Марья-искусница

На место они прибыли к обеду. Тишина. Горланят петухи, мычат коровы, до одури пахло навозом. Девушке даже показалось, что война – это страшный сон. Проснешься и нет ее.

Машу подселили в просторный дом деревенского кузнеца, где главой многочисленного семейства был свекор Никанорыч, могучий и неразговорчивый старик, с окладистой, рыжей бородой, колечками. В ответ на сбивчивый лепет Машиного сопровождающего суровый кузнец метнул взгляд на оробевшую девочку и буркнул:

– Пусть живет. Валька! – он слегка повысил голос и, из сеней выскочила худенькая женщина и, приняв покорное выражение лица, замерла перед суровым свекром.

– Накорми, да постели во второй избе, – коротко приказал Никанорыч. – У нас девка жить будет, – и резко развернувшись, отправился по своим делам.

– Не бойся, – раздался спокойный голос Валентины. – Он только с виду суровый, а так, мухи не обидит. Пойдем, я тебе щей налью. Отощала-то как, сердечная, – невысокая, худощавая женщина взяла девочку за руку и повела ее за собой.

Приземистый, пятистенный дом, разделенный на две половины. В первой, хозяйской, внушительная русская печь, стол, с лавками по бокам, нехитрая, деревенская утварь. А вторая половина считалась гостевой. Чисто заправленные кровати, большое зеркало между маленьких окошек, протертый кожаный диван, чистенькие, домотканые половики. Маша, впервые в жизни попавшая в деревенский дом, недоверчиво и несколько испуганно рассматривала непривычную обстановку.

– Здесь ты будешь спать, – Валентина указала Маше на небольшой закуток, который был отгорожен от основного пространства комнаты чистенькой занавеской. – Пойдем, накормлю тебя.

Девочка послушно последовала за женщиной.

Усадив Машу за стол, Валентина ухватом вытащила из печки здоровенный чугун и, сняв крышку, налила полную чашку мясной, наваристой похлебки, отрезала внушительную краюху хлеба, а сама уселась напротив и, подперев щеку ладонью, со слезами на глазах смотрела, как девочка, давясь, сноровисто хлебает ароматное варево.

– Изголодалась, сердечная, – задумчиво протянула Валентина. – Вот, и моего хозяина сейчас кто-то кормит, – она тяжело вздохнула и поставила перед Машей литровую кружку парного молока. Девочка поблагодарила ее взглядом и продолжала жадно есть.

Наконец Маша насытилась. Впервые за долгие месяцы. Она отвалилась от стола, чувствуя, что сейчас уснет прямо здесь, на широкой лавке. В успокаивающей полудреме девушка помнила, как Валентина, поддерживая, помогла ей дойти до топчана, и сразу провалилась в глубокий и спокойный сон. Так началась Машина деревенская жизнь.

Она проспала остаток дня, всю ночь и проснулась только ранним утром от истошного крика петуха. В неясном свете наступавшего дня Маша недоуменно огляделась вокруг и, вспомнив, где она находится, блаженно натянула на себя цветастое одеяло. Услыхав доносящийся из хозяйской половины неясный говор и позвякивание посуды, Маша быстро вскочила, аккуратно заправила постель и вышла.

Несмотря на ранний час, семейство уже позавтракало.

– Доброе утро, – девочка неловко затопталась у порога, ощущая устремленные на нее взгляды. Никанорыч, стоявший у дверей и натягивавший на себя грязный, с рыжими подпалинами ватник, что-то буркнул и скрылся за дверью.

– Садись, Машенька, – Валентина приветливо улыбнулась и сноровисто поставила перед девочкой миску с топленым молоком. – Попробуй наших разносолов. Понравится, – она уверенно кивнула. – Вот, познакомься. Мои сыновья-близнецы. Василий, мы его зовем Васятка, и Сенька, – она ласково потрепала сыновей по белокурым кудрявым волосам. – Помощники! – горделиво улыбаясь, продолжала она. – Васятка, тот с дедом в кузне пропадает, а Семен со мной, по хозяйству.

Маша, чувствуя на себе пристально-оценивающий взгляд Васятки, низко опустила голову, сделав вид, что до необычайности увлечена завтраком.

– Я пойду, мам, а то дед будет ругаться, – Василий стремительно поднялся из-за стола.

