Амнезия

«Государству я не нужна, государство пусть и детей воспитывает. Колька Шорохов, так отца-подлеца их зовут, а имена сами дадите». И все…

– Вот так подарочек Господь подкинул, а святой Михаил-архангел помог с именем, – няня Михайловна взяла одного малыша на руки. Тот сразу успокоился и, прижавшись к ее теплой груди, доверчиво засопел.

– Имечко ему будет, Михаил. Ну, а второго величать как будем? – женщины склонились над вторым младенцем.

– А Славкой его назовем! – медсестра Нина Петровна тоже взяла второго мальчишку на руки. – Пойдем, Михайловна, оформлять новых граждан страны.

Медсестра с помощью няни выкупали близнецов, накормили их молочной смесью, и братья, закутанные в махровые полотенца, моментально уснули.

– Намучались, сердешные, – растроганно прошептала Михайловна и, перекрестив обеих, тихонько вышла. Это событие произошло 21 ноября 1980 года, о чем медсестра сделала соответствующие записи в надлежащих документах.

Насколько помнил себя Мишка в том далеком и безвозвратном детстве, они с братом были неразлучны. Славка – неугомонный и бойкий карапуз, горой стоял за свое спокойное и покладистое отражение. 1986 год. Хаос вселенского переворота никому не нужной перестройки. Бардак и политическое безвластие, когда все делилось, продавалось и покупалось. Был расформирован и детский дом №22, в котором братья провели первые годы своей жизни. Чьим-то небрежным росчерком бюрократического пера братьев разделили и Славку отправили в другой город, Мишку, в районный центр, а двухэтажное здание детдома продали под офис.

Впоследствии, когда Михаил вырос и стал известным адвокатом, он делал неоднократные и безуспешные попытки разыскать брата, но… В ответ получал короткие и неутешительные отписки, а последняя, из Министерства социальной защиты, вообще, повергла его в шок. В ней коротко говорилось, что Шорохов Вячеслав Николаевич, в 1992 году был усыновлен гражданами США и вывезен из страны. И все…

А Мишку усыновила семья из станицы. Приемный отец работал директором совхоза, а названная мать, которую Михаил, несмотря на свой двенадцатилетний возраст, с первого дня называл мама Надя, была домохозяйка. Они находились, по Мишкиному летоисчислению, в довольно преклонном возрасте, а их единственный сын трагически погиб, поэтому к приемному сыну Василий Петрович и Надежда Николаевна, относились, как к родному.

Ничего особого и значительного за годы проживания в станице с Мишкой не происходило. Учился он хорошо, с одноклассниками и со станичными пацанами поддерживал ровные отношения. Но не было у Мишки человека, друга, с которым он мог поделиться самым тайным и сокровенным. Вот тогда с горечью и разочарованием он вспоминал родного брата, единственного человека, которому Мишка мог доверить всё. А так…

Светлые и приятно-щемящие душу воспоминания детства и юности. Буйно-цветущие весной сады на берегу полноводного и стремительного Хопра, несущего свои воды в величавый Дон.

– Жить надо, как положено, по совести, – кряхтел, снимая пропыленные сапоги, Василий Петрович и, прижимая к себе пасынка, обдавал его терпким ароматом степного ковыля и запахом солярки. Приемные родители не настаивали на усыновлении Мишки.

– Имя и фамилию тебе Господь дал, а коли так, то незачем его и гневить, – с усмешкой ворчал глава небольшого семейства.

– И то правда, – в унисон подхватывала добрейшая Надежда Николаевна. – Пусть идёт, как идёт, – умная женщина, она всегда и во всем поддерживала своего немногословного супруга.

– Вот, закончишь школу, отслужишь в армии и дадим тебе направление в Тимирязевскую академию. Больно уж мне зоотехник в хозяйстве нужен, куря в открытое окно, задумчиво, будто продолжая начатый разговор, говорил Василий Петрович. – Ты, как? – Мишка в ответ неуверенно пожал плечами, а затем твердо заявил:

– Я хочу быть следователем. Мне брата надо искать! – он открыто посмотрел на маму Надю.

– Хорошее дело, хорошее, – туша папиросу и осаживая свои зарвавшиеся мечты, усмехнулся Василий Петрович. – Поступай, как тебе сердце подсказывает.

