Страница 11 из 23
Вообще сама роль Д.Е. Тучина в организации шелтозерского подполья до сих пор остается неразгаданной загадкой. В московском архиве лежит наградной лист 1944 г. за подписью Г.Н. Куприянова о представлении его к боевому ордену Красного Знамени. Дмитрий Тучин во время финской оккупации был старостой в деревне Горнее Шелтозеро. По версии Куприянова, изложенной в его двух книгах, бывший комендант здания Совнаркома в довоенном Петрозаводске, вепс по национальности, был направлен в родные места еще до оккупации Шелтозерского района с достоверной легендой в качестве обиженного советской властью: предварительно его уволили с работы «за пьянство» и исключили из партии. Однако данная версия опровергается информацией, содержащейся в наградном листе от 23 сентября 1944 г., который подписан Г.Н. Куприяновым: в характеристике на «парторга и радиста Шелтозерской подпольной группы» Тучина Д.Е. сообщается, что он «не успел в 1941 г. эвакуироваться из Шелтозерского района при отходе частей Красной Армии» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 41. Д. 132. Л. 112). До прибытия в Шелтозерский район группы Д.М. Горбачева в августе 1943 г. никаких шифровок от Тучина с донесениями в штаб Карельского фронта не было и не могло быть. Командир разведчиков Горбачев (одновременно назначенный ЦК КП(б) секретарем подпольного Шелтозерского райкома партии), получил указания из оперативного плана: выяснить «возможность использования для работы в пользу Советской власти» старосты Горнего Шелтозера Тучина, который являлся его свояком (мужем сестры Горбачева). В случае «невозможности этого уничтожить его как предателя Родины» (Тихонов, 1991: 8).
Не было никакого посещения Тучина в Горнем Шелтозере андроповскими подпольщицами Марией Мелентьевой и Анной Лисицыной летом 1942 г., чтобы передать ему новую рацию взамен якобы вышедшей из строя. В подробном оперативном донесении М. Мелентьевой от 31 августа 1942 г., адресованном Ю. Андропову, об этом нет никакого упоминания. У Тучина вообще не было рации, да и не умел он работать с ней. Как констатируется в наградном листе радистки Екатерины Насоновой (23.09. 1944 г., подписанном Г.Н. Куприяновым), заброшенной в январе 1944 г. за линию фронта и присоединившейся к группе Горбачева, она вместе с радисткой Сильвой Паасо обучили Тучина радиоделу в 1944 г. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 41. Д. 132. Л. 290). Красивая легенда руководителей партийного подполья в Карелии опровергается документами, ими же утвержденными.
В условиях военного лихолетья на плечи Андропова легла огромная ответственность, требующая колоссального физического и эмоционального напряжения. По оценке современников Андропова, отличительным качеством его как руководителя являлось «стратегически широкое понимание войны» (Чекисты Карелии, 1986: 65), что выражалось не только в организации военной работы, но и в стремлении мобилизовать молодежь в тылу прифронтовой республики на оказание помощи фронту (в лесу, на рыбных промыслах, в колхозах и совхозах, МТС, в школах). По характеристике известного карельского партизана С.П. Татаурщикова, в послевоенные годы возглавлявшего комсомол Карелии, Ю.В. Андропов был «требовательным, взыскательным, не прощающим грубых ошибок, допущенных из-за безответственности. Но в то же время очень внимательным, чутким, понимающим нужды людей» (Тогда они были молодыми…, 2004: 2).
Чтобы объективно оценить трудности, с которыми пришлось столкнуться в Карелии молодому комсомольскому руководителю Андропову (за неделю до начала войны ему исполнилось 27 лет), следует отметить не только специфику этого сурового таежного края и особенности северного народа, но и оставшиеся от гулаговских времен реалии ББК, Сегежлага и других бывших довоенных советских строек. Так, в приказе НКВД СССР № 001318 от 17 октября 1940 г. в числе 65 Управлений ИТЛ Гулага значились: Управление Сегежского ИТЛ и строительства НКВД (сокращенное название – Сегежлаг, п/я № 252); Управление Беломорско-Балтийского ИТЛ и Комбината НКВД (ББК, п/я № 251). Первое управление располагалось в Сегеже, второе – в г. Медвежьегорске (Сегежа входила в состав Медвежьегорского района) (см.: Гулаг…, 2002: 261, 263). Известно, что партизанское пополнение прибывало в том числе и из мест заключения. После оккупации финскими войсками основной части КФССР значительная часть территории Советской Карелии являлась районом, который контролировался прежде бывшим гулаговским ведомством, включая лесоповалы, «командировки» и т. п.