– Иди, иди, сынок, – мать, тепло улыбаясь, протянула сыну шапку. – Сейчас Семен уйдет, а мы тут с Машенькой управимся, – Василий выскочил следом за стариком, потом, захватив топорик и заметно припадая на левую ногу, ушел за березовым соком Семен, и они остались вдвоем.

– Ты накроши хлеба в «топленку», он и вкуснее будет. Тюря называется, – Валентина протянула девочке ломоть ржаного хлеба и принялась ловко убирать со стола.

– Раньше муж мой, Николай, в кузне с дедом работал, а теперь Васятка подрос, – рассказывала она. – Через месяц и сына провожать буду на войну проклятущую. Скорее бы она закончилась, – женщина смахнула невольно выступившую слезу.

– А Семен? Разве он не пойдет на фронт? – осторожно спросила Маша.

– Ох, горе наше горькое и грехи тяжкие, – тяжело вздохнула Валентина и уселась на лавку. – Ты уже большая и умная девочка, поймешь. Роды у меня были очень тяжелые. Ваську-то, первого, я родила быстро и легко, а с Семеном пришлось помучаться. Бабка-повитуха говорила, что лежит он неправильно, поперек. Когда его вытаскивала, то и повредила ему ножку. Хромой он, Сенька-то. Ай, не заметила? Вот с той поры и озлобился парень на людей. На меня, что я его таким родила, а особливо на Васятку. Хотя они и одинаковые с виду и по обличью, а на самом деле – совершенно разные. Васька – добряк, балагур, к любому придет на помощь, а Сеньку зависть гложет. Почему Васятку все любят и ему достается самое лучшее, а ему, Семену, нет. Вроде видный и умом Господь не обидел, а кому он нужен, убогий, – женщина горестно вздохнула. – А как Николая забрали на фронт, так, вообще, от рук отбился. Грубит, огрызается. Навоз бы надо выбросить у коровы, а он, вишь, за соком березовым подался. Придется нам с тобой к корове идти, – она смущенно улыбнулась и покосилась на задумчивую Марью.

Маша внимательно слушала удрученную Валентину, прекрасно понимая и разделяя тревоги не старой еще женщины. В свои неполные шестнадцать лет девочка, а точнее – девушка, выглядела, как вполне сформировавшаяся молодая женщина. Рослая, с четко выделявшимися полушариями на груди, со скромным, несколько наивным взглядом голубых глаз и округлым миловидным лицом, она вызывала спокойствие и определенное доверие окружающих.

– Обед надо варить, – Валентина подбросила в закопченное зево печи несколько березовых поленьев и подвинула к огню чугун. – Не успеешь оглянуться, как мужики на обед придут. Деревенский день короток. Пойдем, Машенька, во двор, – она с улыбкой смотрела на несколько растерявшуюся девушку.

Валентина, поручив ей укладывать поленницу, ушла к корове. Маша быстро справилась с несложной работой и, подметая двор, услышала позади веселый голос:

– Какая у мамки помощница! – девушка резко обернулась. Сзади нее стоял Васятка и, широко улыбаясь, рассматривал потупившуюся Машу с нескрываемым восхищением. – Откуда ты такая?

– Я из Ленинграда, – еле слышно прошептала девушка, застеснявшись еще сильнее.

– А там, в городе, все такие красивые? – в глазах симпатичного парня запрыгали веселые чертики.

– Васька! Балбес! Чего к девушке цепляешься? – послышался строгий окрик Валентины.

– Дед меня за соком послал! – отозвался Васька и лукаво подмигнул Маше.

– Какой сок? Сенька только что ушел, – недовольно проворчала женщина и вновь скрылась в сарайчике.

– Приходи в кузницу, – заговорщицки прошептал Васятка, опасливо косясь на двери коровьего закутка.

– Не знаю, – смутилась Маша. – Да и не найду дороги.

– А что ее искать? – легкомысленно отозвался парень. – Дорога тут одна, не заблудишься, – и он махнул рукой, указывая направление. – Соку принесешь, посмотришь, как мы с дедом работаем.

Маша неуверенно пожала плечами и робко кивнула головой.

– Я буду ждать! – широко улыбнулся Васька и скрылся за домами.

Приближался обед, которого Маша ждала с непонятным пока нетерпением. Валентина принялась накрывать на стол, когда явился Семен, весь перепачканный и злой. Швырнув топор в угол, парень недовольно пробубнел: