Страница 27 из 60
После прохладного ритуального зала на улице жарко, а на душе грустно.
— Угостить тебя кофе? — Вайс вышел первым, но к Генке, замершей в раздумьях, подошёл из-за спины. Судя по тому, что Герман даже не оглянулся на него, залезая в чёрную тонированную машину, поддержкой отца он не был. У Генки даже и вопроса не возникло, почему он не едет на поминки.
— Нет, Вайс, спасибо. Я по-прежнему не пью кофе. Скажи, что хотела полиция?
— Да, ничего. Стандартная процедура. Пришли, составили какую-то бумажку. Ты же знаешь, при таком диагнозе даже вскрытие не делают. Её врач подтвердил «смерть от естественных причин».
— Не верю я в эти причины, — Генка сняла блейзер и покосилась на презрительно скривлённые губы парня.
— Да, да, ты права, — правильно оценил он её взгляд. — Я хотел, я мог, у меня руки чесались накрыть её ночью подушкой, но она, к несчастью, почти не спала.
— Как это непрофессионально — подушкой, — сморщилась Генка и достала телефон, чтобы вызвать такси.
— Отец пригласил меня передать кое-какие дела, но на самом деле он хотел, чтобы я попросил у неё прощения, — сказал Вайс, когда Генке пообещали машину в течение пяти минут.
— Чем же ты так перед ней провинился?
— Ничем, о чём стоило бы жалеть. Но я первый раз решил уступить просьбе отца. Я пришёл в парк, зная, что она оттуда уже не вернётся. Я тянул до самого последнего момента. И мне не жаль, что я опоздал.
В автобус садились последние из желающих проехать на поминальный обед, и Вайс вдруг сорвался с места и заскочил на подножку перед закрывающимися дверями. Ушёл истинно по-английски, не прощаясь. Генка проводила глазами уезжающий автобус — хорошо, что он оставил её одну. Хорошо, что они все на поминках. Садясь в такси, она поменяла тот фонарный адрес, что назвала при Вайсе на адрес особняка Долговых.
Она не пошла в центральные ворота, хотя охрана её скорее всего впустила бы. Ей и не нужен сам особняк. Подоткнув платье, она полезла через забор, в том месте, где он примыкал к забору соседей. В том злополучном месте, где она и разодрала ногу. Но сейчас она не торопилась. Осторожно переставляя ноги между кованными зубьями, ей нестерпимо хотелось спрыгнуть в чужой огород, но она пробиралась к тому, что разбила в уголке тенистого сада экономка. С тоской поглядев на цветущие в теплице у соседей помидоры, она спрыгнула в другую сторону. Проведя рукой по хилой морковной ботве, вдохнула полной грудью травяной запах. И села на чурбак, поставленный между двух обитыми досками грядок. Именно за этим она сюда и пришла.
В учебниках психологии не описано ни одного случая болезненного пристрастия к овощным грядкам, но в этом мире когда-то всё бывает в первый раз. Ей было лет семь, когда она увязалась с соседскими пацанами лазить по дачам. Их цели были простыми и приземлёнными — наворовать что найдут. Как-то раз, пока парни набивали рты сладкой малиной, а карманы — янтарным крыжовником, Генка села прямо на землю среди картофельных кустов и наблюдала за ярко-красными жуками на листьях. Потом она перебралась в помидоры, которые пахли намного вкуснее. И только, когда её лучший друг Леший, потащил её за руку домой, она вырвала с грядки пучок тонких крысиных хвостиков морковки — это был её вклад в общее дело. С того момента её стало тянуть к этим запахам и ощущениям всё сильнее и сильнее.
Леший был старше её года на три и получил своё прозвище за лишаи, что мамка прижигала ему ярко-розовой жидкостью, среди всклокоченных снежно-белых волос. Он научил её драться и опекал как младшую сестру. Эта стайка вечно грязных и вечно что-то замышлявших пацанов ценила её за бесстрашие и терпеливость — в отличие от остальных маленьких девочек, она никогда не ныла. Леший был у них главным. В тот день, когда он разбился, сорвавшись с утёса, Генка окончательно осиротела.
Все, кто её любил — умерли. Все, кого любила она — покинули этот мир.
Ей остались грядки с колючей ботвой. Только в них она чувствовала себя живой. Среди жужжащих пчёл, суетящихся над цветущими головками лука-батуна её отпускала пустота, что осталась на месте прошлого.
Она сняла туфли и прижала ступни к прохладной земле.
Однажды, лет в десять, Генка робко попросила бабушку завести дачу. Конечно, не объясняя причин, она себе-то их объяснить не могла. Она говорила, как взрослая, что это будет для них подспорье и приятно чувствовать себя ближе к земле, и казалась себе убедительной, но бабушка только рассмеялась в ответ. В день своего совершеннолетия Генка узнала, что от родителей ей остались полмиллиона долларов. Перед своей смертью бабушка передала ей ещё полмиллиона. Столько же она уже заработала сама. Но пока не видела ни одной причины их тратить. И делать так, как когда-то учила её бабушка — тоже.
Она наставляла её не привязываться к клиентам. Не слушать их исповеди, не вникать в их дела. Вайс стал бы в её школе лучшим учеником. Но Генка не боялась сближаться с теми, кому осталось жить так мало. Наоборот, жадно впитывала их истории, игнорируя бабушкино сравнение с наполнителем для кошачьего туалета. Она прикипала лишь к тому, что не надолго.
Все, кого она любила — умерли. Все, кто её любил — покинули этот мир.
Генка растёрла в руке комочек влажной земли. Она пришла сюда подумать о красивой женщине. Это её персональные поминки.
Не она помогла ей. И сожалела об этом. В последние секунды жизни ей было больно и страшно, а ведь Генка обещала, что этого не случится. Она подвела её. Не убить оказалось хуже, чем убить. Незнакомое чувство.