Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 60

Согласно последней просьбе, её оставили на широкой глянцевой плите. Она что-то тихонько пела вырезанным в мраморе буквам. Её рука гладила их простые очертания, и осталась лежать на дорогом ей имени. Даже умельцы похоронного бюро не посмели убрать едва заметную улыбку с её лица.

В лакированном ореховом гробу с золотыми ручками её опустили под ту же плиту и таким же шрифтом вписали её имя — Моник Дюбуа.

Всех своих клиентов Гентана провожала в последний путь. Среди прощальных букетов, горестных рыданий и проникновенных речей так просто забывалось, что выбор был. Но его делала не она.

Красивая женщина Елена Долгова не стала её клиентом, но её воля тоже исполнена. Генка провела с ней рядом трудный месяц. Если сможет, на её похороны она тоже пойдёт.

Она передвинула онемевшую ногу. Если там будет Вайс, она скажет ему про сэра Найджела.

Генка не любила называть своих клиентов по именам. Не потому, что желала отстраниться, а потому, что для неё это не имело значения. Она давала им определения и именно так запоминала. Елена Долгова — «красивая женщина». Моник Дюбуа — «бунтарка». И только бабушка осталась «бабулей». Она стала её наставницей и первым клиентом. Сломанная шейка бедра стала её приговором.

— Унижение — вот что самое ужасное, — говорила бабушка. — Не боль, не страх, а стыд, когда другим людям приходится ухаживать за тобой. Подмывать, кормить, выносить горшки. К этому невозможно привыкнуть. Это уже не жизнь.

— Это слабость и трусость! — выкрикивала ей в лицо Генка, растирая по щекам слёзы. — Ты нужна мне! Ты должна бороться!

— С чем? — улыбалась бабушка. — С подкладным судном? С инвалидным креслом? Мне семьдесят восемь лет. Мне с него уже не встать.

— А я? Как же я? Неужели ты меня совсем не любишь?

— Тебе семнадцать, Геннадия. Ты уже взрослый человек. Твой эгоизм понятен, но позволь мне самой распоряжаться своей жизнью. Научись уважать чужие решения.

И Генка училась. Это оказалось нетрудно — бабушка одна растила её с пяти лет. Девочка впитала её науку до того, как узнала слово «эвтаназия» и давно привыкла к тому, что она нестандартная личность.

Эпитет «странная» прицепился к Генке ещё в детском саду.

 «Странная» — пожимали плечами учителя на молчаливую худую девочку с цепким взглядом.

— Геннадия, вы приняли странное решение, — сказал ректор университета, когда она забирала документы после первого курса. — Я давно не видел таких выдающихся способностей. Вас ждало великое будущее в химии. Я тридцать лет занимаюсь этой наукой и без стыда могу признать, что вы знаете больше меня. Вы талантливы, перспективны. Мне, жаль. Искренне жаль.





— Это немного не то, чего я хочу, — скромно потупилась Генка. — Ваш университет занимается сухой теорией, а я хочу помогать людям.

— О, да вы подвижник, — усмехнулся он.

— Наверно, можно и так сказать, — она пожала плечами и вышла, чтобы не войти больше в стены ни одного учебного заведения никогда.

Воспоминания одолевали, всплывая то неясными очертаниями, то миражами. Но, когда гроза стихла, девушке, кое-как примирившись с болью, наконец, удалось забыться.

В этом странном полусне ей мерещился Вайс. Его узкие плечи в веснушках, и редкие рыжие волоски на груди. И холодные руки. Почему такие холодные руки?

Она проснулась от того, что её колотит озноб. Кое-как натянув на себя одеяло, она тряслась и чувствовала, как вся горит. А она так надеялась, что обойдётся без температуры.

Бледный рассвет уже просачивался сквозь шторы, но до настоящего утра ещё так далеко.

Будь ты проклят, Вайс! Если бы она не решила сигануть через забор, чтобы только не встречаться с ним, то не билась бы сейчас в лихорадке. Сама виновата. Но Вайс до сих пор заставлял её совершать глупости.

Вайс. Его настоящее имя Доминик Пасс. Он взял себе это прозвище Vice, что в его случае означало «порок». Этакое червивое яблочко. Английский джентльмен снаружи, благородный, худощавый, аристократичный и гнусный продажный убийца внутри. И джентльмена, и убийцу примиряли между собой сдержанность и педантичность.

Впрочем, истинным джентльменом его трудно было назвать даже по манере одеваться. Футболка, джинсы, кеды или кроссовки. Зимой — толстовка, ужасная вязаная шапка в обтяжку, несколько колец шарфа вокруг шеи. Всё невзрачное и неряшливое, словно постиранное в один приём — чёрное и белое — с добавлением отбеливателя. Даже короткие волосы не рыжие, а невнятно рыжеватые и всегда торчат вихрами. Словно он сам только что из стирочного барабана. Но Генка влюбилась в его ум, робкую улыбку и очаровательный акцент.

А потом узнала, что ему нужен только состав.

У них, у "киллеров" (как же Вайс ненавидел это слово) есть что-то вроде сообщества. И единственный плюс недолгих отношений Генки с Вайсом — парень ввёл её в свою среду. Под прозвищем Гентана. Скрестил её имя и пентан — насыщенный ациклический углеводород — как символ безграничной любви к химии. Это значительно облегчило решение некоторых международных вопросов, но и наложило на Генку некоторые обязанности. Например, делиться клиентами.

Вайс немного осадил её подвижнический пыл, умерив героизм, самоотверженность и желание работать бесплатно. Но радикально, как ни старался, заставить изменить своим принципам не смог. Гентана осталась работать особняком и брала только те заказы, на которые имела моральное право.