер ладонями глаза. – Нервишки, однако.

«А Савельев убеждает меня, что я здоров, – продолжил он про себя. – Разве бывают галлюцинации у здоровых людей? Нет, Серега, что-то ты во мне не разглядел. Или мне не досказал. Вообще я не очень понял, о чем ты говорил. Может быть, ты и сказал мне что-то важное, а я тебя просто не понял? Как бы там ни было, пора отдыхать».

Стряхнув оцепенение, Азаров перевел взгляд на провод питания компьютера и вновь опешил. Соединительная вилка провода по давно заведенной привычке была вынута из розетки и покоилась на системном блоке. Он вспомнил, что сделал это еще утром.

Он решительно встал, выключил свет и направился к выходу. На пороге кабинета он оглянулся на безжизненный экран монитора, пожал в недоумении плечами и закрыл кабинет.

Выйдя на улицу, он испытал облегчение. Несмотря на то, что летняя духота еще правила бал, легкая вечерняя прохлада уже начала свое робкое наступление. По тротуарам вдоль Пушкинской неторопливо и расслабленно двигалась разношерстная толпа. Была пятница и люди, уставшие от напряженной суеты рабочей недели, предвкушая выходные дни, замедляли немыслимую урбанизированную гонку. Летние кафе были уже заполнены до отказа. Кому не хватило места, разместились на лавочках, в аллеях. Недельная суета сменилась расслабленным гулянием.

Разноголосая музыка доносилась со всех сторон. Тексты хип-хопа заглушались незамысловатой какофонией попсы, но вырвавшийся откуда-то рок глушил все остальное, разрывая в клочья томность вечера.