Самая молодая партизанка Карельского фронта Наталья Сидорова (1922 г. рождения) с начала войны до освобождения Карелии была медсестрой взвода разведки отряда «Вперед». А судьба у нее оказалась непростая. В 1938 г. арестовали всех мужиков ее карельского хутора, а отца особой «тройкой» НКВД осудили и расстреляли. Молодая партизанка показала себя в партизанском отряде героически: она была награждена орденом Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги». Воевала она против тех, кто пришел вроде бы освобождать таких, как она, представителей «родственного» народа, пострадавших от произвола большевистской власти. Как понять горячее желание сражаться с врагом, проявленное дочерью раскулаченного и расстрелянного отца?
Такая же история случилась и с другой карельской девушкой – Евдокией Тарасовой: ее отец с двумя братьями на карельском хуторе был раскулачен в 1937 г., все три брата расстреляны (как впоследствии выяснилось, они были несправедливо оклеветаны). Матери с пятью детьми, младшему из которых только исполнилось 4 месяца, было предписано освободить жилье в 24 часа. Дусе, старшей из детей, было в ту пору 13 лет. Ей, члену «семьи врага народа», пришлось познать голод и скитания. С началом войны Дуся Тарасова стала медсестрой Пряжинского истребительного батальона, прошла 10 месяцев обороны и отступления. Понять, что побудило карельскую девушку воевать с теми, кто вроде бы пришел освобождать таких, как она, было непросто – это требовало проявления смелости. Встреча с Андроповым, по ее словам, «определила» судьбу. После расформирования истребительного батальона с марта 1942 г. она работала медсестрой в поселке Лейгуба около Сегежи – писала в райком комсомола письма с просьбой отправить на фронт. В конце июля 1942 г. 18-летнюю Евдокию Тарасову пригласили в ЦК ЛКСМ, к Андропову. После разговора он спросил: «Хорошо ли вы подумали, написав заявление с такой просьбой?» Сомнений у девушки не было, она заявила: решение твердое. Андропов направил ее в спецшколу НКВД КФССР, которая базировалась в поселке Шижня около Беломорска. В разведшколе Евдокия стала радисткой. В 19 лет в составе специальной разведгруппы НКВД «Аврора» в июле 1943 г. ее десантировали на самолете в Шелтозерский район. В августе группа разведчиков была окружена и внезапно атакована во время сеанса связи. Евдокия Тарасова получила 5 пулевых ранений, целый год она находилась в финском плену, пыталась бежать. Юная разведчица подвергалась допросам и пыткам, но не выдала никакой информации. Финские офицеры были крайне удивлены мужеством карельской девушки, ведь они знали о ее расстрелянном отце. По тогдашним финляндским законам полная ответственность для женщин наступала в 21 год, поэтому Евдокию не расстреляли – военный суд приговорил ее к пожизненной каторге.
После освобождения состоялась вторая встреча Евдокии Тарасовой с Андроповым в начале июля 1944 г. Она пришла рассказать о судьбе разведгруппы Я.В. Ефимова, секретаря подпольного Олонецкого райкома партии. Судьба свела их в финской тюрьме. Андропова интересовали подробности – именно он провожал группу на задание. В итоге разговора обещал ходатайствовать о награждении посмертно Якова Ефимова и Ульяны Кузьминой. Андропов предложил Е. Тарасовой должность инструктора в Прионежском райкоме комсомола (Судьба страны. Судьба чекистов… 2013: 98—100; Встречи с Андроповым, 2004). Представления о награждении разведчиков от 23 сентября 1944 г. были отправлены в Москву: Ефимова Я.В. – к ордену Ленина, Кузьмина В.А. и Кузьмину У.П. – к ордену Отечественной войны II степени (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 41. Д. 132. Л. 2, 180, 181). С наградами не получилось, но разведчиков не забыли: они не оказались в числе без вести пропавших.