Осколки Солнца

Поэтому так сложно было сейчас отпустить свою жажду на волю, укусить, не обращая внимания на дрожь, прошедшуюся по телу Клэр, на болезненный стон. Пить, почти пьянея от крови, доставшейся ему в избытке. Не чувствуя вкуса, не ощущая удовольствия. Пить, слыша, как замедляется биение сердца, и дыхание становится всё тише и тише, пока почти совсем не пропадает.

Луи влетел в комнату, когда все уже было закончено. Трагично раскинувшаяся на мужских руках Клэр, грустное лицо Михаила, кровь на его губах и подбородке, нож на полу…

— Ты что, убил её? — растерянно произнёс высший, останавливаясь посреди комнаты. — Лилит станет моей свидетельницей — если это так, то ты мне больше не друг.

— Она жива.

— Что-то непохоже, — подозрительно сказал Луи.

И только когда все же нащупал пульс, немного успокоился.

— Ты что, из себя вышел? При такой кровопотере у нее в любой момент может остановиться сердце.

— Не остановится. Я дал ей немного своей крови.

— И переодел её. В белое платье. Для пущего драматизма?

— Мы идем в храм.

— Ты… ты все же спятил. Я ведь говорила, что не готова стать свидетельницей на твоем бракосочетании, потому что против таких методов. И не говори мне, что получил согласие от Клэр.

Высший положил девушку на подушки, поняв, что разговор затянется.

— На это нет времени. Истван у общества Орлеанского, и они знают о Клэр, поэтому… — Михаил замолчал, пристально посмотрев на своего друга. — Ты ведь знал, так? О моей матери, что она у них. Не мог не знать. Путь ты и чураешься политики, но свои связи еще не потерял.

— Узнал… два дня назад, — неохотно признался Луи.

— И не сообщил мне?

— Зачем? Чтобы ты наделал глупостей? У меня нет возможности вытащить её, как и у тебя. Прежде, чем мы сможем получить помощь, Истван уже казнят, — поймав взгляд Ракоци, Луи попятился. — Не злись.

— Не злюсь. Я на тебя и не рассчитывал. Хотя жаль, что теперь потерял преимущества во времени и не был готов к встрече с Эмбером. Я хочу отнести Клэр в храм, там более безопасно. С Истван обещал помочь Герман. Сказал, что не хочет, чтобы моё счастье омрачила такая безделица как смерть безумной ведьмы, — мрачно сказал Михаил. — И захотел выступить свидетелем обряда. Так что от тебя теперь ничего не требуется.

Луи нервно затеребил длинную косу.

— Значит, ты успел уже и к Герману заглянуть, и он готов покинуть склеп. Ты уверен, что знаешь, что творишь, Мишель? Конечно, Истван та ещё стерва, но Герман… боюсь даже подумать, что с ним творится после нескольких десятилетий затворничества.

— Вот и узнаем.

Луи неодобрительно покачал головой. Михаил умел произвести впечатление осторожного и рационального человека, но порой он действовал слишком опрометчиво. Особенно когда были затронуты его чувства.

Было холодно. Так холодно, как не было никогда — даже когда заблудилась в лесу во время сильного снегопада. Всю оставшуюся зиму я просидела дома, и только к весне пришла в себя. Но до сих пор помню тот страх, который испытала, когда перестала чувствовать пальцы ног.

Сейчас конечности вполне ощущались. Но как же они мерзли! Преодолевая мерзкое оцепенение, пошевелила пальцами, и тут же сморщилась от боли. Мерзкая ломота в теле только усилилась.

Открыла глаза. Темно… Нет, видны неясные очертания высокого потолка над головой. Справа каменная стена, украшенная рисунками, чем-то напоминающими живопись Босха. Фантасмагорический пейзаж, и сотни странных существ и людей в причудливых позах. И над всем этим скоплением — парящая с раскинутыми руками обнаженная женщина. Красная краска от времени выцвела и стерлась, так что черты лица, когда-то очевидно красивого, потеряли свою четкость. Но взгляд, будто направленный прямо на меня пробирал.

Я моргнула, пытаясь избавиться от наваждения. Аккуратно повернула голову, и не поверила своим глазам.

