Страница 12 из 13
Они шли по дорожке и говорили о разной всячине. Даце в очень сдержанной манере отвечала или рассказывала Марееву о Риге. Узнав, что Мареев уезжает обратно в Москву через два дня, она тут же предложила:
– Всеволод, вам обязательно надо послушать орган в Домском соборе. Это один из лучших органов в Европе. И старый город нужно посмотреть.
А что еще может предложить Рига? Домский орган и средневековую готическую архитектуру? Несколько лет назад ему посчастливилось посетить Duomo di Milano. Он останавливался в Милане только на одну ночь, но вечер провел на площади перед собором, восхищаясь совершенством огромного здания, современником Дома Бога в Риме. Тогда он наблюдал за людьми, особенно за молодыми парами на гранитных ступенях в обнимку, но сейчас, в присутствии симпатичной латышки, он сам себе казался молодым. Марееву все в ней нравилось: своеобразный прибалтийский акцент, с протяжным произношением слов и с подчеркнутым усилением ударных гласных. И звучание буквы «е», как что-то среднее между «е» и «э». И эта ее эмоциональная сдержанность, с отменной реакцией на шутки – лаконичный ответ с едва заметной улыбкой на губах.
– Даце, это моя мечта! Очень хочу попасть в Домский собор и послушать орган. А вы пойдете со мной?
– Разве мой отказ возможен? Вы – мой гость! Но это можно сделать завтра. В 12.00 будет двадцатиминутный концерт, рассчитанный на туристов.
Сговорились встретиться завтра, на Домской площади. А сегодня вечер знакомства. Бродили по городу, разговаривали, затем ужинали в ресторане с традиционной латышской кухней.
Поздно вечером, проводив Даце, Мареев вернулся в гостиницу, но долго не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами в темноте и вспоминал… Встреча с Даце, гулянье по улицам города, ужин в ресторане… Лицо ее вспоминал и, стыдно признаться, но воображение его рисовало стройную фигуру Даце: узкие плечи, крутые бедра, гармоничность живота и бюста. О, этот бюст! Он представлял его с красными и набухшими сосками. Не выдержал и прикрикнул сам на себя: «Прекрати, дурак! Не мальчик ведь! Она по дружбе с Ириной занимается тобой, а ты цветные картинки в уме рисуешь…» С тем и уснул. А ночью явилась Даце и они целовались напропалую, сидя за столиком в кипрской таверне на берегу моря, и сам Александр Вертинский пел со сцены:
И он, Мареев, шептал на ухо Даце:
– Дорогая, это все про вас. Вы – умная, обворожительная! Изящная и изысканная – вы. Богиня! Вы – «символ чистой красоты», – закончил Мареев во сне словами Поэта и впился губами в небрежно протянутую ему руку.
– Красивые люди умеют совершать красивые поступки, – отвечала ему Даце, покорно принимая и его поцелуи, и довольно смелые поглаживания.
Мареев чувствовал себя на седьмом небе, он готов был взять Даце на руки и унести из этой кипрской таверны на берег моря – туда, где волны покорны и звезды загадочны в своем небесном мерцании. Ему казалось, что в предчувствии музыки Домского собора глаза Даце начали темнеть и искриться, но… случилось непредвиденное. Явилась Ирина, наклонилась к Даце и, расцеловав ее, сказала печальным голосом:
– Мужчины имеют склонность видеть мир в картинках сна или из придуманной ими жизни в открытом море.
Наутро Мареев мучительно пытался вспомнить, чем закончилась его вечерняя встреча с Даце в кипрской таверне, но ничего не вспоминалось. Хотя… хотя, к его удивлению, он обнаружил на своей шее, на груди отметины от поцелуев. «Не может этого быть… Откуда поцелуи? Даце уехала. Сон не в счет!» Да и не на Кипре он, а в Риге! Даже на завтрак не пошел, а, тупо уставившись в зеркало в ванной комнате, пытался в уме воссоздать события ночного сна. Песня Александра Вертинского о рафинированной женщине вспомнилась, мерцающие глаза Даце вспомнились, а дальше провал… Уносил он женщину на берег моря или нет – неизвестно. Но в карманах нашел несколько камушков-голышей, явно с пляжа. Подумал, что днем отдаст их Даце и расскажет о таком странном и таком прекрасном сне. Но потом одумался и выбросил голыши в окно. Хорошо, что окно выходило в сад, а не на людную улицу.
