Страница 32 из 60
Генка придумала это только что.
— Нет, нет, — улыбнулась женщина. — Её все звали Лёля или Лёлька. Твой папа иногда говорил «мой Лёлёк». А меня все звали просто Алекс.
— Моя бабушка обожала своего сына, — продолжала умышленно врать Генка.
— Это она тебе так говорила? — она посмотрела на девушку с сомнением. — Она презирала его всю жизнь за его робость и мягкий характер. А после твоего рождения так просто возненавидела. Она называла его «тряпка» и «рохля», и «размазня», и как только не обзывала, за то, что он не выгнал твою мать, когда узнал, что ты ему не родная.
— Я ему не родная? — сегодня день явно не из лёгких, и новая порция холодной воды освежила только горло, но никак не голову. — А кто же тогда мой отец?
— В чемодане под подкладкой ты найдёшь ответ на свой вопрос. И я рада, что не унесу эту тайну в могилу.
Она улыбнулась. Её чай совсем остыл, и Генка только тогда обратила внимание, что он у неё был, когда женщина, наконец, подняла чашку дрожащей рукой, но так и не смогла сделать глоток.
— Не обращай внимания, — проследила за её взглядом экономка, и вернула на место брякнувшую о блюдце кружку. — Это просто избыток кофеина. Я выпила чашек двадцать, чтобы всю ночь не спать.
— Зачем?
— Боялась умереть до того, как ты узнаешь правду.
— Простите, но на смертельно больную вы не тянете, — усмехнулась Генка.
— А Елена тянула? Ей было всего сорок пять.
— Её убило чувство вины.
— Нет, милая, её убил призрак, — и она оглянулась, словно боялась, что он стоит у неё за спиной. — Разве ты её не видела?
— Кого?
— Ту, с кем целыми ночами, а иногда и днями разговаривала Елена.
— Я не верю в такие глупости. И она всегда разговаривала сама с собой.
— О, нет, милая, эта Девушка в шляпе существует. И она не успокоится, пока не убьёт нас всех.
— Я тоже всегда хожу в шляпе, — пожала плечами Генка.
Женщина поправила бусы, словно они её душили.
— Когда ты появилась в нашем доме, Елена решила, что это издёвка мужа, ведь тебя нанял именно он.
У него были причины пригласить именно Генку, но она, конечно, не стала их озвучивать.
— Но потом, когда узнала, что ты совершенно не в курсе этой истории и их семейных дел, приняла это просто за знак свыше, за судьбу.
— Я, признаться и до сих пор не сильно в курсе. Что за девушка в шляпе?
— Это было где-то за год до смерти Лизи, — женщина стучала по столешнице пальцами, — Да, в две тысячи пятом. Лизи умерла в шестом. Они с Германом вдвоём отправились в путешествие по Италии. И там произошла какая-то странная история с заглохшей машиной, заброшенным городком и башней с призраком. Герман называл это разводом для туристов, да и Елена на фоне остальных впечатлений от поездки, не сильно её вспоминала. А потом приехал Доминик, эти скандалы, истерики, потом увлечение Лизи ужастиками и в результате её смерть. И история забылась на время.
Она снова поправила бусы и сделала попытку глотнуть остывший чай. И снова не донесла до рта чашку, отставила.
— Это было очень страшно — смерть Лизи. И очень, очень тяжело. Лиза была для Елены всем — её ангелом, её надеждами, её мечтами. Она любила её, не могла на неё надышаться. И тут такое. Признаться, я даже хотела уйти, боялась, что не выдержу. Но Марку было всего восемь, я не могла его бросить и варилась в этом аду вместе со всеми.
— А как вы вообще попали в их семью? — Генка наколола на вилку листик салата, но решив, что это получилось у неё слишком быстро, стала гонять по тарелке помидор.
— После того как бабушка тебя увезла, я долго не могла найти работу — русскоговорящие няньки мало востребованы, но потом вот мне повезло, — Александра Львовна сделала нажим на последнее слово, намекая, что следовало бы его занести в кавычки. — Так у них и осталась.
— А какой была Лизи?
— Злой, — охарактеризовала её нянька, не задумываясь. — Злой и хитрой. Настоящим исчадьем ада. Она каким-то безошибочным чутьём находила в каждом слабину и вела себя так, как ей выгоднее всего. Для матери была её маленькой принцессой, любящей посплетничать, для отца «своим парнем», из которого клещами слово не вытянешь.
— А для Марка?
— А Марка она возненавидела со дня его рождения. И всегда умудрялась выставить его перед родителями в дурном свете. Глупее, чем он есть, пугливее, слабее. Помню, перед вечеринкой в честь её десятилетия, с барбекю и большим количеством подружек, она целую неделю пугала его огнём. Злым драконом, что вырвется на свободу, если огонь будет слишком сильным. Мучениями, что доставляют ожоги. И негасимым пламенем, что будет стекать по телу как вода и жечь, пока не превратит в кучку пепла. В результате на празднике он увидел, как из барбекю вырвалось пламя и закатил такую истерику, что я весь вечер не могла его успокоить. А Лизи потом долго ещё пеняла родителям на то, что он их опозорил и испортил ей праздник.
— Вас она, видимо, тоже не любила.