Страница 2 из 2
– Как это?! – замерла от ужаса внимательно слушающая и не смеющая перебить сына Анна Федоровна, – Как – из постороннего? Одного надо убить, чтобы другой жил?!
– Да нет, мам, никого убивать не надо. – Ласково усмехнулся Кронин, тронутый ее простодушием. – Для того, чтобы сохранить жизнь одного человека, нужно просто собрать энергию с десяти любящих его людей. Просто, когда человек любит, когда беспокоится за своего близкого, у него в организме происходят определенные процессы, что ведет к выбросу энергии, которая может уйти в пространство, в воздух, – я же хочу подчинить ее себе и использовать для благой цели, заставить работать. Поэтому – а это самое главное – ни за какие деньги нельзя будет купить жизнь, а выживать будут самые лучшие – те, кого сильнее любят, за кого боятся, кого не хотят потерять.
– А почему именно с десяти? – тихонько и отчего-то с некоторой грустью переспросила мать. – И как это – забирать-то? А если ты заберешь, – в ее голосе зазвучали нотки обиды, – а те десять, которые отдали, возьмут, да и помрут из-за того толстого?!
– Почему – толстого? – смеясь, переспросил Кронин.
– Кажется мне так. – Отрезала мать. – Богатые, толстые, в телевизоре которые, – все их любят. А мы кому нужны, голодранцы? – старушка сокрушенно вздохнула.
– Ну, во-первых, – самодовольно посмеиваясь, заметил Кронин, – если все будет хорошо, я скоро сам буду толстым, богатым и в телевизоре, а во-вторых, никто от этого не умрет. Понимаешь, – вновь увлекаясь своей идеей, объяснял Сергей, – это как сдача крови донорами – я высчитал суммарное количество энергии, необходимое для восстановления жизнеспособности, и в то же время – тот максимум отдачи энергии, который был бы безвреден для каждого отдельного донора. Дело в том, что, если взять эту дозу с одного человека, пусть даже сильно любящего и готового на такую жертву, – это, я думаю, хотя мои предположения никто не проверял и никогда не проверит – какой ненормальный пойдет на такой риск, – принесет ему непоправимый вред, если не убьет, а умирающему все равно не поможет. Поэтому энергий нужно именно десять…
– Хорошо, что не пятьдесят…
– … чтобы поддержать в другом человеке искру жизни. Эти десять любящих энергий достигнут колбы, отфильтруются, произойдет реакция и…
– А если человека никто не любит? – не слушая сына и думая уже о чем-то своем, волнующем, говорила Анна Федоровна.
– Ну, кто-то же должен умирать. Это – как естественный отбор, только уже на научном уровне, на ступень выше. Там – в природе – выживает сильнейший, здесь – можно так сказать, – любимейший, а поэтому лучший.
– За счет других… Ничего себе лучший! И ты тоже хорош – такую машину придумал, чтобы кто-то мог жить вечно, а кого-то – в землю, в белых тапочках!..
– Мама, ты как ребенок, ну что такое «вечно»?! Ну, десять, двадцать лет прибавится, а может, и пять, и год – на сколько энергии хватит – все сугубо индивидуально – все от организма пациента зависит. А этим десяти выброс энергии никак не повредит – это, как кровопускание, – даже для здоровья полезно, правда, если не злоупотреблять. Главное, чтобы любовь была.
– Где ж ее взять-то, столько любви?!. – женщина вздохнула и, не отрывая глаз от таинственного чертежа, задумалась.
– Ну, взяли же сегодня! Привезли человека – плохо стало на свадьбе внука.
– Старик что ли?
– Да нет – шестьдесят четыре. Состояние плохое. Осмотрели – инфаркт, причем уже второй. Перевеселился. А приехал, как был на свадьбе – со всей родней – жена, дети, внук с молодой женой. Все нервничают, беспокоятся. Мы видим – плохо дело – не вылезет. А у меня аппарат в лаборатории стоял в клинике – я его месяц, как закончил, но все боялись его испробовать, да и как-то не складывалось испытать. А сейчас главврач видит – выхода другого нет, ну и предложили, в общем…
– Что? – подняла на него глаза мать.