Отправился в ювелирный магазин и купил изящное бриллиантовое колечко в тонкой золотой оправе. В другом магазине купил шикарный цветастый платок. Представил, как платок будет смотреться на шее у Даце.
Позвонил в Киев Ирине, и та ему ответила.
– Ирина, привет! Ты где? В Киеве или в Риге?
– Ой, Мареев! Привет-привет! Выпал из времени? Втюрился в Даце? А я – на работе. Где же мне еще быть?
– Прости, Ирина! Ты ночью мне приснилась.
– Ну, Марев! Гуляешь с Даце наяву, а со мной – во сне. Она уже успела позвонить мне с утра. В восторге от встречи с тобой. Сказала, что ты взрослый дядька, но моложавый! Смотри, не загордись. Не забывай, что северные женщины при видимой скромности и строгости легко воспламеняются.
На том прекратился телефонный разговор-перебор, а Мареев побежал в типографию, где печаталась его книга избранной лирики.
Даце проснулась довольно поздно, к девяти часам утра. Лежала, свернувшись калачиком в широкой кровати, и думала… О себе думала… О московском госте… Об Ирине, подруге из Киева. Хорошо, что взяла отпуск на работе. Никуда не нужно торопиться. Пойдет с Всеволодом в Домский собор слушать орган. Веселый он, этот Мареев! Вот что значит поэт! Возрастной мужчина, но, словно молодой, вьюном вился возле нее. Собственно, какое имеет значение возраст. С ним интересно, а остальное – неважно. Но тут же почувствовала, что краска заливает ее лицо. Важно, важно… Но почему? Муж, семья, трое детей? Работа от отпуска до отпуска? Обычная жизнь замужней прибалтийской женщины. Ответственность – главное ее качество. Никаких интрижек на стороне. Но она, Даце, не совсем обычная, с ней часто случаются всякие приключения. Однажды приехала во Львов на конференцию, а ее никто на вокзале не встретил. Позже оказалось, что она вышла из другого вагона. Дожидалась утра на скамейке возле Оперного театра, не знала, в какой гостинице ее поселили. Утром на такси добралась до места проведения конференции, и там с восторгом рассказывала киевской подруге:
– Ирина, ради этого стоило перепутать вагон, ведь какие замечательные звезды над безлюдной площадью висели. А потом, где-то в час ночи, ко мне подошел уличный скрипач и до самого утра играл Моцарта, Бетховена, возможно, для меня?
– Даце, мы здесь чуть с ума не сошли, я звонила в Ригу, обращалась в полицию, а ты в это времени в центре Львова развлекалась с бездомным скрипачом?!
– Прости, я думала о тебе. Мне было очень жаль, что ты не могла ко мне присоединиться и слушать волшебную скрипку.
В другой раз Ирина то ли в шутку, то ли всерьез спросила:
– Даце, ты когда-нибудь опаздывала на свидания с молодым человеком?
– С каким молодым человеком, Ирина?
– Неважно с каким, ты опаздывала на свидание?
– Нет, важно, Ирина. У меня было два молодых человека, с которыми я дружила. Один – Вилли, это было еще в школе. Я не всегда приходила к нему на свидания. А с Раймондом, моим мужем, свиданий почти не было. Ведь мы учились в одном институте, а после окончания института сразу поженились.
Кто знает, возможно, мы в зрелые годы стараемся восполнить то, что не удалось испытать в молодости? Например, любовь! Не было в юности любви, или не было взаимопонимания любви. И вдруг это чувство приходит… И тогда все остальное не имеет значения, потому что пришло то, чего ждешь всю жизнь. Нет, любовь – это слишком громкое слово! Вспомнилось стихотворение, которое Всеволод читал ей в ресторане: