Страница 44 из 57
Инженер покачал головой. Все посторонились. Он спрыгнул со стремянки и снял фуражку. Его крутой лоб с острыми залысинами покрылся испариной.
— Акробат! Ей-богу, акробат! — бурчал он беззлобно, набивая трубку душистым табаком.
Гуровский вылез из кабины. Теперь его лицо победно сияло. Крепко, конечно, он ужалил инженера. Великий композитор! До-ре-ми-фа-соль! Виртуоз, исполнил классно, не на баяне только.
Капитана Леонида Хробыстова определили в нашу эскадрилью. Он часто проводил с нами занятия по теории двигателей, аэродинамике. Лекции читал понятно, толково. Тему мог показать со всех сторон, излагал ее кратко, легко было хранить все в памяти. Казалось, что весь он сверх головы начинен формулами, и готов разложить по ним всю авиацию. Действия аэродинамических сил на самолет Хробыстов знал назубок. И теоретически мог расставить Эти силы на плоскости истребителя, как фигуры на шахматной доске. Качество самолета или тягу двигателя в любом режиме он в один момент вычислял. Меня даже пугало его умение решать эти задачки. И все-таки во всем этом скорее виделась его любовь к предметам, нежели к делу, нежели к самолету. Теория подтверждается практикой. Видимо, Хробыстов сумел свои знания подтвердить и в воздухе, летая с инструктором. Хотя на «спарке» молодой летчик еще не может оправдать свои знания полностью. В хоре можно петь и безголосому, а попробуй выпусти его одного на сцену как солиста…
Я встретил капитана Хробыстова утром. Он шел из Дома офицеров. Лицо его торжественно сияло. Одет Леонид был с иголочки: в новой летной куртке, в шевретовых перчатках, на ногах блеском отдавали курносые пилотские ботинки. Выглядел он довольно мешковато: форма еще не притерлась, не обточилась, не приладилась к кабине самолета.
Поймав мой взгляд, Леонид сказал:
— Вчера на складе отхватил, находился в технической. — Он поднял согнутые в локтях руки, легко помахал ими и, опустив, добавил: — Взял два билета на вечер гипноза.
Я знал, что у нас в Доме офицеров выступает известный психолог и гипнотизер. Чтение мыслей на расстоянии. Пойти с Наташей мы не могли — Олежку не с кем оставить. А посмотреть очень хотелось.
— Мы с Наташей тоже с удовольствием сходили бы, да сына не с кем оставить…
— О, это поразительно! Я несколько раз видел Мессинга. Для меня это — лучший театр, — торопливо перебил меня Хробыстов. — Притом у меня — праздник сегодня. Вылетаю самостоятельно на сверхзвуковом. Вывозную программу прошел в полном объеме. Уже «контроль» получил. Нормально, говорят.
Худощавое лицо его засветилось. Он уже летел, летел высоко-высоко…
— Что ж, успеха тебе, Леонид.
Он снова помахал согнутыми в локтях руками, похрустев новой кожей куртки, весело кивнул и пошел к домам гарнизона.
…Истребители секли небо, обдавая землю жаром, полновластным грохотом будили тайгу, не давая ей уснуть, застыть и замерзнуть. А тайга чутко улавливала самолетные звуки и посылала в ответ их приглушенное мягкой листвой деревьев отражение. Я зашел на СКП, чтобы уточнить плановую таблицу. А там в это время подполковник Карпов распекал руководителя полетов за то, что тот слишком часто подсказывает летчикам по радио во время посадки.
— Вы что, обезьяну летать учите? Делаете из них радиолетчиков! — возмущался он. — Как Николай Озеров хоккейный матч по телевизору комментируете? Подсказывать надо в крайнем случае… А то: «Выводите из угла… добирайте ручку…» — передразнил подполковник. — Что, летчик сам не видит? В землю с углом полезет?
Карпов глядел на руководителя полетов колючими глазами, то и дело рубил перед собой воздух ладонью. Чтобы не попасть под горячую руку, я быстро юркнул за дверь и мячиком скатился с лестницы. Даже поздороваться с дежурной сменой не успел. Следом спустился с лестницы и Карпов. Он посмотрел на небо все такими же сердитыми глазами и стремительно зашагал в сторону метеостанции. Сейчас и в погоде наведет должный порядок.
На старте за длинным черным столом тесно сидели летчики, техники, авиационные специалисты: кто играл в шахматы, кто забивал козла, а некоторые просто слушали любителя поговорить. В таких любителях авиация никогда недостатка не испытывала. Правда, шутки иногда рассказывались старые, как самолет Можайского. Что ж, люди летают по-новому, а смеются по-старому.
— В свое время я тоже хотел летчиком стать, — рассказывал техник по самолетному спецоборудованию Петр Астров. — Но на медицинской комиссии меня доктора застопорили. Вначале терапевта не прошел, потом хирург признал негодным, зарубил и окулист. Только зубной, как глянул в рот, так и говорит: «У вас, Астров, на роду записано пилотом быть! Такие зубы крепкие! Идите и спокойно ешьте летную норму!»
Все засмеялись, но смеялись не так долго, как хохотал сам Петр. Его веселье прервала подошедшая к нам заведующая библиотекой Люба.
— Здравствуйте, мальчики! — приветливо сказала она. — Я вам журналы, свежие газеты принесла. Чтобы вам в поле не скучно было.
— Нам и без библиотеки не особенно скучно! — парировал Астров. Он, видно, еще находился под впечатлением последнего разговора с ней в библиотеке, когда она на него — ноль внимания.
Мы дружно расхватали газеты, журналы.
— Это вам, Гена! — сказала Люба, протягивая «Огонек» с ярким рисунком на обложке. — Непременно жду вас на читательской конференции.
— Спасибо, спасибо, Люба, — растерянно раскланялся Генка. — Приду, обязательно приду.
Да, заведующую библиотекой, видно, сюда не подполковник Торопов прислал. Сама инициативу проявила. Заходили они теперь друг к другу, задвигались. Столкнула все-таки с места Люба моего Генку. А вот Тамара не смогла. Придет, конечно, Сафронов и на читательскую конференцию и выступать будет. Куда денется? Говорят, если девушка захочет своего добиться, может заставить и слона на ель взгромоздиться…
Люба, оставив тонкий запах духов, пошла в сторону командного пункта. Высокая, статная; слабый ветерок шевелил ее белые шелковистые волосы. Все глядели ей вслед, хотя каждый старался изобразить на лице полнейшую безучастность ко всему происходящему, чтобы показать свое самообладание — очень и очень нужное качество для летчика.
Первым не выдержал капитан Степан Гуровский.
— Вот это стра-то-сфе-ра-а! — протянул он. — И фигура, с точки зрения аэродинамики, удобообтекаемая.
— Молчал бы, женатик! — одернул его Савельев.
— Что же мне, глаза, что ль, закрыть? — обиделся Степан.
— Гляди, мне что? — уже равнодушно пояснил Савельев. — А девчонка действительно что надо, — добавил он и со значением посмотрел на Сафронова.
— Чего уж там, — перебил его Астров, — обыкновенная. Их тут в гарнизоне — раз два и обчелся, как в королевском замке — все Василисы Прекрасные.
— Ты-то уж брось, Василиса, — огрызнулся Гуровский. — Чего в библиотеке торчишь? Контровкой тебя там к барьеру прикрутили? Книги берешь? Заодно и читал бы их.
— Так он, Степан, уже давно «от винта» получил! — подтвердил Савельев. — Там закрепился кадр… — Он вновь взглянул на Генку.
— Из-за любви к литературе туда я хожу, братцы, — нехотя ответил Астров и разгладил ладонью последнюю страницу журнала, где был помещен кроссворд.
Я сидел на горячей от солнца скамейке и в разговор не вмешивался, но слушать было интересно. Я просвещался. Такие разговоры можно услышать возле нашего подъезда, когда соберутся соседки, а ты стоишь и ждешь автобуса. Все узнаешь, что делается в гарнизона, и будешь в курсе.
— Да хватит вам! — перебил спор лейтенант Сидоров. — Газетки лучше почитайте. Вот про эту «чистую бомбу» пишут, которая все живое убивает, а дома остаются невредимыми. Интересно, входишь в город — и ни одной души, а небоскребы стоят целенькими…
— Внимание! На старт выруливает капитан Хробыстов! — торжественно раздалось в стартовом динамике, который висел на железном полосатом столбе.
— Кончай, братва, тары-бары, — строго перебил товарищей капитан Савельев.
Все сразу притихли и повернули головы в сторону рулежной дорожки. По бетонной перемычке рулил истребитель. Двигался осторожно, словно разглядывал, что у него под колесами. Самолет медленно вырулил на широкую взлетную полосу и замер в предстартовом ожидании. Замерли и мы.