— Привет, — помахал рукой Луи, беспечно сидевший на… саркофаге. Мраморном и очень древнем на вид. Судя по скульптурным рельефам, древнегреческом… Так, о чем я вообще думаю?

В зале горело лишь пара свечей, поэтому ценить реальную величину зала я не могла. Но гроб находился почти в середине освещенного островка, и безусловно привлекал внимание. Настолько, что я не сразу заметила капельницу, подсоединенную к моей руке. В стеклянном сосуде, подвешенном над головой, масляно блестела красная жидкость. От него к сгибу моего локтя вела резиновая трубка. Едва ли мне вливали ягодный сок…

— Примерно семь лет назад Доктор Ландштейнер открыл, что существует три группы крови. Чуть позже обнаружили четвертую, — сказал вампир, для разнообразия одетый в мужскую одежду, и убравший волосы в хвост. — Смертные и до этого, конечно, пытались понять, почему переливание крови часто заканчивается смертью реципиента, но это были только догадки. Для нас же было очевидно — вкус, знаешь ли, отличается. Но вот четвертую группу крови не всегда можно распознать сразу. Редкая, и не слишком удобная для нас в данном случае.

— Каком… случае? — горло пересохло, и я почти шептала. Но Луи услышал.

— В случае переливании крови. У тебя практически аллергия на высших. Но это мы почти поправили, хотя обращение будет непростым. Рассказать? Ну конечно. Полагаю, ты сейчас в растерянности, Клэр, и имеешь много вопросов. По-хорошему на них должен бы ответить Миешель, но он и Герман ушли, оставив меня присматривать за тобой.

— Где мы?

— В храме высших. Единственном во Франции. Мы находимся почти под Собором Парижской Богоматери, что довольно иронично, учитывая, что в нашем храме чтят Лилит. Эй, не слишком дергайся. Ремни достаточно крепкие. Так вот — обычно на то, чтобы подготовить к обращению, почти ничего и не требуется — лишь пару глотков крови высшего, и можно нести в храм и заканчивать своё чёрное дело, — Луи грустно усмехнулся. — Да, это сакральное таинство, на котором я с детства хотел побывать, но если я и привязываю женщин, то только потому, что они сами этого хотят. А не вот так вот.

— Просто немного крови… и всё готово?

— Почти. Реципиенту нужно дать привыкнуть к крови донора, а его организму — подстроиться для дальнейшей трансформации. А затем — сам обряд и погребение. Вот в эту вот штуковину, — Луи постучал костяшками пальцев по саркофагу. — Мы тебе и подушечку припасли. Чтобы спать со всеми удобствами. Тебе повезло, что у нас давно не принято хоронить в землю, как до сих пор в Румынии. Они дикари.

Совсем не казалось, что эта ситуация приносит Луи какое-то удовольствие. Скорее он выглядел растерянным и подавленным. Хотелось бы воспользоваться этой возможностью, попытаться убедить его помочь мне, но сил не было. Я прикрыла глаза, проваливаясь в дремоту. Но все еще слышала капающую где-то воду и тихое дыхание высшего. Слух обострился до невозможного.

— Каково это… быть таким, как вы?

Мой голос будто и не принадлежал мне. Слабый, безжизненный, и равнодушный. Я не испытывала ни страха, ни ужаса, лишь усталость.

— Не знаю, я такой родилась. Не с чем сравнивать. Не будешь болеть, стареть, иногда будет тянуть… на кровь. Насколько сильно — судить рано. Физиологическая потребность довольно невелика, но некоторые младшие едва ли могут справиться с жаждой. В первое время будет очень болезненная реакция на солнечный свет. Можно даже по неосторожности ослепнуть. Большинство новообращенных первые несколько лет сильно зависят от своих партнеров. Это большая ответственность для высших, которую не все готовы на себя взять. Я бы не рискнула. Со своей жизнью бы справиться.

А под головой и в самом деле подушка, и ноги чем-то укрыты. Все равно мерзнут. Не скоро мне удастся еще согреться. Возможно, никогда.

— Мадам… Сон… вы говорили про смерть?

— Нет. Это будет сон. Только очень глубокий и долгий. Когда проснешься, все будет закончено. Не бойся. Твоя личность и память останутся в целости. Как и все привязанности… Или их отсутствие. Мишелю придется потрудиться, чтобы не упустить тебя, как только ты выйдешь отсюда.