Страница 21 из 57
Лейтенант выполняет команду. Передняя кабина запахивается кремовым полотном. Теперь я не вижу летчика, а он не видит ни меня, ни неба, ни земли.
— Готов! — докладывает.
— Берите управление.
Передаю самолет из рук в руки. Перед глазами Прохорова сейчас только чашечки приборов с умными стрелочками — его надежными помощниками. Их много. «Они должны быть там, где должны быть». Стрелочки слушаются летчика, подчиняются его желаниям. Но они умны настолько, насколько понимает их доклады пилот. По ним он, вне видимости земли, строит образ полета, его рисунок. Приборы ему точно докладывают об изменении положения самолета в пространстве. Насколько своевременно летчик среагирует на отклонение стрелочек, и будет зависеть его движение вперед. «Курс… высота… скорость… контроль за работой двигателя…» Потерять что-то одно из виду — значит, потерять все…
Самолет идет ровно, устойчиво. Приходим в зону полетов по приборам. Создаю «непонятные положения». Резко ввожу истребитель в вираж, потом в боевой разворот — разбрасываю показания стрелок так, чтобы летчик потерял их все разом, но и разом нашел. Самолет падает, по до земли еще далеко. Прохоров обязан тут же восстановить прежний образ полета. Моя помощь летчику заключается лишь в том, чтобы утерпеть и не вмешаться в управление, не вмешаться в борьбу, которую он сейчас ведет на пределе своих собственных физических и духовных сил. С такими обстоятельствами он может встретиться один на один. Не условно! И тогда…
Прохоров четкими движениями рулей выводит «спарку» из крена и ставит крохотный «самолетик» авиагоризонта на нужную отметку.
Создаю положение еще непонятнее. Кручу полубочку и веду самолет со снижением. Вижу, как стрелки приборов мечутся по циферблатам.
— Выводите! — командую летчику.
Прохоров снова ставит истребитель в горизонт, и так ловко и проворно, будто я показываю ему детские фокусы, а он их быстро разгадывает.
Отключаю авиагоризонт. Пусть сам увидит «отказ» прибора, и важно, как он будет действовать без него.
— Отказал авиагоризонт, — слышу голос Прохорова по радио, — перехожу на дублирующий.
«Перехожу…» Он сразу же перешел к пилотированию самолета по «шарику и стрелочке». Самолет даже не почувствовал этот переход — не дрогнул, не откликнулся, не закапризничал. «И тут его не купишь! Молодец, Прохоров!»
Мне показалось, что этот летчик всю жизнь только и занимался тем, что выводил самолет из сложных и непонятных положений, разгадывал головоломки с отключенными приборами. И теперь я был уверен, что если он случайно «завалится» в облаках, то выйдет из создавшейся ситуации не случайно.
— Открывайтесь, — говорю. — На аэродром пошли.
Кремовый «сачок» отпрыгнул назад, в полукруглой рамке фонаря кабины появилась голова пилота, а впереди него вспыхнуло от солнышка лучистое стеклышко прицела.
…После посадки Прохоров зарулил самолет на стоянку. Подбежал техник и подпер «спарку» приставной лестницей. Открыл фонарь. Приветливо кивнул летчику и покосил на меня взглядом. Я ступил на бетонные плиты, от которых тянуло теплом. За мной спустился по стремянке лейтенант Прохоров. Распаренный, на верхней губе — прозрачный бисер. Прикладывает руку к виску:
— Товарищ майор, разрешите получить замечания?
Ладонь держит на большом угле атаки. На скрюченных, липких пальцах отпечатались насечки от ребристой ручки управления.
— Жарко? — спрашиваю.
— Солнышко палит, — отвечает он и трет руки, будто от холода. «Забыл, что весь полет просидел под кремовым колпаком. На солнышко кивает».
Мне очень хотелось осмотреть шторки в его кабине. Может, они были неисправны, там есть какая-нибудь щелочка, и летчик подглядывал за линией горизонта? Проверять, конечно, я не стал. К чему такое недоверие? Сказал откровенно:
— Если таким же манером будете летать в облаках — дело у вас пойдет.
Глаза у Прохорова потеплели, ожесточенность во взгляде исчезла. Он расслабил ноги в коленях.
— Почему же вы с Яшиным плохо в облаках летали?
Прохоров потоптался на месте, снова напряг ноги, поморщился.
— Длинная история, товарищ майор, — нехотя ответил он.
— Хотя бы коротко расскажите.
— Давно еще, — начал лейтенант, — Яшин проверял готовность летчиков к полетам. Всем задавал вопросы как вопросы, а мне: «Отказало радио. Ваши действия?» «Отказал авиагоризонт. Ваши действия?» «Отказал прибор скорости. Ваши действия?» Я отвечал-отвечал, а потом и говорю ему: «Что-то у меня, товарищ майор, все отказывает и отказывает? Техника у нас такая надежная… Страшно даже». А он мне и говорит: «Вы, наверное, авиацию с кооперацией перепутали? Если страшно, нечего и в самолет садиться…» Зло тут меня взяло, я его тоже спрашиваю: «А вы сами не перепутали?» Тогда Яшин меня и отстранил от полетов… Потом, когда приступили к полетам в облаках, — торопливо продолжал Прохоров, — вообще… Однажды на посадочном курсе, над дальней приводной радиостанцией, Яшин по радио начал объяснять, что надо делать одновременно: отжимать ручку, выпускать посадочные щитки и подворачивать самолет на ближний привод. А я ему отвечаю, что не успеваю все одновременно, нас учили выполнять все по очереди. А он мне: «Если не успеваете, чего же в облака лезете?» И после этого в воздухе на «спарке» все время сам за управление держится…
— Чего же вы командиру об этом не доложили?
— Какому командиру? — переспросил летчик.
— Командиру полка, Потанину.
Прохоров криво усмехнулся, лицо его стало каким-то дерзким, неумолимым.
— Что вы, товарищ майор? Потанин за Яшина горой стоит. Лучшая эскадрилья. Такое ему рассказать?! — Летчик помотал головой.
К нашему двухштурвальному самолету подкатил командирский «газик». Из кабины высунулась кудрявая голова шофера Володи:
— Товарищ майор, вас полковник Потанин просит!
— Хорошо, готовьтесь к полету в облаках, — сказал я Прохорову, закругляя разговор. Хотя видел, что летчик хотел мне рассказать еще что-то важное и существенное, что ему помешало и мешает теперь. Но рядом стоял «газик».
Мы подъехали к СКП. Потанин открыл дверцу машины.
— Ну, как у тебя с Прохоровым? Слетал? Докладывай свои впечатления.
— Не знаю, Виктор Иванович, но полет с Прохоровым мне понравился. Из сложных положений самолет выводит отменно. Не теряется и при отключении основных приборов. Это очень важно. Да и вообще… — пожал я плечами. Вспоминая полет, я как-то не находил слов, чтобы дать ему верную оценку, выразить свое восхищение. — Должен он в облаках летать, справится он.
— Должен, да вот не летает, не справляется, — строго осадил меня командир. — Не торопись. Выждать малость надо, инспектор. Прохоров пока еще в себя не пришел. Об этом потом, потом…
«Темнит он что-то…»
— Полетим на полигон. Посмотрим, как пилоты по наземным целям стреляют. Вон уже вертолет под парами стоит.
После полета и разговора с Прохоровым мои предположения вроде бы укреплялись. А вот Потанин чего-то темнит. Яшин боится выпускать летчика самостоятельно в облаках, и Потанин тоже не торопится. Мог бы ведь сам проверить и сделать выводы. А он почему-то не проверяет. Почему?
Вертолет огрызнулся, чихнул, отрыгнув синие кольца дыма из патрубков, и загрохотал, затрясся железными боками, лихо замахал лопастями-саблями, закачался, передавая тяжесть с ноги на ногу. Над головой от несущего винта образовалась дисковая сеточка, она повисла топкой круглой паутинкой и казалась какой-то нереальной, выдуманной.
Лопасти засвистели и, набравшись силы, рванули машину кверху. Ветер от винта развернул спинами стоящих вокруг людей, и они, пригнувшись, бросились врассыпную. Вертолет, наклонив вперед лобастую голову, набычась, пошел к горизонту, медленно ввинчиваясь в небо. В кружочках иллюминаторов замелькали макушки деревьев, которые проходили совсем рядом, и слева и справа, они карабкались по отлогим и крутым склонам сопок. Внизу деревья росли плотно, теснились, обхватывая друг друга пушистыми кронами, и чем выше они забирались на сопки, тем их становилось все меньше и меньше. На вершины взбирались немногие, самые сильные и мощные, которые могли устоять против шквальных ветров и слепящей пурги. В отсеке стоял такой грохот, будто нас посадили в огромную железную бочку и всю дорогу дубасили по ней деревянной палкой. Потанин молчал, но и я не отважился перекричать этот грохот. Мы долго петляли по распадкам, а потом, обогнув рыжий скалистый увал, вертолет немного подскочил вверх, и за редкой еловой гребенкой я увидел расчерченные на земле мишени. Полигон! Машина чуть приостановилась, лопасти захлопали глухо и перешли на мягкий шепот. Вертолет повис над землей и устало, словно выдыхаясь, начал снижаться. Ниже и ниже. Осторожно нащупал колесами дрожащую от воздушной волны траву, раздул ее по сторонам и придавил резиновыми ногами. Мотор затих, лопасти угомонились и тяжелыми стеблями прогнулись к земле.