– Рискнуть. Родным не из чего было выбирать – худший исход был один, время шло, а альтернативу могли предложить только мы и только такую – все остальное уже бесполезно было. Ну, они расписку сразу написали – что берут всю ответственность на себя, и – в очередь к аппарату. И, ты представляешь, мам, ожил, оклемался, в себя пришел, только вот не знаю – надолго ли. Теперь операцию будут делать – сам Сан Саныч, главврач, возьмется за него. Но главное – итог! Понимаешь – ни сердечно-легочная реанимация, ни электрошок – ничего не помогало. Человек был на грани, почти за гранью. А тут – сразу очнулся – даже цвет лица нормальный стал! – с воодушевлением рассказывал Кронин.
– Хорошо, что людям помогаешь, сынок. – Вздохнула мать, глядя на Сергея отчего-то горьким и сочувственным взглядом.
– Да, я же и сам себе помог. Если этот опыт удался, если подтвердится полная действенность аппарата, то я и себе, и тебе, мам, помог.
– Да, мне уж не надо, – чуть улыбнувшись, снова вздохнула старушка, – Я уж свой век доживаю, и сколько на роду написано, столько и хочу жить.
– А мы тебе еще лет двадцать припишем, – весело выкрикнул Сергей, – и еще поживешь!
– Да, не надо уж… – Анна Федоровна махнула рукой и, медленно ступая, пошла к двери, – Ты лучше о себе позаботься. – В дверях она остановилась, обернулась – в неярких лучах солнца, местами пробивавшихся в прорехи старых занавесок и упавших сейчас на лицо матери, оно показалось Сергею строгим, но светлым и даже как-то иконописно красивым, – Женился б ты лучше, сынок, о себе подумал, да и мать-старуху внуками порадовал, а то «колбы, проводки». Для кого все это? Женился бы, пока не поздно… – и, уходя, быстро переменив тему, будто и не произносила ранее сказанного, она привычно позвала:
– Приходи на кухню, Сережа, я тебе борща погрею.
Доктор Чистяков медленно зашел в свой кабинет, включил свет, устало опустился на кресло у стола, положил на столешницу скрещенные руки и склонил на них изможденную от проблем и забот голову с пробивающимися на висках, почти еще не видными в густой поросли темно-русых волос седыми прядками.
– У-хо-жу! – произнес он медленно и отчетливо, будто приказывая самому себе, фразу, являющуюся уже несколько лет итогом каждого его рабочего дня в кардиологическом отделении больницы, – У-воль-ня-юсь! Надоело. Сколько можно!
Он резко встал, одним движением открыл окно – прохладный воздух стремительным потоком ворвался в комнату. Он закурил, прислоняясь спиной к шкафу и серьезно и вдумчиво глядя на небольшой мрачноватый пейзаж, висящий на противоположной стене. На этой картине глаза его отдыхали, бурлящие нестройным потоком мысли успокаивались, приобретали более четкие формы, очертания. Воспоминания прошедшего дня, будто на экране телевизора, виделись им в рамке на стене, где-то позади сгустившихся на картине сумерек послегрозового вечера, глаза смотрели сквозь темные острова деревьев и видели не красоту природы, а серые стены больницы, пациентов, умирающих. А так хотелось прийти домой с легким и пустым сердцем, без этой гнетущей тяжести на душе. За годы, проведенные в кардиологии, Чистяков так и не смог смириться с болезнью, привыкнуть к смерти, не научился воспринимать людей как безликую массу, как непрерывный поток приходящих и уходящих – в тот или иной мир. Боль, безграничная тоска, чувство непоправимой несправедливости жизни притуплялись, отходили на второй план, но при каждом удобном случае появлялись вновь, вылезали из душевных глубин наружу. Коллеги ласково, дружески хлопали его по плечу и посмеивались или сочувственно говорили:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.