Больше к этому разговору они не возвращались.

Мишка успешно закончил десятилетку, но поступать в юридический пока не стал.

– Годик пускай в совхозе поработает, отслужит в армии, наберется ума, а там, глядишь, и определится, – высказал свое мнение на семейном совете Василий Петрович.

– Правильно, – кивала головой Надежда Николаевна. – А то, потом будут говорить, вот, мол, сынок директора совхоза и потому, все двери ему открыты, – она с нежностью и тревогой смотрела на Мишку, смахивая невольную слезу.

Затем служба в армии во внутренних войсках на Крайнем Севере и наконец, его Величество «дембель!».

Дождливым весенним утром Михаил вышел на перрон Ярославского вокзала, держа в руке небольшой кейс. Все два года службы, Мишка не расставался с мыслями о поступлении в Высшую школу милиции и в небольшом чемоданчике лежали необходимые документы для воплощения его мечты в жизнь.

– У меня в Москве есть очень хороший знакомый, – командир части, полковник Сазонов сделал многозначительную паузу. – Служит он начальником ОВД. Даем тебе отличные характеристики и еще… Я ему написал письмо. Прослужишь у него полгодика, а там… – он провел по краю конверта влажным кончиком языка и, выйдя из-за стола, крепко пожал сержанту Шорохову руку: – Не подведи!

– Ну, здравствуй, столица! – восторженно прошептал Мишка, улыбнулся своим приятным мыслям и отправился к станции метро. По адресу, который дал ему полковник, он довольно быстро разыскал нужную улицу. Приземистое здание ОВД находилось в глубине небольшого сквера и, непосвященному человеку, несмотря на многочисленные указатели, разыскать его было довольно трудно. Легко взбежав по ступенькам, Михаил вошел в распахнутую дверь и очутился в небольшом холле, уставленном вазонами с какими-то неизвестными цветами.

– Вы по какому вопросу, сержант? – Шорохов невольно вздрогнул от звонкого голоса молоденького лейтенанта, который пристально разглядывал вошедшего из-за высокого барьера со стеклянной перегородкой.

– Мне бы к вашему начальнику, – внезапно оробев, пробормотал Михаил. – Я по личному вопросу.

– Цветочник, ой, извините, – смутился лейтенант. – Майор Цветков в четвёртом кабинете. Вторая дверь направо, – лейтенант махнул рукой, указывая направление, и вновь углубился в бумаги.

Мишка подошел к четвертому кабинету с табличкой «Начальник ОВД майор Цветков Н. Д.» и нерешительно постучал.

– Войдите! – раздался сочный бас, и Михаил, набрав в грудь побольше воздуха, шагнул вперед. Коренастый, начинающий лысеть майор с умными и проницательными глазами ходил по утопающему в цветах кабинету с лейкой в руке, поливал буйно разросшиеся растения, мурлыкая какую-то мелодию, не обращал на Мишку ни малейшего внимания.

«Понятно, почему цветочник», – подумал Михаил и невольно улыбнулся.

– Тоже улыбаетесь? – майор закончил свое вполне гражданское занятие, убрал лейку в шкаф и уселся за широкий стол. – Наболтали уже, черти, – добродушно проворчал он. – Человек, должен всегда оставаться человеком, даже если он на службе, – он с любопытством разглядывал Мишку, стоявшего по стойке смирно. – Так, что у вас?

– Вот, – спохватился Михаил и, достав из кейса пачку бумаг, протянул майору. – Вам привет от полковника Сазонова.

– От Васьки! – воскликнул Цветков и, выскочив из-за стола, возбужденно зашагал по кабинету. – Живой чертяка и смотри, уже «полкан». Как он там?

– В порядке, – Мишка неопределенно пожал плечами. – Он вам письмо написал.

– Вижу, вижу, – майор уселся за стол и, разорвав конверт, углубился в чтение, изредка хмыкая и поглядывая на Михаила из-под густых нависших бровей. Затем он пробежал глазами характеристики и, небрежно отбросив их в сторону, проворчал:

– Зачем мне эти бумажки… Мне человека не по ним узнавать, чтобы давать рекомендацию… – листая военный билет Шорохова, бормотал Цветков. Изучив документы, майор откинулся на спинку жалобно скрипнувшего кресла и задумался, выбивая пальцами по столу равномерную дробь.