Алтайские робинзоны

— Я сам!

И они пошли.

— Вот он, наш пароход, — сказал Шура, указывая на плотик.

— А мы, Шурик, не утонем на нём?

— Ну нет, мы же управлять будем, всё равно как на лодке. Я и рулевое и гребные весла сделал.

Когда ребята оттолкнулись шестами от берега, плот закачался.

— Держись! — весело крикнул Шура, орудуя веслами. Плот понесло вдоль берега. У Лёни захватило дыхание и от радости и от страха. Но чем дальше они отплывали от устья реки, тем медленнее становилось течение. Плот теперь плыл ровно и спокойно.

— Вот так мы, спасибо нам! — весело сказал Шура.

Лёня улыбнулся: ему казалось, что через час, самое большее через два, они будут дома.

— Нас, наверное, уже не ждут, а мы явимся, как огурчики, — сказал он, смотря на Шуру заблестевшими глазами и лукаво улыбаясь.

— Угу, — коротко ответил Шура к представил, как все будут радоваться их возвращению и удивляться. Он ощупывал в сумке образцы пород и чувствовал себя гордым и счастливым.

А Лёня видел уже, как он взбегает по деревянным ступенькам крыльца, видел радостные лица папы, бабушки, тёти Гали, видел хлеб на столе, ватрушки и крынку молока. Он проглотил слюну.

«Ой, лучше не думать. Так хорошо, так хорошо! Только бы скорей, скорей!»

Ему даже казалось, что он совсем выздоровел.

Ребята плыли два, три, четыре часа, а дома всё не было. От гор по озеру протянулись вечерние тени.

— Шурик, скоро вечер, — грустно заметил Леня.

Шура ничего не ответил. Он усиленно греб, помогая течению. Крупные капли пота выступили на его выпуклом загорелом лбу. Радостные мысли о доме меркли.

Солнце стало багровым и одним краем коснулось черной полосы, появившейся на горизонте. Становилось почему-то трудно дышать.

— Будет гроза, — сказал Шура, поглядев на запад, и в его голосе Лёня уловил тревожные нотки. Он тоже посмотрел на зловещую черную полосу, за которую пряталось солнце, и перевел взгляд на берег, куда смотрел сейчас Шура. Берег был скалистый, причалить к этой отвесной каменистой скале было невозможно. Ребята молча налегли на весла. Руки дрожали от усталости, пот заливал глаза. Хотелось есть.

Солнце скрылось за тяжелой сизой тучей. Потянул ветерок. Озеро подернулось рябью, стало серым и неприветливым. Лёня тоскливо смотрел вперёд, но берег оставался неприступным.

Слабо громыхал гром. Ветер налетел сильным порывом. Накатилась волна, качнула плот и. обрызгав ребят, умчалась к берегу. Плот понесло на скалы.

— Лёня, правь дальше от берега! Разобьёт нас! — закричал Шура.

Еще налетела волна, ещё и еще. Плот занырял и помчался к берегу со страшной быстротой. У Лёни закружилась голова. Он изо всей силы навалился на рулевое весло. Шура тоже греб изо всех сил. Он ничего не помнил, ни о чём не думал, его захватило одно стремление — скорее уплыть от скалистого, грозящего смертью берега.

Ветер внезапно повернул вдоль берега, волны понесли плот на своих хребтах, как щепку.

— Лёня, правь прямо! — опять закричал Шура.

Заревел ураган, загрохотал гром. Ветер рвал на ребятах остатки рубашонок, хлестал брызгами в лицо.

Наконец пошел дождь. Озеро взбесилось. Плот трепало, как тряпку на ветру. Лёня уже не управлял им, он только держался, инстинктивно вцепившись в весло. Шура перестал грести и вытащил весла. Плот и так мчался слишком быстро, ныряя и поднимаясь на волнах.

Шура старался не терять присутствия духа. Он лёг поперёк плота параллельно жердям и вцепился в них руками. То же самое сделал Лёня.

Одной рукой Шура осторожно притянул к себе мокрого, дрожащего козлёнка и прижал его подмышкой. Теперь все силы его были направлены на то, чтобы сохранить равновесие и удержаться на плоту. Стало совсем темно, только молния, сверкая, на миг освещала грозное бушующее озеро. Рычал и грохотал гром, шумел дождь.

Шуре вспомнилась картинка: после дождя по ручью мчится и кружится щепка, а к ней прицепился крошечный жучок с зеленоватой спинкой. И они — такие же жучки на щепке, жалкие, беспомощные. Они ничего не могут сделать.

— Нет, надо что-нибудь делать. Надо себя и Лёню привязать веревкой к плоту, — вспыхнула острая мысль, но Шура не успел привести ее в исполнение. Что-то грохнуло, затрещало и ребята полетели в холодную бездну.

— Мама! — услышал Шура слабый крик сквозь рев урагана. — Ма…

И кто-то захлебнулся.

— Лёня! — послышался опять дикий крик.

«Кто это кричит?» — подумал он, но в ту же минуту на него обрушилось что-то тяжелое, и он с головой погрузился в воду. Ноги коснулись дна, он оттолкнулся и снова выскочил на поверхность.

— Леня! — опять услышал Шура захлебывающийся крик и понял, что кричит он сам. Дно то появлялось под ногами, то опять куда-то исчезало, и Шура беспорядочно забился в волнах, чувствуя, что слабеет, гибнет…

Снова послышался слабый крик, сверкнула молния, и впереди в волнах Шура увидел черный предмет. Это Леня погибал и звал его на помощь. Ужас, слабость, страх — все куда-то исчезло. Шуру охватила бешеная злоба к кому-то. Мускулы налились силой. Он стал в безудержном гневе бить руками и ногами по черным яростным волнам, словно хотел разбить их, сокрушить, уничтожить.

При мгновенном свете молнии он увидел направо песок и гальки.

— Леня! Бер…

Волна накрыла его с головой, он вынырнул и кончил фразу:

— Берег!

Но Лёни больше не было видно. Новая волна захлестнула Шуру. Он поплыл, работая под водой руками и ногами. И когда вынырнул, совсем близко от себя увидел голову Лёни. Еще усилие — и он цепко схватил товарища за волосы. Одна за другой налетали разъяренные волны, пытаясь вырвать у него Лёню. Они то взбрасывали ребят на свои хребты, то со страшной силой кидали в бездну. Шура колотил волны правой рукой, ногами, нырял, поднимался на гребни волн, но Лёню не бросил. Он сжимал его волосы всё крепче, всё злее, как будто во всем был виноват Лёня. Но вот нога ударилась обо что-то твердое и Шура стал на песок.

Схватив поперёк неподвижное Лёнино тело, он потащил его к берегу. Волны злобно окатывали его, старались сбить с ног, утащить назад, в озеро, но он все-таки выбрался на берег.

Грохотал гром. Беспрестанно сверкала молния. Бесилось озеро. Лил дождь. А на берегу, весь дрожа от возбуждения, стоял маленький человечек. Он грозил кулаком разбушевавшейся стихии и угрожающе кричал:

— Погоди, гадина! Погоди!

Пнул босой ногой подкатившуюся волну и плюнул. Волна, свирепо шипя, отползла назад, словно мерзкое, злое чудовище.

У ног лежал Лёня. Шура наклонился над ним, заслонил его лицо от потоков дождя своим телом и стал поднимать и опускать ему руки, делая искусственное дыхание.

Через несколько минут Лёня вздохнул и изо рта у него полилась вода. Шура быстро перевернул его на бок, чтобы он не захлебнулся, прижался грудью, обнял его, дышал ему в лицо, стараясь согреть своим дыханием.

— Лёня, голубчик, слышишь, ты слышишь? — повторял он.

Лёня открыл глаза. Трепещет и дрожит свет молнии, — больно смотреть. Шурин голос доносится откуда-то издалека.

— Лёня, берег это, слышишь?

И в первый раз в жизни Шура поцеловал холодные посиневшие губы своего друга.

Лёня пришел в себя. Дождь почти перестал, гром гремел в стороне, молния сверкала реже, только по-прежнему бушевало озеро.

— А Аметист? — тихо спросил Лёня, приподнимаясь.

— Аметист? — растерянно переспросил Шура и замолчал. Он только сейчас вспомнил о козлёнке.

— Аметиста нет, — прошептал он и горький клубок подкатился к его горлу.

— Он кричал, я слышал, — сказал Леня и, упав головой на мокрый песок, горько зарыдал. Шура грозил кому-то кулаком, его губы шептали угрозы, а по щекам текли слёзы, мешаясь с каплями дождя, но он этого не замечал.

Ребята чувствовали страшную усталость и начинали дрожать от холода.

— Пойдём куда-нибудь, — сказал Шура, — а то замерзнем.

Вдруг при свете молнии он заметил в воде у самого берега что-то черное. Шура подбежал ближе. Это оказалась жердь от плота, та самая, к которой была привязана сумка с образцами минералов. Волны, налетая, бросали из стороны в сторону свободный конец жерди, но привязанная к ней тяжелая сумка удерживала ее у берега.